Читать интересную книгу Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

В другой раз, когда одна довольно дородная дама сидела в нескольких шагах от медиума, корсет ее нижней юбки, несший на себе всю тяжесть ее бюста, был так же резко выдернут из своего желобка, как зуб из лунки. В то же мгновение вырвался крик из уст всех остальных женщин, которые одновременно почувствовали, как кто-то прикоснулся к одной и той же части их тела. Наполовину из уважения к правде, а наполовину из уважения к самим дамам, эта часть тела была названа ими коленями. Я говорю не наобум, но меня забросали бы камнями, если бы я сказал больше»[237].

Определенно, Люцифер — мерзкий шутник или скорее проказник из очень дурной компании. Но поверьте мне, виноваты в этом определенные медиумы, которые мирятся со столь прискорбными манерами своих домовых. Если бы братья и мужья поверили мне, то, не сумев добраться до бесцеремонных шалунов Невидимого мира, они оттаскали бы — по доверенности — за уши медиумов, виновных в том, что набрали в свою труппу столь надоедливых актеров и устраивают в своих балаганах сцены такого непристойного содержания.

Впрочем, не у всех столь компрометирующие «сотрапезники»: хоть с этим повезло их профессии; поскольку такого рода сверхъестественные ласки обычно не по душе дамам, а еще менее — их супругам, то медиумы рисковали бы взять на себя вину Дьявола, а любители спиритизма — вину медиумов: одним словом, какими бы забавными они ни были, покинутые сеансы стали бы для медиумов предостережением, возможно, немного запоздалым, о том, что нужно лучше воспитывать своих потусторонних «школяров»!..

Слог шевалье не менее привлекателен, чем истории, в достоверности которых он ручается: поэтому в заключение мы «бросим» на бумагу несколько «цветков красноречия», которыми он усыпал эпилог своего рассказа:

«Точно такая же версия, вышедшая из уст второго свидетеля, достигла моего слуха путем легкого рикошета, устроенного одной знакомой особой, и я попросту навел ее на верный путь, для того чтобы поднять мои документы над областями сомнения (стр. 350)».

Прелестно, не правда ли? А вот еще лучше: неистовый гнев сжимает горло шевалье; он думает о христианах — настолько дурных католиках, что они сомневаются в чудесах, о которых он сообщает, и во всеобщем согласии демонографов:

«Позор (восклицает он) в вертограде отца семейства этим протестантам второго урожая, которые осмеливаются предпочесть свои слабые и зыбкие познания непреходящим познаниям Церкви, а их бедный старческий рассудок подчиняется религиозному авторитету лишь тогда, когда последний, приставив острие осуждения к их горлу, кричит им: «Вера или смерть! Подчинись, или умрешь!»

Дословная цитата. Я ничего не придумываю! Буквально так и написано на странице 133.

В мои планы входило подчеркнуть язык докторов демонологии.

После стиля Венсана Бербигье я попотчевал публику стилем Г ужено де Муссо…

В каком жалком виде предстаешь ты везде и всегда, старик Сатана! Если ты не отвратителен, то комичен.

«Ил» глупости, в котором ты погряз, забрызгивает даже твоих врагов, и громкий смех, который ты вызываешь, отражается на всех тех, кто верит в тебя — чтобы проклинать тебя или же поклоняться тебе!

Твоя наука— насмешка: Колдовство (эта магия наоборот, которую невежды и завистники слишком часто смешивают, невольно или умышленно, со Святой Каббалой) ежеминутно смешивает в своем нечистом циате[238] низость с фанатизмом, преступление с безрассудством!

Тьмы не существует; есть только свет…

Твое единственное оправдание, о Князь Тьмы, заключается в том, что тебя не существует!.. По крайней мере, как сознательного существа: абстрактное отрицание Абсолютного Существа, ты обладаешь лишь той душевно-волевой реальностью, которой наделяет тебя каждый из тех извращенных людей, в ком ты воплощаешься. — И даже в этих воплощениях тебя повсюду узнают по тем основным признакам, которыми являются Небытие, Ничтожество, Бессилие, Глупость и Зависть… В твои владения, Сатана, мы входим с высоко поднятой головой.

Выявлять всю тщетность инфернальной тьмы — значит подчеркивать божественное сияние; разоблачать нечестивые и кощунственные обряды некроманта— значит прославлять величественные деяния Мага.

Мы вновь, читатель, у порога тайны, но тайны позорной и ошибочной, темной и неправедной.

Не будем останавливаться перед портиком, не достойным нашего внимания; но для того, чтобы проникнуть внутрь этого храма, который является всего лишь вертепом и притоном, вооружимся, как талисманом, наивным и презрительным девизом, которым Генрих Кунрат скрепил свой «Амфитеатр Вечной Мудрости»:

Phy Diabolo, terqve qvaterqve isti phy: atqve itervm phy in aeternvm![239]

Папесса = Бинер = Способности = Субъект…

Колдун

ГЛАВА II

КОЛДУН

Во все времена встречались суеверные и злые люди, интересовавшиеся тайнами, для того чтобы их осквернить, стремившиеся к Знанию, для того чтобы им злоупотребить, и жаждавшие власти, для того чтобы править в беспорядке и посредством злодеяний.

Магия представлялась этим испорченным людям тройным орудием тирании, наслаждения и устрашения — и эта нечестивая мечта о безудержном и неуправляемом деспотизме, подкрепляемая монополией на знания, запретные для толпы, соблазняла их, обманывала и губила. Ведь Наука относится к божественному праву: тот, кто жаждет ее сокровищ в надежде на безнаказанные злоупотребления, блуждает в подземелье, ведущем в тайную пещеру; он спускается в ее глубины, полагая, что поднимается, и далекий свет, который он принимает за светильник у порога, — лишь предвосхищаемое отражение искупительного костра.

Однако Натура, уважая свободную волю, наделила человека средствами деятельности как в неправедности, так и в добродетели; скрытый агент подчиняется любой воле, святой либо извращенной, и если эгоист не способен завладеть Истиной, то он, по крайней мере, может творить Зло.

В каких обстоятельствах к нему можно применить определение «колдун»? Это очень деликатный вопрос. На самом деле, высшие существа, ставящие науку на службу деяниям тьмы — это не колдуны в собственном смысле слова, хотя они и совершают проклятые ритуалы.

Фокусники тоже не обязательно являются колдунами, несмотря на то, что многие фокусники — колдуны или, если хотите, несмотря на то, что многие колдуны — фокусники.

Поясним нашу мысль. В колдунах обычно принято видеть дерзких шарлатанов: я ни в коем случае не хочу сказать, что люди всегда ошибаются. История свидетельствует о нравственном разложении колдунов; они замешаны в самых гнусных преступлениях и могут быть исключительно лицемерами. Во многих случаях, пытаясь обмануть других, не обманывают ли они, в конечном счете, самих себя? Хорошо, пусть будет так.

Однако не следует излишне обобщать эту гипотезу. Если среди колдунов есть шарлатаны в большей или меньшей степени, несомненно, ни один из них не является абсолютным скептиком. Их интеллектуальное и нравственное падение — заставляя их верить в абсурд, в отличие от вещей, признаваемых рассудком — дает нам ключ к этому отклонению.

Говорим ли мы о классическом колдуне? О мрачном адепте черной магии? Последний исступленно верит в свое могущество. Он не ошибается, поскольку оно реально; но он не подозревает о его опосредованной причине, равно как и не различает посредничающего агента.

Говорим ли мы о медиумах и других современных колдунах? Эта Сила склонна к перебоям, хотя они утверждают, что управляют ею, в то время как она ведет их самих, и освобождают ее по своей воле, в то время как она увлекает их в собственном роковом движении: так что они нисходят до роли фокусников, как только она им отказывает.

Так, например, можно привести факты самого грубого мошенничества подобного медиума, обладающего неоспоримым могуществом, которому накануне удалось — в условиях научного контроля и ошеломляющей очевидности — произвести феномены, в сотни раз более поразительные… Но вчера медиуму помогал посредник; а сегодня он изменил ему: и поскольку над бедным экспериментатором властвуют гордыня и корыстолюбие, он предпочитает скорее сплутовать (пускай даже его поймают на месте преступления!), чем признать себя, на самом деле покорным рабом оккультных сил, верховным и могущественным властелином которых он себя называет.

Пусть этот пример, взятый у колдунов нашего времени — «кавалеров» Оккультизма и «теноров» Тайны[240], канатоходцев невидимой веревки, полишинелей во фраках, бечевка которых не видна, — пусть этот пример не отвлечет нас от легендарного колдуна, нечестивого и страшного парии средних веков и Возрождения: фанатичного и ограниченного, робкого, как все подозрительные люди, и дерзкого, как все загнанные трусы.