Читать интересную книгу Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

Я ошибаюсь, любезный читатель; приходится в этом признаться.

Целая современная школа, о которой я хочу сказать тебе несколько слов, похоже, сожалеет об ушедшей эпохе ежедневных экзорцизмов и процессов по колдовству. Но, перед тем, как познакомить тебя с маркизом Одом де Мирвилем и его другом, шевалье Гуженоде Муссо, позволь представить тебе одного современного «иерофанта», которому около 1820 года еще сильнее захотелось увидеть, как вновь заполыхают костры[227]. Это автор четырехсот страниц in-8 о Барабашках[228], произведения, украшенного рисунками и портретом, внизу которого автор с большой охотой перечисляет свои имена, титулы и звания: «Алексис-Венсан-Шарль Бербигье де Тер-Нёв-дю-Тэн, уроженец Карпантра, житель Авиньона, временно проживающий в Париже…» Вот мы и получили необходимую информацию.

Перед нами подлинный одержимый, который повсюду видит одних только демонов (которых он именует Барабашками) и колдунов (которых он называет лекарями). Он горько сетует на некое инфернально-дьявольское (sic) общество, главных секретных агентов которого он изобличает перед лицом неба, — это врачи, студенты, адвокаты, фармацевты… Непрерывные преследования, которым подвергают его эти «мерзавцы», отравляют всю его жизнь; и он надеется отомстить им, выдав их имена.

Вы скажете — обыкновенный безумец. Зачем увеличивать эту главу (и без того уже слишком объемную), упоминая о подобном человеке? Знаменитый аббат де Виллар мог бы на это возразить: «Господь позволил мне узнать, что безумцы существуют в мире лишь затем, чтобы давать уроки мудрости»[229].

К тому же Бербигье — вовсе не обычный безумец; его безумие отличается тем, что оно основано на восприятии — признаюсь, совершенно косвенном и искаженном —весьма реального мира, о котором здравомыслящие люди не подозревают и с которым моя книга познакомит их лишь в том случае, если они сами безропотно согласятся стать безумцами: то есть людьми, способными к представлениям и восприятию, недоступным для большей части им подобных.

Бербигье, несомненно, стал жертвой множества ларе; но приписывает эти неприятности колдунам, превратившимся в чудовищ разного вида и размера. Анализ его гравюр весьма любопытен с этой точки зрения; люди, чьи глаза не созданы для астрала, могут, по крайней мере, изучить в этом «зеркале» протеевскую природу ларв, способных принимать с немыслимой гибкостью самые парадоксальные и разнообразные формы; достаточно, чтобы одержимый бедняга, которого раздражает их присутствие, имел дурное предчувствие или навязчивое представление о какой-нибудь отвратительной фигуре, и ларвы тотчас же возьмут ее за образец: это галлюцинация, охватывающая всё тело; это мысль, которая объективируется и собирает сведения в окружающей формирующей субстанции, как я подробно рассматриваю и объясняю это в «Ключе к Черной магии».

«Когда вы слышите, — пишет наш автор, — шум, который производят большие птицы, машущие крыльями, это дело рук барабашек; то же самое происходит, когда вы слышите, как шествуют чудища удивительной величины или отвратительной формы, которых вы, однако, не видите; когда в хорошо запертой квартире вы слышите ужасный шум ветра, что пугает людей, считающих, что они находятся в безопасности… Тогда нужно вооружиться великим мужеством и запастись каким-либо оружием, будь то колющим или режущим, если это возможно, и непрерывно орудовать им справа налево, словно эспадроном для фехтования, и вы, быть может, услышите, как льется кровь того или тех, кого вам посчастливится поранить (Berbiguier, tome III, pages 83–84)».

В этих строках полностью описано всё разнообразие форм, в которых размножаются ларвы; но удивительнее всего то, что этот необразованный маньяк[230], явно незнакомый с научными теориями Каббалы, интуитивно догадался об истинном оружии, способном уничтожить эти искусственные и преходящие существа: стальных остриях и режущих лезвиях — а также (Les Farfadets, tome II, page 27–63) об особенных курениях!.. Впрочем, не будем на этом останавливаться: позже мы еще встретимся с Бербигье и всем его арсеналом наступательного и оборонительного оружия (глава V).

Я упоминаю его здесь лишь в качестве современного демонолога, и по этой же причине я хочу представить еще один образчик его стиля.

Все верящие в Дьявола и Ад отличаются этой характерной особенностью. Причудливость языка ни в чем не уступает у них причудливости идей: форма достойна содержания.

Послушайте следующую диатрибу против кошек: «Пусть эта глава… вытравит у парижских дам любовь, которую они питают к этим животным-барабашкам; я никогда не испытывал больших страданий, чем при виде того, как красивый ротик прижимается к морде зверя, принадлежащего к породе тигров. Мои страдания не менее велики, когда я слышу, как красивая женщина называет своего мужа: «Мой котик»; мне чудится, что, говоря ему: «Мой котик», она призывает его принять барабашку!

Я никогда не стану «котиком» той добродетельной женщины, на которой я должен буду жениться. Одна из статей моего брачного контракта будет запрещать той, что свяжет свою судьбу с моей, давать мне другие названия, помимо тех, что ласкают слух порядочных людей. Мне намного больше нравится, когда мне говорят мой друг, чем слышать, как меня называют именами, которые отвергают любовь и природа (tome II, pages 307–308)!»

Этот бич барабашек (как он сам себя окрестил) полагает, что раскрыл миру новую науку, а также средство «парализовать» в дальнейшем Преисподнюю: «Я никогда не придерживался мнения ученых; часто, когда я сравниваю их с самим собой, они представляются в моих глазах глупцами (tome I, р. 324)». С таким-то самомнением Бербигье не теряет надежду занять место среди Отцов Церкви: «Я на вершине счастья, когда мои мысли разделяет какой-нибудь апостол христианской веры; по этой причине я считаю своим долгом не пропускать ни одной проповеди… Моя книга будет изобиловать материалами, к которым проповедники смогут обратиться, когда они в тиши кабинета станут составлять свои выступления. Они дали мне материал для моих рассуждений; мне хочется верить, что я возвращу его им с лихвой… Какое новое наслаждение для меня, когда я пойду на проповедь и услышу, как проповедник цитирует меня, подобно тому, как цитируют св. Иоанна, св. Марка, св. Матфея или св. Павла!., (tome III, pages 63–64, passim)».

Жозеф Прюдом-визионер: вот кто такой Бербигье. Обитатели Ада являются ему в явно традиционной, классической, шаблонной форме.

Но со времени публикации «Барабашек» прошло уже семьдесят лет. Обратимся к современности; после Сатаны в стиле рококо посмотрим на Сатану в стиле finde-siecle[231].

В эпоху, когда князь тьмы видит, как его власть отрицается самыми решительными спиритами (ведь даже они, для кого явление фантомов — совершенно простая и привычная вещь, прыскают со смеху при одном упоминании о Лукавом!), благоразумие Конрара, похоже, завладело наиболее бесноватыми образцами сатанизма. Готовые отнести к истории минувших веков спорные факты колдовства, богословы охотно признают, что времена изменились и Демон выказывает отныне некоторое нежелание являться лично перед непочтительной публикой, вполне способной рассмеяться ему в лицо, если он его покажет.

Не следует считать это нежелание непреодолимым. Элифас рассказывает[232] о приключении одного парижского рабочего, которого посетил демон Астарот под видом гигантского борова с головой быка. Это произошло в начале периода Второй империи.

Но, уважая правильный внешний вид и обычаи, которым сегодня необходимо следовать, Сатана показывает себя иногда не столь архаичным до неприличия: он даже приносит жертвы благопристойности, обуздывая свою хорошо известную склонность к пресловутой травестии.

Мы не могли бы найти более приятного завершения этой главы, чем рассказ о правдивом приключении, удостоверенном для шевалье Гужено де Муссо его другом-епископом. С полного согласия кающейся грешницы и к вящему стыду «апостолов» скептицизма, прелат предложил г-ну де Муссо опубликовать исповедь бедной девушки, соблазненной и возмутительно обманутой дьяволом в черном фраке.

История, которую мы собираемся пересказать (немного сократив ее) занимает страницы 376–384 книги под названием: «Высшие феномены Магии» (Paris, grand in-8, 1864). Имя шевалье де Муссо, автора этого произведения и нескольких других, подобных ему[233], наделало немало шума тридцать лет назад — и церковная власть выразила самое торжественное одобрение теориям, горячо отстаиваемым им самим и его учителем маркизом де Мирвилем[234].