Там никого не было, но лампы горели постоянно, и в бассейне всегда была чистая вода. Нофрет сошла в воду вместе со своей царевной и села на краю в свете ламп.
Было похоже, как будто сидишь в лесном пруду где-то далеко, где жара и песок Египта кажутся лихорадочным сном. Где-то в горах за Хаттушашем, среди красоты и спокойствия, где никто никогда не слышал об Атоне и не знал царя, поклонявшегося ему. Там, в богатой стране, совсем не похожей на Египет, реки текут молоком и медом. Нофрет сложила песню и запела. Голос у нее был непривычный к пению, но слух верный, и в своем полусне она вспомнила язык, на котором не говорила с тех пор, как была ребенком, — язык хеттов.
Она пела царице Египта песенку хеттских детей, простую песенку, довольно глупую, про медведя в горах. Его приключения были разнообразны и нелепы и совершенно непонятны тем, кто не говорил по-хеттски.
Анхесенпаатон неподвижно лежала на руках Нофрет. Нофрет замерла. Но царица дышала. Похоже, она уже не такая горячая? Нофрет не могла определить. У нее самой был небольшой жар. Но это неважно. Она не собиралась умирать, пока не станет старой и сварливой, о чем уже давно предупредила богов.
Вода лизала край бассейна. Лампа мерцала. Под крышей здесь всегда раздавались шепоты, особенно по ночам. Там собирались мертвые, бились об заклад, когда и как эта женщина окажется среди них. А она все цеплялась за свое тело, как в этом всегда упорствуют живые.
— Вы ее не получите, — сказала Нофрет мертвым. Это были египетские мертвые: с птичьим телом, с человеческой головой. Одни были как ястребы, другие как стервятники, немногие ворковали, словно голуби под стрехой. Она не стала всматриваться, не знакомы ли ей их лица.
— Вы ее не получите, — повторила она. — Ваши Два Царства нуждаются в ней. И она нужна мне.
Анхесенпаатон зашевелилась. Ее тело было влажным и скользким. Она выскользнула из рук Нофрет. Девушка спохватилась, когда голова ее госпожи скрылась под водой.
Ох, она умерла. Нофрет знала это. Царица не пыталась дышать. Безжизненная, как камень, она камнем шла ко дну.
Нофрет нырнула за ней. Она едва умела плавать, но могла барахтаться и воды не боялась. Подхватив безжизненное тело, девушка бросилась прочь из бассейна.
Прикосновение воздуха, холодного после пребывания в воде, вернуло Анхесенпаатон к жизни. Она задергалась, закашлялась. Потрясенная, Нофрет чуть не уронила ее. Царица вырвалась, упала, покатилась по полу.
Но пришла в себя. Задыхаясь и кашляя, она перевернулась на спину. Нофрет беспомощно смотрела, даже не пытаясь удерживать ее.
Наконец Анхесенпаатон перестала давиться и затихла. Дыхание постепенно выравнивалось. Глаза были открыты, взгляд блуждал от колонн к потолку, к лампе, к лицу Нофрет. Здесь он остановился.
— Нофрет?
Имя — это сила. Старое имя Нофрет, хеттское имя, исчезло, забылось. Никто не сможет использовать его ей во вред.
Каким-то образом египетское имя, с которым люди обращались к ней, тоже стало ее настоящим именем. Может быть, потому, что египтяне первыми поняли силу имен. Нофрет чувствовала ее в себе: струны, тонкие, но неразрывные, тянулись от сердца в руки ее госпожи.
Такая хрупкая госпожа, такая худая, изнуренная лихорадкой. Но она была царской дочерью и носила корону царицы. Схватившись за руки Нофрет, она поднялась.
— Что со мной? Скажи, что…
— Ты была больна, — объяснила Нофрет. — Теперь, по-моему, тебе будет лучше.
Мертвые сердито щебетали под крышей. Анхесенпаатон не замечала их. Она высвободила одну руку и положила на живот.
— Мне снилось… — лицо ее застыло. — Он умер?
— У тебя дочь, — сказала Нофрет. Мертвые кричали пронзительно — но на этот раз не с яростью — со смехом. — Я видела ее живой. Не знаю, что с ней теперь. Она такая маленькая…
— Она мертва, — вымолвила Анхесенпаатон. Казалось, ей это безразлично. Она не помнила ни родов, ни ребенка, рожденного ею. Все казалось ей нереальным, и Нофрет не старалась изменить положение. Так царица боролась со страхом, знакомым каждой женщине, вынашивающей дитя. Рождение может обернуться смертью: или ребенка, или его матери.
Сейчас такое равнодушие только упрощало дело. Нофрет даже порадовалась. Даже если это означало, что сердце Анхесенпаатон бесчувственно и останется таким навсегда — по крайней мере, она жива. Она жива.
Анхесенпаатон-вторая, однако, еще жила, когда ее мать пришла в себя. Но вскоре покинула этот мир. Девочка была слишком мала и слаба. Она мяукала, как новорожденный котенок, отыскивая грудь кормилицы, но, когда нашла ее, не знала, как сосать.
Анхесенпаатон видела ее живой лишь однажды. Девочку принесли завернутой в льняные пеленки, такую крошенную, что ее едва можно было в них разглядеть. Нянька подала ей ребенка, но Анхесенпаатон оттолкнула сверток. Нянька отшатнулась, возмущенная. Царица долго смотрела на крошечную дочь. Нянька была глупой женщиной. Она еще раз попыталась сунуть свою ношу госпоже. Нофрет поспешно вытолкала ее.
Когда Нофрет вернулась к постели, Анхесенпаатон лежала на спине, глядя в потолок. До сих пор она выглядела лучше, а теперь была похожа на мертвую. Но голосом вполне владела.
— Я больше не хочу видеть ее. Она пришла слишком рано. Ее завернули, как мертвую, ты видела? Она принадлежит Осирису, а не этой жизни.
— Видела, — едва слышно сказала Нофрет, подоткнула покрывало своей госпоже и с радостью заметила, что руки у нее не дрожат. Ужас перед этими людьми, перед этим местом снова поднимался в ней. Такого уже давно не случалось. Это так ее потрясло, что девушка готова была повернуться и убежать прочь.
Почти готова. Теперь она была слишком сильна для такой трусости, а, может быть, слишком возмущена. Она уговорила Анхесенпаатон выпить микстуру, приготовленную врачом, — на сей раз ничего особенно гадкого, хотя пахло горьким, и царевна поморщилась, пока пила. Нофрет сидела рядом, пока ее госпожа не заснула. Это произошло скоро. Она была еще очень слаба, хотя и достаточно сильна, чтобы прийти в отчаяние от происходящего.
Дыхание ее госпожи стало ровным, и Нофрет тихонько поднялась. Рядом всегда были наготове служанки. Одна из них заняла ее место. Нофрет оставила их.
Когда царица была так тяжело больна и вокруг болталось столько людей, Нофрет, чтобы поспать, нужно было где-нибудь укрыться. Чтобы избежать шумной толпы служанок, она расположилась в маленькой комнате недалеко от спальни Анхесенпаатон. Здесь она хранила свое имущество в сундучке, подаренном госпожой: два льняных платья, ожерелье из фаянса и стеклянных бус, пару сандалий, несколько безделушек, разными путями попавших в ее руки. Нофрет подумала, что становится состоятельной женщиной, а голова у нее от усталости шла кругом. Она ощупью добралась до циновки, не зажигая лампы, даже не пытаясь отыскать ее. Свое место она знала наизусть даже в темноте.