Она ничего не сказала. Нофрет была рада этому. Если бы Леа заговорила, девушка не удержалась бы и разрыдалась, как ребенок.
Нофрет просидела так довольно долго, потом выпрямилась, чувствуя пустоту и чистоту, как будто выплакавшись. Леа наблюдала за ней со спокойным интересом, ничего не предлагая, ничего не требуя.
— Не знаю, что на меня нашло, — сказала Нофрет, хрипло из-за непролившихся слез. — Войти так…
— Ты пришла туда, куда тебе было нужно. Что-то случилось с твоей царевной?
— Нет! — воскликнула Нофрет и со свистом втянула воздух. — Нет. Царевна здорова. Все в порядке, насколько возможно… При том, что…
— При том, что ей едва тринадцать лет, а она ждет ребенка.
Нофрет охнула и вскочила на ноги.
— Откуда ты… Она не…
— Ждет, — Леа взяла Нофрет за руки и наклонила, оказавшись с ней лицом к лицу. — Милосердный бог был добр к ней и не позволил забеременеть так скоро, как ее сестрам.
— Что же в этом хорошего? — грустно пробормотала Нофрет. — Родится еще одна дочка.
— Да, всего лишь дочка. Но ведь и ты была дочкой.
— Но никто же не ожидал, что мы будем царскими сыновьями! — Нофрет запнулась. Молчание тянулось долго. — По крайней мере, от тебя.
— Да, я должна была стать всего лишь жрецом и предсказателем. Мой бедный отец был жестоко огорчен, когда обнаружил, что дар у меня есть, но я не получила благословения родиться мужчиной. Ни один из сыновей, появившихся после меня, не имел призвания к божественным делам. Они все стали воинами в армии фараона или пастухами его стад. Наш отец умер разочарованным.
— То же произойдет и с этим царем, — сказала Нофрет, — и может быть, уже давно пришла пора.
— Возможно, — согласилась Леа. — Вставай, дай мне подняться. Есть свежевыпеченный хлеб, сыр и…
— Нет, я сама принесу. Я помню, где что лежит. — Нофрет помолчала. — А где ваша служанка?
— Зилла покинула нас. Вышла замуж за Шема-пастуха, его матери нужна была помощница. Теперь по утрам приходит девочка, учится прясть, шить и готовить, но, когда солнце поднимается в зенит, она оставляет меня с моим одиночеством. Это очень приятно.
Нофрет с трудом могла вообразить себе такую роскошь. Целый день быть одной, делать что хочется и когда хочется — потрясающе.
Леа улыбнулась.
— Давай вместе накроем на стол. Мириам принесла мне корзинку пирожков, которые испекла сама. Она попробовала какой-то новый рецепт с финиками и медом, пахнет соблазнительно.
— А как же Агарон и… — начала Нофрет.
— Придут, — успокоила ее Леа. — Они не ясновидящие, как мы, но свой обед чуют превосходно.
Нофрет засмеялась и замолкла, почувствовав себя странно. Сколько она уже не смеялась? Месяцы? Годы?
С тех пор, как последний раз была у этих людей… А сейчас она болтала с Леа, вроде бы ни о чем, но рассказывала ей много всего: о Фивах и их великолепии, о молодом царе, о царевне-царице, о своей приятельнице Таме, о дворе в золотой тюрьме.
У Леа тоже были местные новости для Нофрет: одна женщина вышла замуж, другая овдовела, еще с полдюжины ждут ребенка или недавно родили. Козел все еще правит в своем царстве, и его гарем народил козлят, к его великой гордости.
— И все же, хотя он уже немолод и не так прыгуч, но по-прежнему залезает на стену и носится по деревне в базарные дни, совсем как прежде, — сообщила она.
Нофрет все еще смеялась, расставляя на столе последние чаши и тарелки, когда раздвинулась дверная занавеска, и вошел, наклонившись, Агарон. Он показался еще больше, чем прежде, сильнее, с запыленными черными волосами и…
Рот ее раскрылся сам собой. Это был вовсе не Агарон, если разве только ему удалось сбросить два десятка лет и лишиться роскошной бороды. Но Нофрет тотчас же поняла, что ничего подобного не случилось — Агарон вошел вслед за незнакомцем, сверкая белозубой улыбкой среди роскошной бороды, в которой уже появилось несколько нитей серебра.
— Нофрет! Маленькая рыбка. Ты превратилась в настоящую женщину.
Она залилась краской, как девчонка, и чуть не выронила кувшин с козьим молоком. Агарон засмеялся, отобрал кувшин и заключил ее в объятия.
Прежде он никогда так ее не приветствовал, с такой семейной теплотой. Девушка была слишком изумлена, чтобы возражать или ответить взаимностью.
Агарон удерживал ее на вытянутых руках, рассматривая.
— Ах, я смутил тебя, — сказал он без особого сожаления и покачал головой. — Надо бы мне научиться придворному обхождению.
— Не надо!
Ее возмущение позабавило его. Он отпустил девушку и направился обниматься с матерью.
Оставался еще второй, молодой. Он густо покраснел. По этому и по благородной горбинке носа Нофрет узнала его.
— Иоханан?
Он покраснел еще гуще, но засмеялся. Голос у него был почти такой же низкий, как у отца.
— Я бы тоже не узнал тебя, если бы бабушка не сказала, что ты сегодня придешь.
Нофрет уставилась на, него. Иоханан смотрел на нее так же дерзко и так же смущенно.
— А на тебя приятно посмотреть, — сказала она наконец.
— И на тебя, — отозвался он. — Ты теперь важная дама? Я что-то не видел возле дома твоих носилок. Ты отослала их?
— Нет, — ответила она язвительно. — Я пришла пешком. Представь, всю дорогу шла пешком, как и всегда. Если ты, наконец, увидел во мне женщину, это еще не значит, что я слабое существо.
— Я всегда знал, что ты женщина. А я-то ведь тоже удивил тебя. Ты никогда не думала, что я повзрослею.
— Ты еще не повзрослел.
Одежда на нем была помята. Нофрет оправила ее, стряхнув каменную пыль, машинально, не задумываясь, и смутилась. Может быть, потому, что он не возражал. Или оттого, что он был рядом, такой изменившийся и все же неизменный. Она ожидала, что Иоханан останется таким же, как и раньше, или изменится до неузнаваемости, а произошло то и другое одновременно.
Так обычно бывает с мальчиками. Вот они еще дети, или почти дети, с ломающимся голосом и чуть пробивающейся бородкой, а уже через год становятся мужчинами — высокими, сильными, с низким голосом и очень гордыми собой, как будто в этом их собственная заслуга.
Иоханан не сводил с нее глаз. Ей хотелось прикрикнуть на него, но что-то удерживало — может быть, присутствие его отца и бабушки, ожидавших, когда они, наконец, сядут и примутся за еду. Оба казались очень довольными.
Нофрет бросила на них возмущенный взгляд и уселась на свое обычное место, по правую руку от Агарона, как гостья. Но сразу же вскочила. Некому было исполнять обязанности прислуги, принести горшок с кухни.
— Сиди, — сказал Иоханан со всей солидностью новоприобретенной взрослости. — За прислугу буду я. — И добавил в ответ на ее слабый протест: — Я и раньше это делал. Улыбка на его новом, таком смущающе красивом лице осталась прежней.