После этих недель, наполненных фантазиями, действительность казалась туманной и неопределенной.
— Должен сказать тебе, Шел, ты выглядишь просто потрясающе.
Бен дотронулся до кружевной, с фестончиками, кокетки на ее платье и до его высокого ворота и улыбнулся.
— Ты в каком-то смысле даже лучше, чем была Мэдди в твоем возрасте, потому что в тебе… больше жизни. В тебе есть то, чего в ней не было, пока она не стала старше. Мне кажется, это дал ей Фокс.
— Папочка так и остался единственным человеком, который понимает, на что способна мама, — согласилась она. — Я бы хотела, чтобы мы жили поближе друг к другу. Мне хотелось бы навестить их прямо сейчас.
— Ага. У тебя ведь сейчас, как раз такой период, а? — Его грубоватое, обветренное лицо было по-детски встревоженным. — Тайтес говорит, ты просто хочешь удостовериться, что знаешь, как это — быть девушкой, и это прекрасно, если ты, конечно, не собираешься забросить стрельбу и…
— Не беспокойся, дядя Бен, я не заброшу мою винтовку…
Она вдруг умолкла, услышав цокот копыт приближающейся лошади. Сердце ее дрогнуло. Сумасшедшая она или действительно узнала цоканье копыт Чарли?
Бен вышел на веранду, оставив решетчатую дверь открытой, и Шелби вдруг почувствовала, что не может двинуться с места. Через дверной проем, она увидела и лошадь и всадника, на удивление похожих, друг на друга. Золотисто-гнедой жеребец выглядел немного усталым, а Джеф, казалось, стал еще более красивым, чем раньше: его прекрасные черты загрубели и сделались резче после этих недель, проведенных на ветру и под солнцем.
Он передал поводья жеребца Джимми, который вместе с другими подошел поздороваться с ним, потом снял шляпу и поднялся на веранду, чтобы пожать руку Бену Эйвери. В дверях Джеф заметил Шелби — она смотрела на него большими, широко раскрытыми глазами, и он улыбнулся ей.
— Что это приключилось с нашим метким стрелком и ковбоем Шелби? — спросил он у Бена. — Уж не мерещится ли мне, или она действительно надела платье?
Надежда всколыхнулась в ней. Она не слышала насмешливого ответа дяди — все ее чувства были полны Джефом. Поток солнечного света озарял его, сияя в его волосах, вьющихся от пота, заставляя еще ярче вспыхивать искорки в его глазах, делая еще ослепительнее его улыбку, еще острее контраст его загорелых рук и светлых волосков на них; подчеркивая, как легко и небрежно сидит на нем костюм, потрепанный в путешествии. В Джефе не осталось больше ничего от новичка: даже грубая, негнущаяся ткань его штанов обтрепалась и стала мягкой, льнула к телу, плавно облегая его твердые контуры.
Когда решетчатая дверь распахнулась, и он вошел в дом, Шелби знала — все, что она чувствует, отражается у нее в глазах.
— Здравствуйте, Джеф!
— Как вы узнали, что я приеду?
В его голосе прозвучало легкое удивление.
— Узнала?
— Я подумал, что вы принарядились так в честь моего приезда…
Бен, похоже, нашел это особенно забавным, так как закинул голову и прямо-таки застонал от смеха, представив, что его племянница может вырядиться ради какого-нибудь мужчины. Шелби сначала смутилась, но досада на Бена пересилила все остальные чувства, и она ткнула его локотком в бок:
— Ты невыносим!
— Я и забыл, каким забавным может быть Джеф, — выдохнул он, весь красный от смеха. — Должно быть, это и есть то самое английское чувство юмора.
Джеф смотрел на них обоих с легкой улыбкой, подняв брови.
— Тебе тут явно не хватало развлечений, старина! Я и не думал насмехаться над Шелби.
— Я налью лимонаду, — сказала она, направляясь в кухню. — Может, мы присядем на несколько минут, и вы нам расскажете о своем путешествии. Как я завидую вам, побывавшему в Йеллоустоне!
«Что бы, черт побери, все это значило», — размышлял Джеф, глядя, как она выходит. Шелби была обворожительна в своем простом, с кружевами, платье из кремового муслина, с ее темно-рыжими, цвета корицы, волосами, закрученными пышными волнами. Она даже надела корсет, подчеркивавший ее грудь и тоненькую талию. Он огляделся по сторонам, подмечая кружевные салфеточки, подушки и цветы.
Возможно, этим Шелби хотела сказать, что любит его и готова расстаться, в конце концов, со своим свободным и привольным житьем на ранчо? Что она может притерпеться даже к роли графини Сандхэрстской, только бы они были вместе? Одна мысль об этом наполнила его душу ликованием. Конечно, нелегко будет избавиться от леди Клем, и родители наверняка будут против, но, может быть, он все-таки обретет счастье, если Шелби действительно захочет пойти на те огромные жертвы, которые от нее потребуются. Понадобится время, чтобы окончательно убедить ее, но Джеф почувствовал, что в нем начала пробуждаться надежда.
Он не мог оторвать от нее глаз, когда они сидели вместе за стаканом лимонада, и она опускала глаза, как застенчивая, благовоспитанная юная леди.
— Мне нужно вымыться, пока я тут все не перепачкал в доме, — сказал Джеф. — У меня, наверное, вид настоящего бродяги.
— Вовсе нет, — везразила она.
Бен подозрительно посмотрел на них обоих, но тут Тайтес и Мэнипенни пришли послушать о Йеллоустоне, и он отвлекся. Сколько было разговоров о воде! О бьющих из земли гейзерах; о радужных, переливающихся горячих источниках; о живописном Йеллоустонском озере, которое, по словам Джефа, было ярким и ослепительно синим; о гигантских водопадах, которые низвергаются, говорят, с высоты трехсот пятидесяти футов.
— Я слышал об этих изумительных пейзажах и даже видел их на картинах, — сказал он, — но, привыкнув к более мягкой, изысканной красоте Англии, по правде говоря, даже представить себе не мог… такого величия.
Джеф покачал головой, все еще находясь под впечатлением увиденного.
— Теперь некоторые туристы приезжают туда даже на машинах, так что природу этих мест уже трудно назвать первозданной, но там еще есть, где затеряться. Леса очень густые, и в них на удивление много всяких животных…
— Разве не печально, что люди испортили этот уголок? — небрежно уронил Мэнипенни. — Никогда не забуду, как я сам побывал там, в 1863 году. Тогда, разумеется, еще не было никаких дорог! Мы надеялись пробраться туда новым путем, с востока, но нам помешали индейцы. Тогда мы подошли от Боузман Пасс и спустились в Йеллоустонскую долину. Должен сказать, что когда я впервые увидел реку Йеллоустон, то просто онемел от восхищения.
Все не сводили с него глаз, взволнованные, сгорая от любопытства, а Мэнипенни смотрел куда-то вдаль, чуть заметно улыбаясь своим воспоминаниям.
Когда к Джефу вернулся дар речи, он воскликнул:
— Ты что, разыгрываешь нас, старина? Тот, казалось, обиделся.