Слух уловил слабый кашель, и Марций в миг слетел с коня, бросился, ведя его в поводу на еле различимый звук.
Боги святые!
Он разгребал хрупкий снег ладонями, доставая из него свою рабыню, замёрзшую, ничего не понимающую. Растирал руки, ноги, кутал в свой плащ, прижимал к себе в надежде передать хоть часть своего тепла, и благодарил Провидение, что она жива. Пусть она безвольна, слаба, ничего не видит, волосы и ресницы её запорошены изморозью, но она — жива! Жива!
Он вёз её, прижав к себе, согревал её бледное лицо своим дыханием, и гнал коня вниз, вниз с перевала, в долину.
Все уже давно спали, когда он внёс девчонку на руках в палатку, когда снимал мокрую одежду, кутая в тёплые шерстяные одеяла.
Появился Фарсий:
— Где ты был? — смотрел хмуро, сонно. Марций не ответил ему, — А где Гай?
— Нету… Нету Гая больше… — прошептал Марций, согревая пальцы Ацилии в своих ладонях.
— Где ты её нашёл? Я представляю себе…
— Мне вообще сказали, что она упала в обрыв…
— Ого… — Фарсий покачал головой, нахмуривая брови, — Заболеет. Я позову Цеста. — Поднялся, но Марций заставил его обернуться вопросом:
— Гай? — их взгляды скрестились, — Спасибо…
Они почти не разговаривали с тех пор, как поругались из-за неё, из-за Ацилии. Марций смотрел в её лицо, тревожно слушал кашель. Хотел крикнуть Гая, чтоб принёс тёплого вина и оливкового масла, и ещё одно одеяло, но опешил, вспомнив. Нет Гая…
Вздохнул.
Четыре года назад он выходил Марка после ранения в разведке, он предлагал ему свободу, но старик отказался: "Куда я пойду? У меня нет никого…" А что теперь? Без него, как без рук…
Появился Цест, — как он умудряется, словно и не спит совсем никогда, всё время в ожидании. Хотя сейчас, наверное, по всему лагерю обмороженных и заболевших.
Слушал сердце, растирал спину, грудь, руки тёплым маслом с перцем, поил горячим молоком с мёдом, вином, какими-то отварами, что-то говорил, слушая кашель больной Ацилии. "Всё переживёт, только бы не воспаление лёгких…"
У Ацилии начался жар, её трясло, стучали зубы. Цест подпихивал одеяло у плеч, у горла, трогал горячий лоб.
— Доживёт до утра — будет видно. Сейчас пусть проспится, отдохнёт, согреется. Если будет завтра спать — не будите, пусть спит, и побольше поите — всё с жаром выйдет. Если что — зовите…
— Ладно… — Марций устало прикрыл глаза, он и сам уже валился с ног. — Спасибо, Цест.
— Я боялся за неё, думал, что не справится, а она и так столько сама прошла, — Цест покачал головой, — Сильная… — собрал свои вещи в ящик и ушёл.
Марций, шатаясь от усталости, раздобыл ещё одно одеяло и подушку, Фарсий глядел на него удивлённо:
— Есть свободные места, ложись… — но заметил приготовления Марция и нахмурился, — Ты что, рядом с ней собрался? Заболеешь! Ты посмотри на неё, сам свалишься!
— А я уже падаю… — прошептал Марк, борясь со сном, снимая сандалии, сырую тунику, переодевался в сухое.
— Заболеешь, дурень!
— Не заболею…
— Смотри…
Фарсий ушёл к себе. Марций долго лежал на спине, согреваясь, и хотя сильно хотелось спать, слушал храп других офицеров, больное дыхание Ацилии, улавливал её дрожь через столько одеял и боролся с желанием обнять её, согреть своим телом. И сам не заметил, как провалился в сон.
* * * * *
Ацилия сидела на постели, подтянув колени к груди, закрывшись одеялом, украдкой следила глазами за центурионами в палатке. Они занимались каждый своим делом, кто-то чистил оружие, кто-то зашивал прореху на одежде, ремонтировал порванную сандалию, кто-то ел, вернувшись с дежурства.
Ацилия с тревогой поджала губы. Здесь, под одеялом, она была совершенно без одежды, а рядом столько мужчин, а испуганное сознание совершенно не хотело верить в то, что всем им нет до неё никакого дела.
Она откашлялась, спрятав лицо в одеяло на коленях, из-за этого звук кашля получился глухим, но и опять никто даже не обратил на неё внимания.
Обмороженные пальцы на руках горели огнём, и щёки также пылали. Центурион Фарсий вчера рассказал ей, что Марций сам нашёл её в снегу и привёз сюда. Она этого не помнила. Сам Марций с ней практически не разговаривал, целыми днями где-то пропадал, появляясь только вечером.
Командование дало несколько дней передохнуть и собрать силы для дальнейшего перехода, до Рима было ещё далеко. В разговоре центурионов промелькнуло, что до самого Рима они не пойдут, останутся у какого-то города в пригороде, потом всех солдат распустят по домам до следующего года, останутся ишь офицеры… До следующего похода.
А что он сделает с ней?
Ацилия нахмурилась и еле слышно вздохнула через зубы, от этого вздоха опять начался кашель. И что за напасть! Откуда оно взялось? Болезнь потихоньку отступала, всё же Ацилия побеждала её, не без помощи врача, конечно, и его снадобий.
Зашли ещё несколько офицеров и среди них она заметила его, своего… Сердце дрогнуло. Среди всех, незнакомых, пугающих её, Марций казался своим, родным, хорошо знакомое лицо притягивало взгляд. И пусть он по-прежнему старается быть холодным, мало разговаривает, сдержан до сухости, она-то знает, что это он спас её из-под снега, что это он принёс её сюда, и все эти дни был рядом, и даже спал вот здесь, рядом с ней. Всё равно она что-то значит для него, хоть он и старается этого не показывать.
Марций раздевался, снимал форму, а Ацилия наблюдала за ним со своего угла, и в душе всё напряжённо звенело, как натянутая струна.
Пусть! Пусть! Пусть!
Она отвернулась, прижимаясь подбородком к ключице, прикрыла глаза. Он что-то говорил, отвечая спрашивающему из присутствующих, сказал что-то такое, что один из офицеров рассмеялся, а Марций добавил ещё какую-то реплику. И звуки голоса его заставляли её сердце дрожать и стучало оно где-то в горле от немого непонятного ей восторга. Что с ней происходит? Что?.. Боги святые!
* * * * * * * * *
Ацилия зашивала рваную тунику, ловко работая тонкой стальной иглой. Сейчас уже и не верится, что каких-то несколько месяцев назад она совершенно не умела этого делать. Она многого не умела делать, теперь научилась. Шить, варить есть, стирать, убирать, прислуживать своему хозяину, — всё, что когда-то делал старый Гай, теперь это её заботы. Правда, сейчас она просто служанка своему господину, он уже не видит в ней былой наложницы, всё ещё охваченный обидой за потерянного ребёнка. Ну и ладно! Главное — он рядом!
Ацилия еле заметно улыбнулась. Теперь рядом — он вчера только вернулся из Рима, отвозил какие-то документы в Сенат.
За время его отсутствия Ацилия оставалась одна, вот уж, наверное, он перепугался, что она сбежит, ведь и Рим так близко, но она удивила его… За всё это время она ни разу не повторила попытки побега, может быть, потому что Рим был рядом, а, может, по каким-то другим причинам. Она и тут его удивила.