Читать интересную книгу Новый Мир ( № 6 2007) - Новый Мир Новый Мир

Я помню единственный пример твоего так называемого “воспитания”. Ты тогда, помню, привел в свою пиццерию — которую ты открыл где-то на территории жэ/дэ вокзала, — ты привел туда своего племянника. Ты учил этого пацана “барскому поведению”: ты заставлял его швырять бумажки от конфет на пол и говорил, чтобы он крикнул уборщицу — чтобы та прибежала и быстренько подмела. На глазах у племянника ты раздавал официанткам пощечины. Ты говорил об этих гнусных опытах, что это, дескать, “капитализм”… Может быть, ты помнишь, как мы с тобой только-только пришли в армию? Старослужащие тогда заставляли тебя стирать портянки и воротнички. А по ночам в казарме ты шептал мне из-под одеяла, что ждешь не дождешься, когда ты сам станешь “дедом” — чтобы так же унижать молодых и заставлять их стирать портянки. Ты не хотел покончить с этой тупой и порочной традицией. Ты не хотел на собственном примере показать, что в армии можно быть “дедом” и в то же время оставаться человеком. Ты, видимо, никак не понимал, что если тебе было унизительно стирать чьи-то портянки, то и другим это так же неприятно. И вот когда тебе объявили, что теперь кругом “капитализм”, что теперь “можно все”, ты, следуя армейской привычке, стал заставлять таких же, как ты, людей стирать твои грязные и потные портянки!

Ты вообще не любил говорить о душе, о духовности. То же самое — о совести или каких-то подобных вещах... Ты называл эти разговоры “банальными и неинтересными”… Особенно же ты избегал такого понятия, как “русская духовность”. Ты почему-то брезговал этим так, будто это что-то такое… особенно мизерабельное… Будто тебе подсунули гнилые лапти… Единственный раз, помню, ты заговорил о духовности в связи с какой-то брошюрой на тему тантра-йоги, которую ты только что прочел. Ты сказал, что отныне ты “будешь вырабатывать в себе духовность”. И вот как ты стал это делать: ты кувыркался в постели со всеми своими блядями и при этом задерживал семяизвержение. Ты говорил, что чем больше в тебе скопится спермы, тем больше в тебе будет “духовности”. Твои яйца раздулись, как помидоры, а я все не понимал — как это духовность может помещаться в мошонке? Но потом я решил, что твоя “духовность” может помещаться только в мошонке, и нигде больше.

Может, ты подумаешь, что это поза и что я как-то красуюсь, но меня всегда охватывало крайнее омерзение, когда я наблюдал твое холуйство, твою приторную любезность с теми, кто выше тебя рангом. Наш глава государства, наш немецкий маразматик Георг, вместо того чтобы завоевывать доверие мудрым правлением и всеобщим процветанием, стал усиленно тиражировать свои портреты. И этим было положено начало самой настоящей пошлости: на поверхность, как грязь, всплыл весь подхалимаж, все самое мелкое и тошное, что было в нас. Люди вроде тебя, чтобы засвидетельствовать лояльность и получить от этого выгоды, — вы без всяких зазрений совести стали приобретать Георга сразу в нескольких экземплярах. Вы крепили Георга у себя дома, в офисах; вы крепили его чуть ли не над своим толчком; вы, по-моему, даже спали с ним в обнимку. Вы как-то радостно, с какой-то бойкой готовностью дискредитировали и опошляли такие понятия, как “Родина”, “патриотизм” и все с этим связанное. Потому что “Родиной” для вас был портрет президента, а “патриотизм” заключался в том, чтобы прилюдно обцеловывать и обсасывать эту фотокарточку в рамке. Нам же вы предлагали вспоминать о “патриотизме” в те моменты, когда подготавливалась какая-нибудь очередная военная заварушка, когда приходила пора гнать наших сыновей на убой.

И неужели ты не понимаешь, неужели не догадываешься, что все эти мои разговоры, все терзания и сомнения вызваны в основном тем, что на этой земле, помимо Диогена, Александра Великого и Джона Мильтона, живет еще такая мелкая и самодовольная дрянь, как ты? Причем эта дрянь так же многочисленна и вредоносна, как саранча. Вы сжираете и портите все самое лучшее и ценное, что только удалось произвести человечеству. Ты представляешь вообще, сколько труда и сколько кропотливости нужно, чтобы из века в век выращивать, а потом еще оберегать что-то... свежее, что-то такое, что, при благоприятных условиях, могло бы развиться, дать пищу всем? Но тут приходишь ты и — вот так, походя, нисколько не беспокоясь — обкусываешь и выплевываешь то, что другим далось ценой невероятных усилий и крови! И я точно знаю, для чего ты это делаешь. Ты портишь и уничтожаешь все яркое и светлое только потому, что на этом фоне в твоей физиономии слишком явственно прорисовываются свинские контуры и черты.

И прошу тебя, не надо при нашей очередной встрече делать вид, будто ничего такого не произошло — что не было этого письма, что я тебе ничего не говорил и что ты будто бы ничего не слышал. Не нужно сиять своей натянутой улыбочкой и вообще делать приятную мину при скверной игре. Ты, конечно же, как это у тебя водится, захочешь лишний раз показать мне, что ты — это какая-то там “светлая, позитивная личность”, а я будто бы — обыкновенный неудачник, желчный возмутитель спокойствия. Я понимаю, тебе удобнее рассматривать себя именно так. Но я тебе скажу, что твой драный “позитив” и твоя способность, как ты считаешь, в нужный момент не терять лица — это всего лишь невозмутимость откровенного ничтожества, о котором пишет Менандр: когда кто-то рядом испускает ветры, такой человек принюхивается и говорит о “приятном аромате”. Так вот, не будем говорить об ароматах. Если я чувствую, что рядом воняет, то я так и говорю, что от такого-то человека несет за версту, и я спешу отодвинуться от такого человека подальше. Поэтому держись от меня на расстоянии, не подходи слишком близко.

Всего тебе хорошего, и прощай. Надеюсь, теперь уже навсегда.

 

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

Мой милый, дорогой сын!

Прости, что так долго тебе не писал, но, увы, мое здоровье в последние дни оставляет желать лучшего.

Кстати, ты пишешь, что сам на днях подхватил лихорадку, но тут же добавляешь, что болезнь не опасна и все должно обойтись. И слава богу! Я так этому рад!.. Тем не менее посылаю тебе отдельным письмом нюхательный порошок от герцогини Сомерсет. Я насыпал его в конверт столько, сколько можно было насыпать. Там же ты найдешь письменную инструкцию по применению.

Сын, в прошлом письме от тебя я прочел, что иногда ты чувствуешь себя “совершенно несчастным”: тебе кажется, что все у тебя в жизни идет “не так, как надо”, и порой ты ощущаешь себя совершенно ни к чему не приспособленным — пустым, крайне безнадежным человеком. Не знаю, поможет тебе это или нет, но давай попытаемся разобраться — в чем ты видишь так называемое “счастье”? Если твое счастье (впрочем, это вполне простительно для твоего возраста), — так вот, если оно опирается на какие-то предметы и безделушки, то учти, что ощущение счастья, как бы то ни было, находится внутри нас. И если допустить, что в наличии будут все материальные блага, с которыми ты связал “счастье”, но при этом не будет того, кто это счастье мог бы испытать, осознать его, — то и счастья-то, собственно, никакого не будет. Верно я рассуждаю? Думаю, что да.

Мой дорогой мальчик, мой сын, все твои проблемы, насколько я помню, всегда происходили оттого, что ты хотел и жаждал того, чего у тебя не было, и не хотел того, что было. И если ты поймешь, что только так — только умея довольствоваться тем, что у тебя есть, — можно наконец достичь мудрости и освобождения, то и счастье, уверяю тебя, — оно придет. Во всяком случае, ты начнешь чувствовать и понимать — что же это такое на самом деле… Только не подумай, пожалуйста, что если я говорю об этом таким уверенным тоном — я сам все это познал и сам этому обучился. Я, если можно так сказать, еще только учусь, еще сам постигаю это… Кроме всего прочего, попробуй разобраться — откуда приходят к тебе модели “счастья”. Кто навязывает тебе очертания и формы этой крайне зыбкой и абстрактной категории? Другое дело, если ты сам решил, что твое счастье в том или в этом. Но подумай, не оказался ли ты в дураках — не принял ли ты так называемое “общее мнение” за порывы собственной души? Для того чтобы проверить себя, представь, пожалуйста, такую картину. Представь, что ты на земле совершенно один. Тебе не нужно перед кем-то красоваться, не нужно беспрестанно оглядываться на то, что скажет о тебе сэр Такой-то или, допустим, как посмотрит на тебя леди Как-бишь-ее, — и что тогда, в таком случае, тебе останется? Чем ты смог бы довольствоваться без лишних хлопот? Теплая одежда, небольшой уютный дом и сытная, здоровая пища — вот, собственно, и все, что нужно человеку для того, чтобы поддерживать свое тело в порядке. Ну а там уже, ты знаешь, все будет зависеть от тебя — сможешь ты обнаружить внутри этого тела счастье или же нет.

Кстати, должен тебе сообщить, что неделю назад случилась одна неприятная оказия: у мистера Харта был апоплексический удар. Бедняга Харт, конечно, выкарабкался, но, должен признаться, он в весьма плачевном состоянии. Он совершенно не владеет левой рукой и ногой, говорит с трудом и очень невнятно… Кстати, он с большим участием расспрашивал о тебе и был тронут, когда я показал ему твое письмо.