Мы отошли, и девушки сразу начали шептаться. Я обернулась; теперь они смотрели на меня, и все во мне наполнилось гордостью и стыдом.
— Значит, ты всегда носишь с собой цветы, — сказала я. — На всякий случай.
— Да, — ответил он, улыбаясь уже кому-то другому.
На широкой дороге в восточной части города, где жили богатые купцы, к нам подбежал маленький мальчик и подарил цветок. Телдару приколол его к плащу. В нижнем городе, где жили бедняки, на узких грязных улицах, пахнувших гнилью и помойками, о чем я хорошо помнила, было много детей. Он давал монеты каждому, даже когда из переулков и домов начали сбегаться другие, крича от восторга и протягивая грязные руки.
— А мне, о высокочтимый мастер Телдару? — сказала я, соединяя ладони в чашу. Дети остались позади. Он не ответил, быстро шагая к выцветшим палаткам городского рынка. Добравшись до ларьков (я едва поспевала, стараясь беречь дыхание), он замедлил ход и взял меня за руку.
— Посмотри, Нола. Что ты видишь?
Рваные ткани палаток, выгоревшие старые доски, на которых лежит соленая рыба или фрукты: бледный ликас, собранный слишком рано, незнакомые алые плоды. Женщины в таких же изношенных платьях; их лица под ярко-зелеными и оранжевыми платками. Как у Игранзи.
Он видел, куда я смотрю.
— Белакаонская одежда, — сказал он. — Да. И белакаонские фрукты. Я сделал так, чтобы даже самые бедные наши граждане могли купить вещи, которые ценятся богатыми сарсенайцами.
Хихикающие девушки у колодца носили в волосах драгоценные камни, вспомнила я. Их талии украшали ленты из яркого материала.
— Белакао, — сказал он, ни к кому не обращаясь. Я похолодела. «Он ничего не забыл, — подумала я. — Все эти годы он планировал, и я понятия не имею, что происходит за пределами школы».
— Так ты это хотел показать? — спросила я. — Платки и фрукты? Как ты любезничаешь с девушками и щедр с детьми бедняков?
Он взглянул на меня. Одного с ним роста, я будто уменьшилась под его взглядом, став девочкой, которая смотрела на него снизу вверх.
— Отчасти. Ты видишь, что все эти годы я не сидел без дела, и Белакао стал ближе. А он должен стать ближе, прежде чем мы его сокрушим. — Он покачал головой и улыбнулся. — Но есть кое-что еще. У нас много дел.
Он быстро увел меня с рынка. Если я отставала, Борл рычал и покусывал меня за ноги. Я так старалась избежать его челюстей, что едва замечала, куда мы идем. Только когда Телдару резко остановился, и мне пришлось отойти, чтобы с ним не столкнуться, я подняла голову.
Мы были у городских ворот. Восточные ворота с большими резными дверьми и круглыми башнями с коническими верхушками, над которыми хлопали зеленые флаги. Они нравились мне больше, чем серебристые, висевшие на южных воротах. Со дня прибытия в замок я проходила через них раз в год, на празднике Пути Раниора. В тот день конца лета весь город словно вымирал. Ребенком я никогда не участвовала в процессии. Хозяйка не позволяла уходить из борделя — во время праздника дела шли в гору.
Стражи на башнях приветствовали Телдару, и мы вышли на дорогу, которая вилась подобно ленте или змее, как видение Иного мира. Но это была настоящая дорога, мощеная булыжником, забитая телегами и людьми. Мы шли между ними, а они смотрели на нас и шептались. Скоро их стало меньше. Теперь дорога бежала между деревьями и холмами под пустым небом.
— Ты понимаешь, куда мы идем?
— Да.
Прежде я никогда не замечала земель, что тянулись по обе стороны дороги. Во время праздника я веселилась, окруженная не стенами, а знакомыми людьми. Грасни настойчиво держалась за мою юбку, чтобы нас не разделили, юные ученики за нашими спинами глазели по сторонам. Телдару тоже шел рядом, но мне было все равно: под яркими лучами солнца мы пели и смеялись.
Сейчас здесь было тихо. Только наши шаги, стук когтей Борла по камням, ветер, шевелящий листья, и высокие тонкие травы вдоль дороги. Пару раз у обочины кто-то шуршал, Борл нырял в траву, но Телдару свистом подзывал его обратно, и он возвращался, скуля и пресмыкаясь. Теперь свет бил мне лицо, а позже, когда солнце начало клониться к закату, в плечи и спину. Под этими небесами я казалась себе крошечной.
— Скажи.
Первые слова за несколько часов. Я вздрогнула.
— Что? — Звук казался слишком громким, эхом отдаваясь в ушах.
— Скажи, куда мы идем.
Я сглотнула. Мне было страшно, я хотела пить и не знала, сумею ли ему ответить.
— К гробнице Раниора, — сказала я и в этот момент увидела поворот, место, где начиналась проселочная дорога. Она шла от основного тракта к рощице. За деревьями был луг, который я помнила. Я помнила праздновавших горожан, которые во множестве стекались к каменистому холму, похожему на зазубренный клык. Здесь, на вершине, от рук Огненной Птицы островов погиб Пес Войны. Там же умер и Мамбура: его горло разорвала одна из собак Раниора. Это было место, где покоились кости Раниора и куда раз в год приходили его потомки, чтобы поблагодарить за Узор, который он соткал, и за Узор, который соткал его.
Подъем был непростым, и люди устраивались у подножия холма, наблюдая за тем, как другие начинают медленное восхождение среди камней и кривых, приземистых деревьев. К единственному камню на вершине вело множество дорог, протоптанных теми, кто стремился ощутить хотя бы часть того, что чувствовал Раниор. В прошлом году мы с Грасни впервые добрались до вершины. Мы вертелись, взявшись за руки, а ветер развевал наши волосы и юбки, разносил голоса. Мир под нами был огромным и крошечным одновременно: толпа народу, дорога, крестьянские поля, сам город с его стенами и замком. Даже замок выглядел игрушечным. Всего лишь несколько пиков из красного камня на фоне небес.
Вместе с Грасни, зажатая в толпе, я с благоговением смотрела на монумент Раниора. Разглядывая резные линии и спирали Пути героя, я сумела забыть о Телдару за моей спиной. Сумела забыть истории, которые он мне рассказывал, когда я лежала на узком, грязном матрасе и ждала, что он вот-вот вытащит нож и зеркало. Мамбура, Раниор и Телдару — эти слова становились эхом, которое уносил ветер. Теперь я стояла у начала тропы к вершине. Рядом был только он, и каждое его безумное слово звенело у меня в ушах. Будто он произносил их вчера, а не много лет назад.
Я начала взбираться на холм. Я сделала порядка двадцати шагов, когда он меня окликнул:
— Госпожа Торопыга, куда ты идешь?
Я обернулась. По склону скользил ручеек из камней; Борл лаял и прыгал на них.
— На вершину, — крикнула я. — Где ты сделаешь то, что собирался.
Он прикрыл глаза ладонью, но я все равно их видела. Черные волны, которые бились бы о мои ноги, позволь я себе слишком долго на них смотреть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});