Джим смотрит Лиаму через плечо на тощего Пита, стоящего в дверях, дрожащего, как маленький ребенок, попавший под дождь.
– Что я говорил насчет того, чтобы держать эту дверь закрытой и запертой? – говорит он, и его взгляд намекающе скользит в сторону Лиама, и Лиам – он всегда был умненький – ловит его и изучающе смотрит на Пита.
– Что стряслось, Пит? – спокойно говорит Лиам, и Джим уже в который раз благодарит небеса за то, что он в его команде. Да, вчера он обосрался, но мальчишку легко недооценить. Он и сам в каком-то смысле его недооценивал, и не то, чтобы он мог слинять. Пацаненок и пятидесяти ярдов не пробежит, не взорвавшись от ярости – Джим знает, потому что он видел маленького ублюдка, одна нога кое-как двигается, бежит, как чертов калека на уроке физкультуры. Пыхтя и сопя и позади всех.
Пит, с другой стороны, звезд с неба не хватает, и если бы не рекомендация Грега, Джим бы никогда такого уличного гангстера, как Скалера, не привлек. Джиму нравилось иметь команду тех, кто мог смешаться с толпой, вписаться в нормальное общество. Стоять за тобой в кофейне, наблюдать с соседнего кресла в автобусе, проследовать ночью до дома. Без подозрений. Но черт возьми, чел, когда видишь такого дерганого мексиканца, шея размалевана расплывающимся питбулем, руки все в татухах черепов, ножей и прочего дерьма? Черта с два. Но им нужен был еще один человек. Запас на случай, если все пойдет наперекосяк, еще одна пара ног, еще одно сердце. По правде сказать, с Дженни и Питом, это уже больше была команда Грега, чем его, и именно поэтому он благодарен Лиаму за то, что тут ответил на звонок и примчался. И кроме того, Дженни и Грег делят свою часть, и почему бы не позвать красивую девочку, умеющую обращаться с ножом?
Никогда не знаешь, когда может пригодиться пара сисек, под которыми скрывается сердце убийцы.
Сзади, за Питом, Грег и Дженни просыпаются, потревоженные внезапным напряжением в комнате. Джим ухмыляется, увидев руку Грега, непринужденно покоящуюся в спальном мешке сестры. Да, знаю я про вас двоих,– думает он без злобы и без осуждения. Это их чертово дело, и кроме того, он знает все, что только есть, о людях, с которыми работает, потому что это дерьмо иногда пригождается так, что нарочно не придумаешь. Близость Грега с Сестрой – просто факт, который нужно иметь в виду. Как то, что Лиам немного проникся пацаном. Да, это он тоже понял. Но это нормально, это окей. То, что у Генри, в каком-то смысле, есть сторонник, будет его сдерживать, и Джим знает – когда время придет – на Лиама в мокром деле положиться будет нельзя.
Джим позаботится об этом сам.
– Нужно, чтобы вы кое-на что взглянули,– говорит Пит, бросив беглый взгляд на близнецов сзади, прежде чем нервно сфокусироваться на Лиаме и Джиме.– Это под домом.
* * *
Генри просыпается в страхе. Он остается неподвижным, не хочет выбираться из кровати, не будучи уверен, что за опасность чувствует, какие невидимые ловушки могут сработать при резком движеннии, или если он опустит на пол ногу в запачканном носке. Он пытается очистить сознание, но чувствует себя… странно. Мысли все в тумане. Искривленный. Как на плохо ловящем телевизоре, картинка и звук все с помехами и разбитые из-за шторма или соманной антенны. Он старается расслабиться, раскрыться и увидеть, можно ли выяснить, что случилось.
И когда напряжение покидает тело, его разум успокаивается, и внутренний глаз раскрывается широко, впитывая Другое, как черная губка.
Черный страх закручивается, подобно воронке, и как кипящее штормовое облако искажает восприятие. Антенна Генри вся расшатана… Облако вздрагивает от электрических разрядов, давит на открытый глаз – глаз пытается сморгнуть – пытается увидеть что-то за ним, через него. Страха так много, так много нужды.
Генри медленно соединяется с тем, что он видит как Малыша.
Нерожденного.
Малыш расстроен, враждебен, в ужасе. Генри закрывает физические глаза и позволяет себе соединиться, подключиться, позволить мыслям и чувствам Малыша стать его мыслями и чувствами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Это опасно, сынок…
Генри иногорирует голос отца. Он злится на папу. Злится, потому что он оставил Генри одного, не ответил, когда был так нужен, когда его пинали и били и могли убить. Так что он игнорирует знакомый фантом, который живет внутри, который показывает то, его он никогда не просил, и вместо этого сосредотачивает всю свою энергию на другом спектре, на том, что движется внутри чрева – нет, кокона – внизу, в земле, где его никто не видит.
Но кто-то видел.
Кто-то видел, и теперь приближается.
* * *
Прежде чем последовать за Питом, Джим приказывает Грегу и Джинни сидеть смирно, сторожить вход; следить, что Генри надежно заперт. Теперь он, Пит и Лиам стоят рядом с домом, пялятся на двери в подвал, которые эти идиоты не заметили, когда все готовили, и окно в подвал, в котором, без сомнения, находится мертвое тело, надежно упрятанное в глубине его кирпично-грязного живота.
– Черт возьми, Пит,– говорит Джим, не такой злой, как, вероятно, должен быть, но все еще довольно раздраженный. Не то, чтобы мертвое тело могло чему-то помешать, и Джим полагает, что, скорее всего, это какой-то бездомный нарик запрятался сюда, в славное уединенное местечко, чтобы ширнуться и тихо умереть.– Я сказал тебе проверить дом, братан. А теперь ты, мать твою, показываешь мне мертвецов.
– Я знаю, чувак, я знаю,– говорит Пит, переминаясь в траве с ноги на ногу.– Но мы с Дженни, мы каждый дюйм в доме проверили, и большой старый сарай вон там, мы даже в подвал спустились. Эй, Лиам, скажи ему!
Лиам недоверчиво трясет головой и смещает свое внимание с окна на двери в подвал.
– В любом случае,– продолжает Пит, облизывая губы,– мы говорили об этом вчера, знаешь? Пацан сказал, оттуда воняет. И теперь мы знаем почему, верно? Но я говорю тебе, там внизу не было никаких трупаков. Этот, наверно, отдельный, или что-то такое, не знаю.
Джим выпрямляется, разминает спину, пока несколько позвонков не щелкают одобрительно.
– Только один способ узнать,– говорит он, затем идет к дверям и встает рядом с Лиамом.– Ты можешь их открыть?
Лиам встает на колени и берется за видавшие виды металлические ручки.
– Не похоже, что заперто.
Он тянет и дверь распахивается вверх с неизящной легкостью; одна из ржавых петель щелкает, выплевывая крошечное облачко рыжей пыли. Лиам отпускает дверь, а она с глухим звуком шлепается на траву.
Джим сразу же чувствует запах разложения и делает шаг назад. Что-то в его нутре вопит на его рецепторы красных флагов в мозгу, и он начинает немного беспокоиться. Теперь, когда он чувствует запах тела, чувствует его реальность, он ощущает крошечный укол волнения. Тревоги.
– Хочешь, чтобы я пошел взять фонарик? – спрашивает Пит, и Джим думает, что это предложение не столько для того, чтобы помочь, сколько для того, чтобы убраться отсюда куда подальше. Но вопрос его бесит еще и потому, что фонарики, как и батарейки, нужно беречь. Использовать в экстренных случаях. Джим не хочет оказаться бегущим через лес посреди ночи, пытаясь удрать от полиции, освещая путь гребаным фонарем для кемпинга, потому что все батарейки сели.
– Иди возьми керосиновый фонарь, чувак, я же сказал беречь батарейки. Давай быстро.
Пит поспешно смывается. Лиам и Джим обмениваются острожными взглядами, затем Джим наклоняется и хватает ручки второй двери, тянет ее вверх и в сторону. Дверь шлепается в траву, оставляя раскрытую вонючую пасть подвала зиять широко и приветственно.
Почти маняще.
Как проклятый рот, кисло думает Джим, игнорируя электрические покалывания в нервах, которые обычные люди ассоциируют со страхом, эмоциональной реакцией, к которой Джим десятилетия выстраивал толерантность.
– После вас,– говорит Лиам, и Джим с вялым интересом наблюдает, как он вытаскивает пистолет и небрежно держит сбоку.