— Какое значение имеет для вас моя скромная служба? — ответил Ахмед. — Я озабочен тем, что близится день, когда его величество останется глух к моим словам.
Ахмед следил за птицей, которая неподвижно висела в небе, а потом камнем упала на землю, но тут же снова взвилась вверх, держа в клюве какого-то маленького извивающегося зверька.
— Я вас не понимаю, Ахмед.
— В Шанду прибыли чужеземные посланцы. Они сумели войти в доверие к его величеству.
Затаив дыхание Ахмед ждал, какое впечатление произведут на императрицу его слова.
— Вы их боитесь, министр Ахмед? — насмешливо спросила Джамбуи-хатун.
— Я думаю о благе государства.
— Император умнее вас, — возразила Джамбуи-хатун.
Министр Ахмед склонил голову. Он скрыл свое разочарование и тихо сказал:
— Простите меня, ваше величество…
ЗИМНИЙ ДЕНЬ В ХАНБАЛЫКЕ
Шел снег. Всё падали и падали белые, пушистые хлопья. Покружившись в воздухе, они садились на пестрые крыши дворцов, на городские ворота, на дома. Они облепляли голые ветви и серебристо-зеленую хвою деревьев, покрывали мощеные улицы и, словно пух, белели на бурой шерсти ученого медведя и на желтой, остроконечной шляпе его поводыря, — невесомые белые хлопья, белые как смерть, которая бесшумно идет по дворцам и хижинам, освобождая голодных от мук голода, а сытых от пресыщения.
Белый — это цвет траура у катайцев. Когда умирает родственник или друг, они надевают белые одежды.
Белый — это цвет счастья у монголов. Когда наступал первый день нового года, император и все его придворные надевали белые одежды.
Мрачно лежит тигр в клетке. Он положил голову на тяжелые передние лапы, и его неподвижные, тусклые глаза равнодушно устремлены в одну точку. Перед ним лежит кусок кровавого мяса. Маленькая черная собачонка вонзила острые белые зубки в мясо. Она вообще чувствует себя куда лучше, чем ее большой друг, с которым они с детства сидят в одной клетке.
Марко Поло остановился перед клеткой, не обращая внимания на снегопад. Его одежда, подбитая горностаем и отделанная соболем, хорошо защищала от холода и сырости. Острый запах хищника ударил Марко в нос. Марко пытался поймать взгляд тигра и пробудить в его равнодушных глазах какое-то чувство.
— Ты что, Тюрго, больше не узнаешь меня?
Черная собачка бешено залаяла и бросилась на прутья клетки.
Марко улыбнулся, глядя, как она тщетно пытается вцепиться в его руку, обхватившую железный прут.
Тигр Тюрго медленно встал, поднял голову и беспокойно заметался по клетке — от стены до решетки, от решетки до стены. Стальные мышцы играли под его шелковистой полосатой шкурой.
— Ты что, Тюрго, больше не узнаешь меня?
Марко отступил на шаг. Тигр громко зарычал, бросился к решетке и принялся бить могучими лапами по железным прутьям, которые слегка прогибались под его ударами. Бешено лаяла собака.
— Это бесполезно, Тюрго.
Тигр отскочил и снова тревожно заметался по клетке — от стенки к решетке, от решетки к стене. А белые мягкие хлопья снега кружились и кружились в воздухе.
— А тогда сияло солнце. Ты помнишь, Тюрго?
* * *
Это было в конце апреля. Деревья вдоль обширных полей, раскинувшихся вокруг Ханбалыка, стояли в цвету. Император, сопровождаемый огромной свитой, покинул город. В золоченой карете за ним следовали три старшие жены. Только Джамбуи-хатун, которой охота уже наскучила, осталась в Ханбалыке.
Император, окруженный двенадцатью придворными, сидел в деревянном павильоне, который покоился на спинах четырех слонов.
Снаружи этот павильон был обтянут тигровыми шкурами, а изнутри выложен расшитыми золотом одеялами. Марко удостоился великой чести быть, в императорском павильоне, в числе двенадцати избранных.
Десять тысяч сокольничих заботились о ценных, специально обученных соколах, ястребах-перепелятниках и орлах. В павильоне императора тоже стояла клетка с двенадцатью лучшими соколами.
Два дня ехал Хубилай-хан со своей свитой, которая насчитывала не меньше семидесяти тысяч человек, на северо-восток. За императорскими слонами шли верблюды и мулы, которые везли на своих спинах клетки с леопардами, тиграми и рысями. Владыка владык любил, сидя в безопасном месте, смотреть, как хищники набрасываются на оленей, серн или диких ослов, рвут их когтями и только потом перегрызают своим жертвам горло, В одной из клеток томился белый тигр Тюрго, которого монгольский наместник из южной провинции подарил Хубилай-хану.
Дорогу в охотничьи угодья охраняли десять тысяч стражников. Небольшие пикеты — по два-три стражника — стояли на всем пути на таком расстоянии, чтобы не терять друг друга из виду.
У каждого из них были в запасе стрелы и колпачки, чтобы приманивать и ловить ученых соколов. Птицам, принадлежавшим императору и его сановникам, надевали на лапы серебряные кольца с именем хозяина и сокольничего, так что потом легко было возвращать птиц владельцам.
Если же сразу не удавалось найти хозяина птицы, то ее, как, впрочем, и все, что терялось во время охоты — например, оружие или украшения, — относили в палатку, установленную на холме. Люди, потерявшие что-либо, приходили в эту палатку за своими вещами.
На берегу широкой реки, которая немного ниже впадала в океан, в богатой дичью местности, оцепленной егерями и сокольничими, разбили лагерь для великого хана и его свиты. Ничего подобного Марко и вообразить себе не мог. За несколько часов на зеленом лугу вырос настоящий город с улицами, переулками, лавками, мастерскими и постоялым двором. Для сыновей императора, его жен и ближайших придворных были сооружены специальные павильоны и раскинуты богатые шатры, а вокруг были разбиты шатры размером поменьше для личной охраны сановных особ и сокольничих. Во всем царил строгий, разумный порядок.
Снаружи шатры были покрыты тигровыми шкурами в белую, черную и рыжую полоску, а изнутри выложены горностаем или соболем. Пораженному Марко, который никак не мог надивиться на это великолепие, превосходившее все, что он когда-либо мог вообразить, казалось, что он находится в многолюдном городе.
Шатер, в котором Хубилай-хан давал аудиенции, был так огромен, что в нем свободно умещалось десять тысяч воинов. Неподалеку от этого шатра находился личный павильон императора, поднятый над землей на трех золоченых колоннах.
На самом берегу реки стояли клетки с хищниками. Тюрго, возбужденный царящим вокруг шумом и жестоко терзаемый голодом, поднял свою могучую голову и издал гневный пронзительный рев. Зверь чувствовал запах свежей листвы и угадывал близость дичи в окрестных полях и лугах.