Девочка, держа конец тонкой нити ещё не закрытого сна, стала осторожно тянуть её, слово за словом, образ за образом. Было важно не оборвать. Оборвёшь – будешь домысливать, сочинять, а это вредит истине. Слово за словом. Образ за образом.
Проговорив всё что помнилось, Николь взяла тетрадь и стала записывать. Клетки тетради, как и буквы, расплывались в ещё слипающихся глазах девочки.
– Николь, ты встаёшь?!
– Да. Уже.
– Быстро умываться и завтракать. А то гренки остынут.
– Сейчас. Иду уже.
Николь отложила тетрадку и соскочила с кровати.
Родители завтракали.
– Ты чего так долго просыпалась? Тебе же нравится вставать рано, – мисс Бишот с улыбкой посмотрела на дочь.
– Да я давно проснулась. Сон записывала. Если его сразу не записать, он забудется.
– Снова сон интересный приснился?
– Да. Из тех, ну… помнишь я тебе рассказывала. Это уже пятый такой.
– Как ты понимаешь, что он из «этих»? – поинтересовался папа девочки.
– В них есть что-то. Как будто одна линия, одна идея. Точно не могу сказать пока. Надо подумать. Но сегодня был последний. Я это почувствовала, – девочка села за стол.
– Тебе молоко к чаю?
– Да, мама. Молока, пожалуйста, если можно. И пасту. Джем мне уже надоел.
– Теперь то ты нам расскажешь содержание этих своих снов? – папа положил планшет на подоконник. – И, может быть стоит подумать о публикации этой серии? Что скажешь?
– Хм. Я подумаю. Но сначала мне необходимо переосмыслить их. Понять. Потом переписать заново, более связно. Понимаешь?
– Конечно. Тебя никто не торопит. Мы с твоей мамой, лишь хотим сказать, что нам не безразлично твоё творчество. И будем рады, если у тебя получится хороший рассказ, пусть и маленький. А сейчас позавтракай как следует. И да. Ты не забыла, что твой приятель будет ждать у станции?
– Да, Николь, – вмешалась в разговор мама, – оденься тепло. Сегодня морозно. Днём обещали до минус тридцати и сильный ветер.
– Полю привет от меня. И скажи ему, что жду его на шахматы. Он должен мне проиграть. Так ему и передай, – папа усмехнулся, поднялся из-за стола, и усевшись в кресло, стоящее возле камина, взял со столика книгу.
– Сегодня начинаю читать нечто новое. Посмотрим. Посмотрим.
– Милый, – обратилась мадам Бишот к мужу, – может, сначала камин растопишь? Мне показалось, что у нас холодает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– И об этом подумаем. Может и растоплю. Пару страничек, и возьмусь за камин. – Папа улыбнулся и погладил обложку новой книги.
– Джой, – обратилась к нему мама, – только две страницы, в противном случае я пойду греться на улицу.
– Хех, милая, когда я пойду за тобой, что тебе принести? Может бутылочку холодненького пива?
Заразительный хохот папы вызвал смех у рассерженной на такую шутку, мамы. Засмеялась и Николь. Подобные смехотворческие выходки папы были не редкостью. Смеялись все. Подолгу, и до колик в животах.
В половину десятого утра Николь была почти одета. Оставалось сделать звонок Полю, надеть куртку и шапку… Зазвонил телефон. По мелодии было слышно, что звонит её, Николь, телефон, но где?
– Мам, пап, вы не видели мой телефон?
– Скорее всего ты оставила его в своей комнате. Не топчи обувью. Сейчас я его тебе принесу. – Вслед за словами мама поднялась на второй этаж и Николь услышала её разговор с кем-то, вероятно, по телефону.
– Поль звонил. Просил передать, что ждёт тебя на станции, там где заканчиваются ржавые рельсы.
– Замечательно! А где они заканчиваются, он не сообщил? Вообще-то я всегда думала, что там они начинаются. – Николь захихикала и посмотрела на папу. – Папа, когда Поль играет с тобой в шахматы, и у него белые, он знает, что у него именно белые, или он иногда и твоими играет?
Папа засмеялся.
– Теперь я буду внимательно за ним приглядывать. Похоже, ты раскусила своего друга, – он снова засмеялся.
– Всё, хохотуны, я убежала, – выскочив из дома Николь хлопнула дверью.
Кусачий мороз взбодрил и обрадовал.
До станции добежалось быстро. В горку, с горки, и снова в горку, перебежать замёрзший ручей, шлёпнуться на льду…
За холмом показалось здание заброшенной станции. Одноэтажное. Центральной частью из кирпича, пристройки деревянные, старого, потемневшего от времени дерева. От станции ещё метров пятьсот и тупики. Ржавые рельсы. Деревянные шпалы. Сейчас это всё было покрыто толстым слоем снега, но угадывалось и зналось по памяти проведённого здесь, в большом количестве, времени. Летом все эти тупики бывали скрыты зеленью. Настолько густой, что сразу и не поймёшь, что оказался в старых железнодорожных тупиках, коих здесь было не меньше десятка.
– Эй! Николь! Сорви голова! – Поль частенько таким выражением обозначал свою весёлую сердитость в отношении подруги. – Где тебя черти носят?! Быстрее сюда!
– Да иду я! Иду! – прокричала ему запыхавшаяся Николь. – Не видишь, что ли? Скользко. Грохнулась несколько раз.
– Ладно тебе…