Николь вздохнула, посмотрела на родителей о чём-то разговаривающих, и подвинув к себе чашку потянулась за тарелкой с гренками.
«Шлейф когда-то прожитого тянется за мной. Он так и будет тянуться, и мне надо сделать шаг назад, рассмотреть то, что я оставляла позади. Но как это сделать?»
С завтраком было покончено. Решили одеваться теплее так как поездка спланирована на берег залива, а там, как ни как, ветрено. Сентябрь начался прохладными ветрами. Солнце, чаще августовского скрывалось облаками. Осень поднималась по ступенькам крыльца поскрипывая уставшими от летней жары досками. Николь любила осень, ждала её, и радовалась сентябрю как первому шагу на пути к свежему, прозрачному воздуху.
Загрузившись в машину, семейство выехало на просёлочную дорогу. Сосны, кустарники, мох, папоротник и крики чаек. Вскоре они выехали на дорогу идущую вдоль залива. Спустя примерно пять миль папа, мистер Джой, остановил машину на обочине, и все трое пошли по сосновому лесу в сторону залива. Идти было недалеко.
Пройдя метров сто они подошли к обрыву, с которого открывался чудный вид. Внизу, перед ними, лежала синева водной глади, а далеко-далеко, почти у самого горизонта, угадывался противоположный берег.
Николь остановилась в полутора метрах от края обрыва и с восхищением смотрела вниз. Там, глубоко внизу, так глубоко, что сейчас закружится голова, под её ногами, извивалась песчаная линия берега уходящая влево и вправо от девочки.
Спуститься вниз можно было по одной единственной узкой тропинке, прорубленной в почти отвесной стене.
Все трое благополучно спустились вниз. Мистер Джой поставил походный стул и сказал, что не сдвинется с места и будет медитировать здесь, в тишине. Николь с мамой пошли к воде по плотному песку берега. Интересно то, что на этом участке берега совсем не было ни травы, ни брёвен, ни другого чудного мусора, который так любит выбрасывать море на берег. Но метрах в двухстах, а может и больше, что вправо по берегу, что влево, всего этого было в избытке. Николь, идя чуть быстрее мамы, уже приблизилась к бурым наносам морской травы и валяющимся тут и там брёвнам. Здесь было интересней. Можно запросто встретить крабов спешащих к воде и морских звёзд ждущих очередного прилива. Девочка спешила. Ей не терпелось побродить в поисках чего-нибудь эдакого. Мадам Бишот осталась далеко позади, а Николь опередив маму на добрую сотню метров, перешагивая через брёвна и камни насвистывала простенькую, только что придуманную мелодию.
Впереди, у самой воды, она заметила какой-то предмет. Заинтересовавшись, девочка взяла немного к воде, где на песке было меньше препятствий, и в припрыжку, размахивая руками и представляя себя красной шапочкой, почти побежала вслед за своим любопытством.
Это была корзинка. Николь уже видела. Ну что же, пусть и так. Зря что-ли она так торопилась? Плетёная корзинка, в которую собирают ягоды, или грибы. Девочка подошла к ней и заглянула внутрь.
– Интересненько, что тут оставили? – в корзинке лежал свёрток из байкового одеяла. Николь осторожно дотронулась до него. Одеяло было сухим. Подцепив пальцами уголок одеяла она откинула его. Совсем маленькое, почти кукольное личико, смотрело на девочку большими глазами. Глаза закрылись и тут же открылись снова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ого! Ребёночек! Настоящий! – До крайности взволнованная Николь вскочила на ноги, замахала руками маме, и закричала: – мама! Мама! Иди скорее сюда!
Мадам Бишот, услышав крики дочери, поспешила к ней.
– Николь, что случилось?
– Мама, ты не поверишь, смотри кого я нашла! – девочка от возбуждения не могла остановиться и то и дело садилась, и вставала, и кивала маме в сторону корзинки. – Там малышка, совсем ещё малышка! Кто-то потерял её! Надо срочно найти родителей, но она не плачет, не голодная, наверное, – тараторила девочка, снова пытаясь непонятно для чего, поднять корзинку.
– Не трогай, а то не дай Бог уронишь ещё, – мама девочки подошла к корзинке и взглянула на младенца.
Николь не поняла, не почувствовала того момента, когда её мама вдруг осела на песок. Её лицо исказила мука, будто ей нестерпимо сильно больно.
– Мама, что с тобой? Мамочка.
Мама плакала. Нет. Не как плачут обычно. Мама плакала без всхлипываний, без звуков. Сидя на песке, уставившись невидящим взором в пространство, она молчала, и слёзы текли по её щекам.
– Времени нет, доченька, – проговорила она тихим, бесцветным голосом, всё также смотря в одну точку.
– Мамочка, что ты говоришь? – Николь, не понимая причины маминых слёз, но чувствуя глубину её горя, то же начала плакать. Ей было страшно. Ей стало страшно за маму. В этом мире для её мамы таилась угроза, неизвестная девочке, а потому ещё более страшная. Стало темно и холодно.
– Этот ребёночек, это ты, – мама ни взглядом, ни движением не показала о ком идёт речь, но всё и так было ясно.
Девочка, ещё больше не понимая причины маминых слёз, заплакала сильнее, и уже её глаза не видели ничего. Корзинка стояла на песке размытым тёмным пятном.
– Как так? Почему ты это сказала? Мама. Как это – я? Мама, объясни. Пожалуйста. Я не понимаю, – Николь пыталась говорить сквозь слёзы, но во рту клокотало, и получалось что-то вроде как говорить под водой.
Мадам Бишот судорожно набрала воздуха в лёгкие. – Это моя вина. Нам осталось несколько минут. Совсем мало. Времени нет, – она говорила и говорила. Без интонаций, неподвижно сидя на песке. – Вы уйдёте. Обе. Я вас потеряю. Я ничего не смогу сохранить. У меня нет такой силы. Что же я наделала?
– Мы умрём? Да? Умрём? Но почему?! Мамочка!
– Да. Вас двоих не может быть. Только одна.
– Значит одну из нас надо убить? – неожиданно для себя проговорила Николь спонтанную, дикую мысль, и испугалась тому, что сказала.
– Нет, нет, нет! Это невозможно! Я не убийца! Вы мои дети! Как я могу?! – женщина трясущимися руками дотронулась до корзинки. – Есть законы, которые даже мать не может преступить.