У Франчески загорелись глаза.
— И что там закопано? Золото?
— Тот, кто будет знать, где искать, может достать из земли несколько кувшинов с рубинами, золотые блюда времен короля Якова. У графини был целый сундук с драгоценностями, который таинственным образом исчез после ее смерти.
— И зачем, спрашивается, такое богатство закапывать в землю? — спросила, явно оживившись, Франческа.
Вайолет послала Элдберту умоляющий взгляд, заклиная его остановиться, пока он случайно не выболтал лишнего. Она уже хотела позвонить в колокольчик, чтобы принесли еще чаю, но тетя Франческа властным взмахом руки велела ей сесть и не вмешиваться.
— Всю семью графа унесла чума, как и многих других людей, кого закопали на церковном дворе и даже креста не поставили, — сказал Элдберт. — Все боялись заразиться.
Франческа с ужасом смотрела на Элдберта:
— И вы играли на этом ужасном месте? Меня в дрожь бросает при мысли о том, что могло с вами стрястись. Господи, знала бы я, что вы раскапывали могилы!
— Я никогда не раскапывала могил, — сказала Вайолет, предупредив возможную оплошность Элдберта. Франческа не должна знать о том, что их было не трое, а четверо, и что четвертый, Кит, пользовался катакомбами, чтобы пробираться туда из «дворца» за лесом.
Элдберт в недоумении моргнул:
— У нас был системный подход к раскопкам. Мы пользовались теми картами, которые я начертил. Мы копали вдоль ручьев…
— А Вайолет делала зарисовки, — сказала Франческа, задумчиво хмурясь. — Она запечатлела на бумаге ваши рискованные авантюры, и там был еще один мальчик.
— С нами был еще Эмброуз, — сказал Элдберт. Вайолет с облегчением вздохнула. — Его отец тоже умер, леди Эшфилд, и он вступил в наследство.
— Об этом я осведомлена, — сообщила Франческа. — Мы приглашены на праздник в его загородном поместье, и мне придется помириться с его матерью.
Элдберт опустил взгляд на клубничное пирожное, тарелку с которым ему торопливо сунула Вайолет, и покачал головой:
— Простите. Я не хотел за чаем говорить о могилах и о тех, кого мы потеряли.
Франческа снисходительно ему улыбнулась и неожиданно поднялась из кресла. Вайолет и Элдберт разом вскочили, протянув ей руки. Франческа предпочла опереться на руку Элдберта.
— И я тоже не хотела. Ничего, Элдберт, — жизнь есть жизнь. Я рада видеть тебя живым и здоровым. Так почему бы вам двоим не выйти в сад и не погулять, пока солнышко светит? Если я смогу найти свою теплую шаль, я, возможно, к вам присоединюсь.
Вайолет вздохнула с облегчением, надеясь, что сделать это получилось незаметно.
Уже через пару минут они с Элдбертом дошли до дальнего конца маленького сада, где был вырыт пруд. Возле стены, по которой вился ароматный душистый горошек, стояла низкая скамейка.
— Мой отец не любил Эмброуза, когда мы были подростками, — сказал Элдберт. Он продолжал стоять, ожидая, пока Вайолет не опустится на скамью.
— Тетя тоже не слишком его жаловала. Он был вредным мальчишкой.
— Полагаю, что из вредного мальчишки мог вырасти неприятный мужчина, — сказал Элдберт. — Трудно предугадать, что может произойти на его празднике. Мне не хочется думать, что он собирается мстить.
— Мстить? Кому? И за что? — спросила Вайолет и нахмурилась.
— За то, что к нему не относились так, как он того хотел. Он всегда злился на нас из-за того, что мы не делали то, что он нам приказывал.
— Все это было десять лет назад.
— Ну, я не думаю, что он очень уж изменился с тех пор.
— Ты для этого пришел? Чтобы поделиться со мной своими опасениями?
— Отчасти да.
— А еще зачем?
Вопрос повис в воздухе.
Ничто, ни сокрытые в склепах сокровища, ни духи тех, кто лежал там, ни души их, попавшие в рай или ад, ни Эмброуз, ни призрак графа, не вызывали в них такого любопытства, такого интереса, такой тревоги, как Кит. Он словно был порождением этого кладбища, сотворенным «из ничего», из витающего там духа, и посланного в мир смертных с какой-то таинственной миссией.
Он побуждал Элдберта и Вайолет, преступая запреты, сбегать из дома. И из-за него они встретились здесь сейчас. Он всегда был главной темой их разговоров в те далекие дни детства.
Это его появление на церковном дворе сдружило их. И с его уходом их братство распалось.
— Что еще мог бы сделать нам Эмброуз плохого, Элдберт? Бахвалиться перед нами своим титулом? Новыми брюками?
Элдберт присел рядом с Вайолет. Созерцательность ума, из-за которой он когда-то выглядел странным мальчиком, теперь придавала его внешности солидность и достоинство.
— Я еще кое-что должен тебе рассказать. Полагаю, мы все еще верны нашему обещанию хранить секреты?
Она смотрела в его глаза, скрытые за стеклами очков.
— Мы давали клятву хранить нашу тайну вечно, Элдберт. До скончания времен.
— Я сам об этом узнал только в прошлом месяце, когда на несколько дней приехал в Лондон. Это было вскоре после того, как я получил от тебя последнее письмо. Я знаю, что для тебя это станет потрясением, но я должен сказать тебе, Вайолет, что Кит здесь, в Лондоне. И он стал настоящим человеком. Сотворил нового себя.
Вайолет отвернулась.
— Ты помнишь того отставного капитана, кто выкупил Кита из «дворца»? — взволнованно продолжал Элдберт.
Из «дворца». Она сжалась от стыда за свою наивность, заставившую ее поверить в то, что «дворец» — это дворец, а не что-то иное.
— Ты помнишь, — продолжал он, — что мы боялись, что он продаст Кита пиратам или того хуже?
Вайолет смотрела на паутину, которую сплел паук между побегами душистого горошка, кончики которых мелко завивались, поблескивая на солнце, словно вопросительные знаки. Шелк паутины казался таким хрупким на вид, слишком нежным, чтобы не порваться даже от самого легкого ветерка.
— Да, — сказала Вайолет. — Но…
— Вайолет, — с напором продолжал Элдберт, — я был у него в академии. У него своя школа фехтования, и я не видел лучшего мастера шпаги, чем он, за все те годы, которые провел на войне. Он не заметил меня в толпе почитателей. Но я знаю, что, если бы он посмотрел в мою сторону, он узнал бы меня. И я думал лишь о том, как докричаться до него, чтобы он услышал мои поздравления с тем, чего он достиг, и с тем, что он преодолел, чтобы этого достичь.
Вайолет повернула к нему лицо.
— И ты не окликнул его?
Элдберт растерялся, обескураженный ее вопросом.
— Нет. Я осознал еще до того, как успел пробиться к нему сквозь толпу, что публичное признание нашего знакомства нежелательно.
Вайолет взяла его за руки.
— Я понимаю.