А я за мою относительно короткую жизнь еще никогда не оставался с женщиной один в комнате. У некоторых из моих братьев бывали связи с женщинами — санитарками, сестрами, уборщицами, и Григорий Сергеевич не возражал против них, потому что весь персонал женского пола в нашем Институте подбирался тщательно и женщины проверялись, словно любовницы президента.
В прошлом году я влюбился в нашу повариху Лизавету. Она была веснушчатой хохотушкой, и ни халат, ни платье не могли скрыть больших мягких грудей, что распирали одежду и норовили вывалиться, выскочить из заточения. Мы к ней неслись, как мухи на мед, но в отличие от Лешеньки и Марика я был в нее влюблен и даже писал стихи.
Лизавету уволили после того, как на нее накинулись втроем наши мальчики. Но нельзя сказать, что виноваты были только они. Лизавета сама устроила праздник в своей подсобке, а подробности вам, наверное, известны.
— Ты чего замолчал? — спросила Даша. Она разлила чай по чашкам, развернула «Каракум» и разгладила фантик.
— У нас некоторые девочки собирают фантики, — сообщила она. — А что ваши мальчики собирают?
— Даже не задумывался, — ответил я. — Кажется, Лешенька собирал телефонные карты.
— Совершенно неинтересно, — сказала Даша. — Вас на экскурсии возят?
— Редко, — признался я. — Григорий Сергеевич не хочет привлекать излишнего внимания. Когда столько одинаковых вместе — люди пугаются. Начинают шептаться — клон, клон! — как будто в этом есть что-то стыдное.
— Ничего нет стыдного. Бывают естественные близнецы, а бывают клонированные. Я считаю, что нам повезло.
— Потому что вы красивые?
— Разумеется, красивых людей должно быть как можно больше. Зачем нужны уроды?
— Это наука вашей Марии Тихоновны?
— Ты пей чай, а то остынет.
На Даше была кофточка, розоватая с длинными рукавами, а джинсы в обтяжку. Мне хотелось бы посмотреть, какие у нее колени. Хотя я понимал — нет ничего проще, возвратись в гостиную и погляди на одну из ее клона. У всех коленки одинаковые.
А грудь у нее была небольшая. Плечи широкие.
Даша перехватила мой взгляд и сказала:
— Мы плаванием занимаемся. Я на спине первый разряд проплываю. Можешь себе представить, что я меньше года занимаюсь! И уже первый разряд. Тренер говорит, что я самая способная в группе.
— Мы тоже иногда плаваем в бассейне, — сказал я. — Но я тебя там не видел.
— Разные смены… Но у меня получается недостаток — видишь, какие широкие плечи получились. И мускулистые. Попробуй. Дай свою руку, попробуй. Да не так сильно! Ты мне плечо оторвешь!
— Извини, я нечаянно.
— Верю, что нечаянно. Еще чаю хочешь?
— Нет, спасибо.
— Я себе еще налью. А ты сильный.
— Обыкновенный, как все.
— Довольно скучно, правда?
— Скучно.
— Хорошо, что мы к вам в гости пришли.
— Жалко, что раньше не приходили. Мы еще встретимся?
— Почему ты так спрашиваешь?
— Ведь не каждый день вас будут к нам в гости приводить.
— А как нам встретиться?
— Не знаю, я думаю. Еще не знаю, но думаю.
— Можно я конфеты возьму? У нас таких не дают. И знаешь почему? Маруся боится, что мы растолстеем. Она говорит: матери будущих спасителей Земли должны быть стройными, как Венеры.
— Какие еще спасители Земли?
— Ну ты же должен знать! Скажи, какая у тебя цель в жизни?
— Жертвовать собой ради других людей, — проговорился я, хотя обещал о таких вещах не говорить.
— Чепуха. — Она посмотрела на меня в упор, и ее глазищи увеличились до какого-то умопомрачительного размера.
— Я близорукая! — пояснила Даша. — Это ненормальный размер. В пределах клона, как ты знаешь, бывают разночтения. Близорукость — это индивидуально. У остальных наших девочек глаза нормальные. И не надо мне пудрить мозги своей жертвенностью. Жизнь — простая штука. Но я на нее не обижаюсь. Женщина — в первую очередь мать, продолжательница рода. Ты, голубчик, осеменил меня и побежал дальше, а я должна выносить, родить, выкормить и выпустить в свет маленького человечка.
— Значит, вас выращивают как гарем? — спросил я.
— Не хами, или я сейчас уйду. Мы — невесты достойных мужей.
— Значит, вас знакомят, потом выдают замуж? Или без знакомства?
— Иван, ты мне буквально надоел, — сказала Даша. Ее зрачки уменьшились до разумных размеров. Конфеты она ссыпала себе в сумочку. — Можно я твой торт доем?
— Доедай.
Я верил Григорию Сергеевичу. Конечно же, в нашем Институте клоны держат не для каких-то будущих счастливых браков. Мы обречены. Но я знаю об этом и готов к этому. Даша ничего не знает и пойдет к своей судьбе, как баран с завязанными глазами. А должен ли я верить Григорию Сергеевичу? А что, если на самом деле в соседнем отделении воспитывают клон будущих идеальных матерей?
— Ты была на свадьбе?
— На какой свадьбе?
Она так спешила съесть кусок торта, что испачкала кремом кончик носа и подбородок.
— Ты говоришь, что твоих сестер выдают замуж…
— Конечно. Но не обязательно. Иногда достаточно искусственного осеменения. Результат тот же самый, правда?
Она лукаво улыбнулась и наконец-то спрятала между алых губ последний кусочек торта.
— А ты уже была… была с мужчиной?
— Ну что за глупости лезут тебе в голову, Ваня! — воскликнула Даша. — Здесь, на товарищеской встрече с соседним клоном, только девственницы. Надеюсь, тебя это не смущает?
Она притворялась. Странная смесь словесного цинизма и робкой неуверенности в себе.
— Извини, я неправильно себя веду, — сказал я. — Тебе неприятно?
Она вынула зеркальце из сумки и, посмотревшись в него, стала вытирать лицо платочком.
— Чего ж ты не сказал, — упрекнула она меня. — Представляешь, если бы я вернулась с такой рожей?
— Когда я тебя увижу?
— А ты этого хочешь? По коридору кто-то шел.
— Я не знаю. Может, тебе разрешат меня навестить?
В перевязочную заглянула их ассистентка Раиса, некрасивая сутулая женщина.
— Свидание закончено, — сказала она. За ее спиной стоял доктор Блох.
— Чао, бамбино! — проворковала Даша.
И быстро пошла прочь. Я только сейчас заметил, что у нее были туфли на каблуках, и потому ее уход оказался звонким, чечеточным, гарцующим.
В конце коридора, у выхода из нашего отделения, стояли гурьбой наши и гости. Мужские головы были темными, каштановыми, а женские — светлыми, русыми.
— Она понравилась тебе? — спросил Блох.
— Не знаю, — ответил я, потому что не успел решить, что выгоднее: изобразить равнодушие или, наоборот, интерес. Ведь мне надо было придумать, как увидеть ее снова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});