— Мы его видели, — сказал Рыжий Барбос. — И он нас видел. И как закричит!
— Он нам кричал: возьмите меня отсюда, я боюсь, я хочу жить!
— Сейчас он уже спит, — сказал я. — Сейчас ему хорошо.
— А может, они в самом деле за нас деньги получают? — спросил Черный Барбос.
— Помолчи! — огрызнулся я. — Хватит с нас Лешки!
— Жалко Олежку, — сказал Рыжий Барбос.
А я подумал, что Лешенька должен бы зайти. Он всегда заходит перед сном, глупая улыбка во всю физиономию, шахматная Доска под мышкой — и сразу: «Иван, даю тебе фору. Ферзя или ладью?»
В конце концов, ничего особенного не произошло.
Я ни в чем не виноват.
Может ли чувствовать себя виноватым человек, который выполнил свой долг? Разоблачил предателя в наших рядах…
Почему же мне так неловко и хочется куда-то бежать, остановить несправедливость?
Я поднялся и сказал Барбосам:
— Сидите и никуда не ходите. И так несладко.
Я вышел в коридор. Свет горел в полную силу, хотя давно пора бы его потушить.
В спальнях тоже слышны голоса. Но свет погашен.
Я пошел по коридору к ординаторской. Там наши доктора обычно чаевничают и болтают по вечерам, когда мы уже угомонимся.
Мне надо было увидеть Григория Сергеевича, пока он не ушел домой. Мне надо было объяснить ему, упросить его забыть мои глупые слова. И не сердиться на Лешеньку.
Ординаторская была пуста.
Врачей я нашел в перевязочной. Или малой операционной — называй как хочешь. Каждому из нас пришлось провести здесь немало часов. Потому что наши тела должны быть безукоризненны! Мы — надежда Земли. Там был и Лешенька.
Он полулежал в смотровом кресле, глаза прикрыты, вялый, из уголка рта течет слюна.
Руки прикованы к подлокотникам кресла.
Но говорил спокойно, разумно, словно по своей воле.
— Нас не интересуют твои мысли, — сказал доктор Григорий Сергеевич. — Я скажу тебе откровенно — важнее понять, насколько их разделяют твои братья.
— Мы мыслим почти одинаково, — сказал Лешенька, не раскрывая глаз.
— Вот это неправда, — сказал доктор. — Ложь. Мы поймали
тебя по доносу твоего брата.
— Иван все же не выдержал! — В голосе прозвучала усмешка, но на лице она не отразилась. — Он влюбчив, он избрал вас отцом, как котенок избирает себе хозяина. Мы же все разные.
— Мне лучше знать, насколько вы разные. Но я был убежден, именно моя политика откровенности и сплачивает нас в общем деле.
— Ах, оставьте, доктор! — возразил Лешенька. — Никакого общего дела не существует. Есть ваша корысть, есть ложь, ложь и еще раз ложь!
— Алексей, — предупредил Григорий Сергеевич, — остановись, иначе я буду вынужден принять меры.
— А вы их и так примете, — парировал Лешенька. — Потому что вы меня боитесь. Ведь для всего клона я — его член. И с каждой новой смертью доверие к вам съеживается, как шагреневая кожа…
— Ты не мог этого читать! — вдруг завопил, буквально завопил Блох.
— По телевизору смотрел, — признался Лешенька.
На этот раз он говорил неправду. Я знал, откуда у него эта книга. Ее нам санитарка принесла. Ничего в ней такого не было, но почему-то она была запрещена. Может быть, они боялись, что мы ощутим сходство судьбы того человека и нашего клона.
— Не хотите такого сравнения, — сказал Лешенька, — сравните нас с подводной лодкой «Наутилус».
— Почему? — спросил Блох. Он не понял.
— Потому что там становилось все меньше матросов, пока не остался один капитан Немо.
— Остроумно, — заметил Григорий Сергеевич. — Очень остроумно. Меня сейчас интересует еще один вопрос: с чего ты решил, что мы зарабатываем деньги на вашей судьбе?
— Я в этом уверен.
— Но почему?
— Все великие шпионы пробалтываются… Григорий Сергеевич обратился к сестре Леночке:
— Пройди по спальням, погляди, хорошо ли они спят?
— Сейчас, — отозвалась Лена и осталась на месте. Ей куда интереснее было послушать бунтаря.
А Лешеньку стоило послушать. Я сам слушал его с интересом.
— Я подозреваю, что ваш проект с самого начала был коммерческим.
— Чепуха, чепуха, чепуха! — Доктор Блох легко возбуждался. — Где вы найдете деньги на такой проект? Только государство Может поднять наш Институт.
— Государство, — парировал Лешенька, — это скопище людей, заинтересованных в сохранении определенного порядка вещей.
— Мы вырастили философа!
Как будто радостная фраза, но при этом Григорий Сергеевич так развел руками и склонил вбок голову, что ясно стало — обошлись бы мы без философов.
— Я не знаю, сколько у вас таких клонов, как наш, — сказал Лешенька, — но думаю, что не один.
— Всего три, — ответил Григорий Сергеевич. — Два мужских и один женский.
— Не важно, — сказал Лешенька. — Главное, что вы — убийцы.
— Вот это перебор! — крикнул Блох.
— Вы же создали клон, вы нас вытащили в двадцатилетнюю жизнь, но не для того, чтобы научить и помочь человечеству… хотя бы солдатами! Нет, вам нужны идеальные трупы.
— Лена, — сказал Григорий Сергеевич, — я же велел тебе пройти по спальням. Я не хочу, чтобы какой-нибудь любопытный идиот подслушал нас.
А я находился в каком-то ступоре. Я понимал, что Лена сейчас выйдет в коридор и увидит меня. Понимал, но не двигался с места, так как эта угроза меня не касалась.
И когда Лена вышла в коридор, я шагнул в сторону, чтобы уступить ей дорогу.
— Иван? — удивилась она. — Ты что здесь делаешь?
— Сейчас уйду, — ответил я.
— Надеюсь, — сказала Лена. — Беги быстрей. Ты ничего не слышал.
— Это я на него сказал, — сообщил я.
— Доносчиком больше, доносчиком меньше, — сказала Леночка, круглолицая худышка с широкими бедрами, в туфлях на каблуках. — Вы все тут такие, мотыльки.
— Почему мотыльки? — вдруг обиделся я.
— Потому что дунет погода — и нет вас. А ну, беги! Нельзя в больнице ходить на каблуках, но сестры, у которых
хорошая фигура, носили туфли на каблуках.
Она отнеслась к моему покаянию равнодушно, будто знала. Но слово «доносчик» — обидное слово, я не думал раньше, что мне будет так неприятно его услышать. Тем более что я не был
виноват.
Доносчик — это тот, кто сам несет сообщение начальнику. А из меня признание вытащил Григорий Сергеевич, вытащил словно клещами.
— Иди, иди, — сказала Лена, — а я покурю.
— Я возмущен клеветой на Григория Сергеевича, — сказал я.
— Ну и слава богу. Есть еще мушкетеры в нашем королевстве. Иди, ягненок.
— Почему ягненок?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});