Я догнал Дашу у дверей.
Девочки начали шутить — где, мол, была, что делала? Соблазнили ли тебя?
— А мы с ним видео смотрели, — сказала Даша. — Порнуху. Славно время провели.
— Врешь
— У нас нет порнухи, — сообщил Василек. Но его никто не услышал за охами и писком наших гостей.
Правда, ассистентка спросила Блоха:
— Насколько это соответствует?
— Дети балуются, не обращайте внимания.
Этот ответ можно было понять двояко. То ли есть, но не надо реагировать, то ли мы невинны как овечки.
Мы проводили гостей до большой лестницы. Я ждал, когда Даша обернется. Она обернулась в последний момент, как будто была убеждена, что я гляжу вслед. Она подняла руку, прощаясь со мной.
Но ее взгляда я перехватить не смог.
Я стоял, а мои братья медленно возвращались в отделение, они были возбуждены и веселы, хотя, как я понимаю, никто из них не провел время вдвоем с девушкой.
5
Я сказал Григорию Сергеевичу.
— Можно мне посетить женский клон?
— Хочешь повидаться с Дашей?
— Мне бы хотелось. Мы с ней договорились.
Разговор происходил в его кабинете во время утреннего осмотра.
Григорий Сергеевич похлопал меня по голому плечу и сказал:
— Одевайся, молодец! Хоть на Эверест восходи.
— Хорошо бы…
— Удовольствие не для тебя.
— Скажите, а как себя чувствует маршал авиации?
— Ты имеешь в виду Параскудейкина?
— Командующего ракетными войсками.
— Александр Акимович пошел на поправку. Ему значительно лучше. Его врачи считают, что через две-три недели он вернется в строй. И наша родина должна быть благодарна Лешеньке.
— Неужели нельзя говорить правду? — спросил я.
— Рано. Общественность к этому еще не готова. Я, честно говоря, мечтаю, что наступит день избавления от всех болезней. И мы с тобой скажем: наше дело сделано. Давайте жить долго!
— Я уже не скажу, — заметил я. С сожалением, что раньше мне было не свойственно. Григорий Сергеевич пронзил меня взглядом своих черных бездонных глаз так, что пол качнулся подо мной.
— Что ты хотел спросить у меня? — произнес он.
— Я просил увидеть Дашу.
— Можно я буду с тобой предельно откровенен, как с самим собой? — спросил доктор.
Когда человек, владеющий твоей судьбой, хочет поговорить с тобой откровенно, добра не жди.
— Говорите, — сказал я, разглядывая носки своих кроссовок.
— Вчера возник спор. Он касается не только тебя, но и всей концепции нашего исследования. Есть мнение, что любой из наших медицинских клонов следует делить на две части. Одни, как и прежде, будут жертвовать собой ради жизни на Земле. Другие, один-два индивидуума из каждого клона, будут оставаться для размножения, то есть для продолжения эксперимента в условиях естественного воспроизведения. Я не слишком сложно изъясняюсь?
Я все понял.
У меня даже в животе заурчало от волнения.
— Вы меня выбрали?
— Подожди, Ваня, не все так просто. Честно говоря, я выступал за справедливость. Незачем делить клон на черных и белых. А вдруг сложится ситуация, когда потребуется жизнь или здоровье одного из созданной нами пары?
— А вы вычеркните их насовсем. Забудьте, — подсказал я.
— Я вижу, что ты себя уже определил в производители. Смешно.
— Чего же смешного? — обиделся я.
— Смешно наблюдать за тем, как жизнь меня переиграла, — сказал доктор. — Мой клон не только не один, как мы думали, но с каждым днем его члены набирают индивидуальные черты. С дьявольской скоростью, скажу тебе, мой мальчик. Вчера мы с вами были едины в понимании цели. Сегодня мы вынуждены заменить Олега на Лешеньку, потому что Лешенька стал угрозой для существования эксперимента.
— Вы его нарочно взяли?
— Не делай больших глаз, Ваня. Ты отлично знал, когда рассказывал о недозволенных речах твоего друга и брата, что мы будем вынуждены его наказать. Мы его и наказали. А у истоков наказания стоял ты, голубчик.
— Я ничего не сделал! — почти закричал я. — Я не хотел!
— Да, да, не хотел, не волнуйся. Ты ни при чем. Лучше дослушай меня.
— Я не хочу дослушивать!
— Ты не понял. Я говорю о тебе и Даше. Мария Тихоновна считает, что твой роман с Дашей мы должны поощрять. Смешно? Тебя не спросили, а уже влюбляют. Тебе смешно?
— Нет, не очень.
— Мне тоже не смешно. Они даже нашли лазутчика, союзника в моем лагере — Елену. Она тоже хотела изолировать тебя. Выделить из клона. Глупо, а я на нее так надеялся.
— Вы позволите мне увидеть Дашу?
— Во-первых, не только я принимаю решения. Как и большинство начальников, я могу запретить, но мне очень трудно что-нибудь разрешить.
— Вы их переспорили?
— Считай, что переспорил. Ты останешься в клоне. А в спину мне он крикнул:
— Хотя нет ничего окончательного. Не падай духом, сынок!
Я подождал, пока он уйдет, потом попробовал сам проникнуть в женское отделение. Я подумал, что если у меня есть союзники, то они в женском отделении.
Но переходник в женское отделение был закрыт, и, когда я нажал на дверь, тут же изнутри раздался голос охранника:
— Что нужно? Вход без особого разрешения запрещен. Я так и думал.
Надо подчиниться.
А я все больше сердился на Григория Сергеевича.
Это было неправильно, потому что еще вчера я был самым верным из его подопечных. Я искренне готов был отдать жизнь за благое дело. Неужели можно измениться так быстро?
Я возвратился в наше отделение, из бильярдной раздавались щелчки бьющихся друг о дружку шаров. Рыжий Барбос, как всегда, выигрывал.
И тогда я подумал: надо отыскать Марию Тихоновну. Если она не согласна с моим доктором, то может мне помочь.
Недавно еще я бы и в мыслях не посмел воспротивиться мнению Григория Сергеевича, а сегодня мне это решение показалось правильным.
Я спросил у охранника, как мне увидеть Марию Тихоновну.
Бесплотный голос, в котором мне хотелось уловить сочувствие, сказал:
— Мария Тихоновна отбыла на совещание в министерство. Звоните завтра после десяти часов утра по окончании обхода.
Нет, сказал я себе, отходя от двери.
Еще не все потеряно.
Есть другой путь на женскую половину — через палаты.
Я представлял себе расположение комнат и коридоров нашего корпуса. В основе своей Институт был старым зданием, построенным еще при Екатерине Великой. Но с тех пор его корпуса многократно перестраивались, доделывались, модернизировались, реставрировались и приходили в негодность. Сегодня центральная часть главного корпуса после евроремонта приобрела снова классический вид с фасадом о восьми колоннах. Но за пределами парадной лестницы здание было выпотрошено еще в тридцатые годы. Мне говорили, — а чего только не рассказывают ночью в палате, — что под Институтом есть подземные туннели, они выводят к Москве-реке или соединяются с «третьим метро», которое ведет от Котельнического дома под Яузой в Кремль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});