То слово ближе –«Ты». Я «Вы» забыла.
192
Что, между прочим, между нами было?
Что было? – В яви, друг мой, иль во сне?
Я повторю тот сон – мой шлейф касался
Твоих ботинок. Ты рукой задел
Мой нежный стан, смутился и зардел,
Мой взгляд тебе призывным показался.
Глаза мои на уровне Твоих
Ловили свет зрачков. И в нежной сини
Мой взор увидел тяготы России
И светлой каплей растворился в них.
Тебе я силу мощную давала,
Порою выходя из берегов,
Топила злобу Пушкинских врагов,
Твой стих в свои просторы зазывала,
Манила вдаль, водила корабли
Твоей мечты до самого Парижа,
Была всех рек Тебе милей и ближе,
Пока снега меня не замели.
Что было между нами? – Не поймёшь:
Роман, рассказ иль просто повестушка?
Река-судьба, река-любовь-старушка,
Тобой и нынче дышит молодёжь!
Я знаю, как назвать, мой друг, что было.
Я только слово прежнее забыла.
Но дело, друг мой, даже не в словах, –
В сердцах, мой друг, да в головах!
И ныне я одна из фавориток
Иного Пушкина, что жив и там, вдали,
Куда не ходят наши корабли,
Но бег иных резов, бурлив и прыток.
Я снова с ним. И мы глаза в глаза
Глядим подолгу. «Странная девчонка,
Как Натали», – смеётся Пушкин звонко,
Мой взгляд и звук неся под образа.
Туманен и загадочен тот взгляд.
Что он сулит? – Глубины некой тайны,
Которая откроется случайно –
Дороже всех и всяческих наград!
Моя волна касается Тебя,
Твоей руки, мой Пушкин, мой ребёнок,
Мой сон и стан всё так же, друг мой, тонок.
И я живу, страдая и любя!
ПУШКИН:
Отвечу я Неве. Невы движенье
Всегда смущало мой летучий взор.
С Невой вести подолгу разговор –
193
Извечное Поэта наслажденье.
Он неизбывен. Он влечёт в далёко,
Манит простором вздоха серых волн.
Задумчивости и речений полн,
Нева, твой почерк, без границ и срока
Испещривший вдоволь мой альбом
Воспоминаний грусти безнадежной.
К твоей руке приникши белоснежной
Пером, рукой и кучерявым лбом,
Смотрюсь в тебя и снова жребий вижу:
Закрыт на ключ в иные берега
Мой чёлн до времени. Ни друга ни врага
Не посещу на паперти Парижа.
Но, мыслью устремив издалека
Свой плот любви, его роняю в волны.
Они, как я, моей печали полны.
И обрастают пеною бока,
И сердце схвачено тревогою невольной.
И дрожь испытана с макушки до носка.
Нева, о, Женщина, которой отдал Я
Свою свободу, нежное дыханье,
Невнятных чувств рассветных колыханье,
Я твой, Нева, а ты – всегда моя!
Не требуя ни верности, ни неги,
Не упрекая, друг, мой, не тая
Своей печали, ты, любовь моя,
Всегда со мною, как с Татьяною Онегин.
Мы врозь и вместе. Душу молодую
Я чувствую. Как в Африке я – негр,
В России – русский. «Хау дую ду»
Твержу, когда по Лондону бреду, –
Свой средь своих. Руда душевных недр
Роднит меня с казахом и японцем.
Я финн, эстонец, немец и француз.
Фаты прочней сердечных тяга уз
Роднит меня с тобой Нева, как с Солнцем.
Ты охлаждаешь и даёшь движенье
Стихам, распахнутым и ветру и волне.
И, кудри вороша невольно мне,
Твоя рука даёт преображенье
Моей строке, исторгнутой со дна
Моей Души, а может, и твоей же,
Маня меня за Свирь и в Заонежье.
И вздох Невы Душе – бокал вина.
Свежишь меня. В былые времена
194
Я поверял тобою вдохновенье.
Тебе вверял и вечность и мгновенье.
Ты заменяла мне минуты сна,
Когда, бывало, милая, она
Не слушала моё стихотворенье,
Не принимала муку и горенье.
И Муза, сиротлива и грустна,
С тобой делила гордость и терпенье.
Любовник молчаливый, я внимал
Твоей игре, изменчиво-призывной,
Твоим речам, и мудрым и наивным,
И стан твой стройный негой обнимал.
И твой кристалл Души прозрачно-строгий
Храню в Душе, как вечный идеал,
Который мне на жизни начертал
Чудесный путь, что выдумали боги.
Я ПОМНЮ ДЕНЬ
поэма
Свирель:
О, Мойка, ты расскажешь мне, родная,
Что помнишь ты о том суровом дне,
Когда Поэт был ранен. И, рыдая,
Застыла ты. И на твоей волне,
Покрытой льдом, запечатлелось горе,
Как судорога, взявшая в полон
Людское и Балтическое море?
Тот миг был этим горем напоён…
Мойка: Я помню…
Хоть за множеством событий
Слабеет память. Волны унесли
Былые краски, запахи и нити,
Соединяющие Гения Земли
С моей основой, бывшей в эти годы
Мощнее, чище, глубже и ясней.
Но помню день, когда дитя свободы
Всходил под эти каменные своды, –
Наш Пушкин, в стих вина налей!
ПУШКИН:
Я слышу, Мойка! Крепости бокала
Сегодня не хватает также мне.
Вина любви и раньше не хватало.
А ныне и подавно в жизни мало.
Но дело, дорогая, не в вине.
Нам часто память годы застилают.
Твоя струя, на коей горький час
Моей судьбы давно уже угас,
В морях средь льдов мой опыт повторяет.
Но время снова говорит о нас.
195
Мойка:
О, Пушкин, Ты откликнулся! Отныне
Я буду верить, что Поэт живёт.
Парит Его лазурный звездолёт
Над этой серо-каменной пустыней.
Я на вопрос Свирели отвечаю:
Мне день тот траурный страшнее всех смертей.
С тех пор живу, мелея и дичая.
Я нынче прежней Мойки только тень.
Во мне печаль прощания с Поэтом.
Во мне стенанья, горький крик орла,
Упавшего во мрак с вершины лета,
Сражённого свирепостью ствола.
Кто знал, как колебалась я от горя,
Как я рвалась из ледяных оков
Войти в тот дом и, с диким роком споря,
Излить на эти раны нежность моря
И силу этих стылых берегов!
Как я болела, как меня ломало,
Как было мне, мой друг, не по себе,
Как я рвала седое покрывало
Январских вод. И как мне было мало
Мгновений, где о горестях, бывало,
На время сердце Мойки забывало.
Но, приникая к Пушкинской судьбе,
Оно себя на части разрывало!
Живое, да, представьте, что живое,
Живое сердце маленькой реки.
Об этом знали мы с Тобою двое,
Мой Пушкин, только мы с Тобою.
О том не знают только дураки.
Кто не страдал в те годы? Кто не плакал?
Мне это имя, друг мой, назови!
Кто не страдал? – Лишь только враг Природы,
России, веры, света и любви!
Я помню, как прощались мы с Поэтом,
И плач Никиты, и последний час,
Когда Ты на руках любви угас,
Мой Пушкин… Нелегко сказать об этом!
ПУШКИН:
Не говори! Пусть скажет нам молчанье.
Оно красноречивее всего
Порой расскажет о любом прощанье,
Не раздавая грусть и обещанья,
Не утешая никого.
Мойка:
Живу все годы лишь одной надеждой,
196
Что ты опять со мной заговоришь,
Порвав строкою мертвенную тишь
Моей холодной ледяной одежды.
И вот я снова слышу голос милый!
Мой Пушкин, я сбираю снова силы
И мчу навстречу другу моему.
Я как невеста в свадебном убранстве,
Все двести пребываю в постоянстве
И берегу тот Пушкинский портрет,
Где, с другом опершись на парапет,
Ведёт мой Пушкин мирную беседу.
Мой Пушкин, я к Тебе, мой друг, заеду,
Чтоб обратиться к Богу Самому!
ПУШКИН:
Я здесь, я не лукавлю, как однажды
Царь Пётр сказал, роняя воск свечи.
Свеча России зажжена. И дважды
Её не уничтожат палачи.
Нам не страшны Дантесы и Малюты.
Мой дом не уничтожит сатана.
Ему осталось жить почти минуты,
Ну не минутки – сутки. Пусть – не сутки,
Пусть годы. Что для вечности одна,
Две пары лет? Иль два десятилетья?
Он отключён от вечности… Вина
Прошу подать в бокале Поднебесья!
Мы оросим вином любви ту песню,
Которая забыта на повети.
Как говорит Серёжа, с вами, дети.
Мы за бессмертье выпьем штоф до дна!
Резвись и пой, любимая речушка!
Раздайся половодьем до Невы,
Где, может быть, бывали, други, вы,
И где моя кудряшка-завитушка
Касалась вечной мудрости совы.
Мойка:
Мой Пушкин! Я опять Тебя венчаю
С короной Питера – дворцовою красой.
О, Пушкин, утоли мои печали,
Приди зарёй. Её не раз встречали
Мы вместе и недаром замечали
Людскую боль и этой жизни соль.
Тебя я вижу, мой Поэт любимый,
Как рядом с Медным Всадником паришь,
С Невою чутким сердцем говоришь,
И жаждою любви неодолимой
Твой полон взор. И никакой Париж
Тебя не пронесёт России мимо.
197
В свой Летний Сад заглядываешь летом.
Здесь боги ожидают мудреца –
В унылости и бледности лица
Их мрамор дожидается конца
Лишь своего, конечно, а не Света.
На Невском часто вижу вас вдвоём
С Онегиным. Крепка как прежде дружба.
Поэзия – всё та же, друг мой, служба
И занимает прежний окаём