Все за столом хохочут. Всем все понятно. Оказывается, многие из собравшихся еще в свои школьные или студенческие годы играли на любительских спектаклях и «Свадьбу», и «Медведя», и «Чайку», и «Вишневый сад». Всем все понятно. Так что о нашем разговоре в застолье никак уж не скажешь репликой другой героини из той же «Свадьбы»:
«Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном».
Шелестящая стена ливня рушится в единый миг вся до последней капли. Неслышные прежде посторонние звуки долетают в гостиную, и впереди других – округлые, сочные звуки хорошего рояля: на соседней вилле по-девичьи старательно играют Чайковского. «Осенняя песня» живо напоминает о Москве, о мелком, холодном дождичке на ревущем Садовом кольце. Перед глазами мелькает знаменитый «дом-комод» – прилепленный домик красного цвета на Садово-Кудринской, ныне всем известный музей. Уютный домик, где бывал Чайковский, где в музыкальной семье Чеховых так много и с такой любовью исполняли его произведения (особенно брат Николай), где накануне отъезда на Сахалин молодой Антон Павлович написал на первой странице рукописи готовой к печати книги «Хмурые люди»: «Посвящается Петру Ильичу Чайковскому».
При первой публикации в газете «Новое время» рассказ А. П. Чехова «Гусев» был подписан: «Коломбо. 12 ноября 1890 г.». Все, кто читал, помнят этот тяжелый, печальный рассказ о бессмысленно загубленных жизнях, о невежестве и забитости, об одиночестве человека перед лицом смерти. Характерно, что действие рассказа, происходящее на борту грузопассажирского судна, развертывается на фоне красот Индийского океана. Как всегда, Чехов не поучает, не навязывает читателю прямолинейных прописей, а лишь намекает: как прекрасна земля и как бездарно живет на ней человек… Эта мысль всегда была одной из главных в творчестве великого писателя, да и не только в творчестве, но и в его жизни. Хотя, говоря о Чехове, нельзя отделять одно от другого: пожалуй, во всем мировом искусстве не было другого примера столь полной, столь таинственной гармонии слова и дела.
Сегодня Чехов один из духовных наставников человечества. Интерес к его творчеству и личности так же естествен для мыслящих людей планеты, как интерес к Шекспиру, Достоевскому, Толстому, Сервантесу, Данте или Гомеру. И нет ничего удивительного в том, что за многие тысячи километров от родины Чехова – России, в древней стране вечного лета мы говорим о Чехове в клубе Чехова.
В зале были не только писатели и журналисты, но и художники, актеры, режиссеры, профессора университетов, буддийские монахи, многие видные деятели культуры и просвещения Шри-Ланки.
На красном ковре перед сценой стояла ритуальная курильница в рост человека в виде бронзового дерева, с маленькими белыми свечками на бронзовых ветвях, с бронзовым петухом на макушке. Вдова классика сингальской литературы Мартина Викрамасингхе госпожа Викрамасингхе и автор этих строк зажгли ритуальные свечи и открыли экспозицию, переданную московским музеем А. П. Чехова в дар новорожденному клубу и музею в Коломбо.
Принимая подарок правления Союза писателей СССР – бронзовый бюст А. П. Чехова, президент клуба, уже знакомый читателю Серил Перейра сказал:
– Через несколько месяцев исполняется сто двадцать пять лет со дня рождения Антона Павловича Чехова, и открытие нашего клуба-музея приурочивается к этому большому празднику, его будут праздновать по всему миру, и радостно, что начался он сегодня с нашего острова, с земли, где Чехов был пусть и коротко, но по-настоящему счастлив.
Да, был счастлив.
«Доволен по самое горло, – писал Чехов своему приятелю Щеглову, – сыт и очарован до такой степени, что ничего больше не хочу… Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне».
Несколькими месяцами раньше написан некролог великому русскому путешественнику Николаю Пржевальскому, в котором с чеканной ясностью сформулировано отношение Чехова к жизни и предназначению человека: «В наше больное время, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтический и жизнеутверждающий элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности – это живые документы, указывающие обществу, что, кроме людей, ведущих спор об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, что, кроме скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и консерваторов, есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели». Слова эти, написанные Чеховым в молодые годы, многое объясняют и в его собственной судьбе, и в его гражданской позиции, ибо в полной мере относятся к нему самому, к подвигу его жизни.
Поездка на каторжный остров Сахалин и только что приведенный нравственный манифест Чехова находятся в прямой связи: слово перешло в дело. А дело было потрясающее. Это сейчас мы ужинаем в Москве, чтобы позавтракать в Коломбо, а тогда Чехову понадобилось три месяца только на то, чтобы добраться до цели, и в пути он не раз рисковал жизнью. Три месяца и три дня пробыл Чехов на Сахалине. Он работал там чуть ли не круглосуточно: поговорил лично с каждым обитателем острова, занес на карточки десять тысяч каторжан и поселенцев. Отложите газету. Представьте себе на секунду, что это вы побеседовали с десятью тысячами человек! Меньше чем за сто дней! Грандиозное исследование, увенчавшееся изданием книги «Остров Сахалин» и правительственной комиссией, по нашим временам сделало бы честь целому институту.
Уместно вспомнить, что Чехову было тогда всего тридцать лет. Болезнь еще ходила стороной, словно дальняя гроза, а сам он являл собою совсем не тот облик, к которому мы привыкли по школьным портретам: сухой, изможденный человек в пенсне, почти старик. Нет, тогда в Коломбо, на райской земле вечного лета, он был по-настоящему молод и красив: отличного телосложения (мало кто помнит, что Чехов дружил с Гиляровским и был среди основателей первого гимнастического общества в России), высокого роста (сто восемьдесят девять сантиметров), с юношеским лицом прекрасной лепки, с глазами, полными света, неутомимый в работе, остроумнейший и необыкновенно легкий в общении да плюс ко всему еще обладающий выдающимся бесстрашием и физической ловкостью.
Время пребывания Чехове на Сахалине и Цейлоне, где он останавливался, возвращаясь домой на пароходе добровольческого флота «Петербург», отмечено подъемом всех его жизненных сил. Может быть, именно тогда Чехов окончательно уверился в излюбленной им мысли: «прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого», а «правда и красота всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле».
Все тот же океан неустанно моет пески на атласно-нежных пляжах божественной Ланки.
Все так же вьется рядом с прибойной кромкой раскаленная дорога под неверною сенью накренившихся от муссонов кокосовых пальм, дорога внутри двух бесконечных рядов баснословно дорогих отелей и нищих хижин, едва прикрытых листьями кокосовой пальмы, вдоль неисчислимых лавочек с наваленными на прилавках или прямо на красноватой земле грудами папайи, с виду похожей на нашу дыню, металлически отливающих чешуей ананасов, покрытых длинным коричневым волосом кокосов, хранящих свой прохладный сок, напоминающий по вкусу наш березовый, подвешенных на перекладинах связок разносортных бананов – от больших, величиною по локоть, до крохотных, не длиннее пальца.
Мне посчастливилось проехать по острову почти две тысячи километров, побывать в пяти из девяти его провинций. Жизнь в Шри-Ланке – вдоль дорог, кажется, что едешь по одной нескончаемой улице – чуть в сторону, и ты в непролазных джунглях. Мне приходилось беседовать не только с работниками литературы и искусства, но и с буддийскими монахами, политическими деятелями, врачами, учеными, инженерами, агрономами, хранителями древних библиотек, преподавателями университетов – и для них имя Чехова не было пустым звуком. Конечно, все это были интеллигентные люди, и некоторые из них получили образование в Советском Союзе, и все-таки…
– И все-таки нет ничего удивительного в том, что Чехов так популярен в нашей развивающейся стране, – сказал генеральный секретарь Фронта народных писателей Шри-Ланки Гунасена Витана, когда мы были на самой южной оконечности острова, в усадьбе-музее Мартина Викрамасингхе. Подавая мне с полки книгу патриарха сингальской литературы «Чехов и Цейлон», Витана продолжил торжественно-убежденно: «У нас не бывает снега, не растут березы и вишневые сады, но нам понятно в Чехове главное – он твердо верил в то, что люди не сор земли, а ее цвет. Мы – молодая независимая страна, и для нас это очень важно».