— Выйди, — коротко приказал Соловьев хозяину квартиры.
— У? — таращась на него, промычал тот.
— Выйди в коридор и плотно закрой за собой дверь, — прорычал Кит, теряя самообладание.
Кирилл бочком исчез из кухни. Никита прижал телефон к уху.
— Андрей, ты где? — не здороваясь, поинтересовался он.
— У дома старичка. Нехилый домишко, знаешь ли, — сообщил Андрей тусклым голосом.
— И чего? Охрана, что ли? Так ты…
— Да бог с ней, с охраной, — нетерпеливо отозвался Комолов, — я его жену видел.
— Чью?
— Черта лысого! — припечатал Андрей. — Жена, между прочим, тоже не хилая. Ноги от ушей и все остальные причиндалы. Скорее всего, ее фотку он и демонстрировал московским приятелям.
Никита задумчиво почесал за ухом.
— Думаешь, это и есть его последняя любовь и про Дашку он напрочь забыл? — предположил он угрюмо.
— Не знаю я, чего думать. Я тут сижу с раннего утра напротив его особнячка. Ладно, охрана, ладно, жена, так еще и парнишка существует. Лет пяти пацаненок, капризный, как черт!
— Ни фига себе! — обалдел Никита. — Так это его сын, что ли?
— Может, и внук, — скучным голосом произнес Андрей, — только это не важно. Вряд ли наш дедуля, имея на руках шикарную телку и карапуза, стал бы заниматься киднеппингом. Дела давно минувших дней. Чепуха получается.
Никита присел за стол, подпер ладонью подбородок и глубоко задумался, слушая сопенье друга в трубке. Из коридора между тем доносились какие-то невнятные звуки. Что-то падало, кто-то скребся и жалостливо причитал. Впрочем, ясно кто — трусливый суслик по прозванию Кирилл Батькович. Переживает, кобелина. Наверное, мерит шагами прихожую и придумывает, как бы покрасивше соврать непрошеному гостю. А гость озадаченный сидит, больше некуда.
— Так что? Ты уверен, что его проверять даже не надо?
— Кит, ну сам подумай — как? — простонал на том конце провода Комолов. — Я собирался к нему с претензиями, речь приготовил, всякие там доводы и выводы. А теперь? Что я ему буду говорить? Что его в Москве видели? Так это российским кодексом не запрещено. Что он по моей жене с ума сходит? Так он на это мне свою бабенку продемонстрирует и будет прав.
— Погоди, погоди, — вдруг вклинился Никита, — а ты уверен, что это супружница его? Может, просто шалаву на ночь снял.
Андрей застонал с новой силой. И привел несколько аргументов в пользу своей версии. Что девица с ногами от ушей завтракала на террасе в пеньюарчике и мило переговаривалась с охранником, называя его по имени. Что хозяин террасы и всего дома тискал ее на глазах того самого охранника. Что со стороны сада вылетел пацаненок и стал гундосить «мама, а Цезарь со мной не играет!».
— Я так понимаю, что Цезарь — это псина, пацаненок — сын длинноногой мадам, а старикан — ихний муж и отец, — закончил Андрей.
— А как ты все это увидел? — озадачился Соловьев.
— Слушай, не ты же один в заслуженных сыщиках ходишь, — усмехнулся Андрей и признался с гордостью, что для такого случая купил бинокль.
— А бомбу водородную ты не догадался приобрести? — хихикнул Никита. — Ты этим биноклем собирался деда запугать?
— Запугивания я оставил на последнюю очередь, надеялся, что миром договоримся. Утром — деньги, вечером — Степка. Но получается, что Степки у счастливого отца семейства нет.
Из коридора донесся грохот, и Никита досадливо поморщился. Что-то слишком шумно нервничает господин Суслик.
— Нет, — повторил за другом Соловьев. — Но я бы на твоем месте все-таки проверил бы деда. Раз уж ты оказался в городе, стоит прощупать старичка на все сто. Может, тебе ребят выслать?
Андрей отказался. Голос его звучал безмерно устало, и Никите внезапно почудилось, что на том конце провода вот-вот раздадутся тихие, прочувствованные проклятья. Неудивительно. Бумс, и еще одна надежда упорхнула. В том, что она упорхнула на самом деле, у Кита не оставалось сомнений. Ведь действительно, вся их версия строилась на том, что старик сохнет по Дашке или, наоборот, ненавидит ее и жаждет мести. Однако, по словам Андрея, выходило, что бывший Дашкин возлюбленный счастлив в браке, тискает длинноногую красотку, балует сынишку, нежится на буржуйской террасе под июньским солнышком и о Дашке не вспоминает ни под каким предлогом.
— А может, это не он?
— Точно не он, — вздохнул Андрей, — хотя ты прав — я проверю его на всякий случай.
— Да нет, — с досадой перебил Кит, — может, это не он на террасе-то, не наш дедан, а какой-то другой. Ты откуда его адрес узнал?
Комолов быстро объяснил, что рано утром созвонился с тестем и выяснил, где живет его начальник. Мол, перед непосредственной встречей желает послать ему небольшой презент. В Москве так принято. Тесть эту мысль одобрил и продиктовал адрес Зацепина.
— Ясно, — протянул Никита. — Ну, тогда давай поговори с ним аккуратненько. Или мне все-таки ребят прислать?
— Достал ты, — вяло отозвался Андрей.
Эх, какой же у него тон нехороший был. Безнадега, полная безнадега в голосе. Нельзя с таким голосом на дело, вот что.
— Ты давай, не канючь, Андрюха! — бодро посоветовал Кит. — Все нормально будет.
Неубедительно у него получилось. Будто у врача, который тяжелому пациенту обещает отменное здоровье на всю оставшуюся жизнь.
— Слушай, ты смотри, Дашке ничего не ляпни, — спохватился Андрей, — она как вообще? Что делает?
— Кофе пьет, — честно ответил Никита.
Андрей вдруг запаниковал:
— Она что, все слышала? Ты откуда говоришь-то, блин?
— Я на кухне, — опять честно сказал Соловьев и дальше уже принялся врать, — а Дашка у себя, прилегла.
— Она кофе пьет лежа, что ли? — насторожился Андрей.
Никита чертыхнулся и все-таки решил окончательно, что стареет. Совсем не следит за разговором. Расклеился, расслабился, а еще предстоит продолжить допрос суслика, а Дашка между тем одна кукует в кафе, а Комолов в чужом городе получил очередную оплеуху судьбы. Никогда еще Никита не думал такими вот словами — старость, расклеился, судьба. Бла-бла-бла.
Ты еще руками всплесни от безысходности, будто бабка, у которой всю пенсию вместе с кошельком стибрили.
Поругав себя быстренько, но от души, Никита ответил другу:
— Ну, не знаю я, как она там его пьет, взяла чашку и потопала в свою комнату. Надоел я ей за ночь-то. Ты вообще, Комолов, предупредил бы хоть, что собственной жене соврал.
— Это о чем? А… Так не мог же я сказать, что еду ее бывшего хахаля допрашивать.
— Что, Дашка вопросы задавала?
— Было дело. — Никита нахмурился, прислушиваясь к тишине, которая прочно установилась в прихожей. — Ладно, Комолов, действуй. А я тут еще кое-что проверю.
— Эй, стой-ка, что проверишь? — занервничал Андрей, — куда ты собрался-то? Дашку не оставляй одну, понял?
Никита клятвенно заверил, что одну не оставит. И снова почти не соврал, ведь Дашка сидела в кафе под наблюдением понятливого официанта. Да и еще посетители там были. Нет, не соврал, успокоился Соловьев, прислушиваясь к собственным словам. И попрощался с Андреем.
— Эй, хозяин, — крикнул он, пристраивая телефон на пояс, — заходи, продолжим нашу приятную беседу.
За дверью было тихо. Никита вскочил, меняясь в лице.
— Кретин, ну какой же я кретин, едрит твою налево!
В коридоре никого не было. И во всей квартире тоже. А Соловьев — полный кретин!!! — пребывал в полной уверенности, что суслик слишком напуган, чтобы совершать активные телодвижения.
Никиту кинули, как сопливого пацана.
Дашка, как и ожидал Соловьев, негодовала. Но только первые несколько минут. Потом вернулись сомнения и страхи последних дней, и кофе утратил вкус, так же как обида на Никиту, и лица людей сделались расплывчатыми и невнятными. Дашка отставила чашку — десятую, должно быть, чашку кофе за это утро, — закурила и прикрыла глаза. Веки были тяжелыми, будто она всю ночь проплакала. А что, нет? Еще как плакала, другое дело, что не было слез, но душа всхлипывала, не останавливаясь, дрожала, сморкалась, хрипела и постанывала. Мокро и холодно было внутри, словно в пасмурный день на улице.