Читать интересную книгу Игра в ящик - Сергей Солоух

Но только тут вдруг мама Щука и Хека взяла да с чемоданами и с детьми тронулась в Москву. Вы, конечно, знаете, случилось это оттого, что два малолетних саботажника и вредителя, Щук и Хек, сожгли в печи телеграмму от своего отца, старшего следователя Серегина. Но вы вновь очень сильно ошибетесь, если вдруг решите, будто есть на свете нечто такое тайное, что рано или поздно не станет явным для папы Щука и Хека.

Конечно, честный и добросовестный советский проводник сразу же, как только два несовершеннолетних преступника раскололись, прямо из поезда, стоявшего у платформы Авиамоторная, передал всю полученную секретную информацию куда следует.

И теперь становится понятно всем, каким хорошим следователем был товарищ Серегин, если сумел всего лишь за полтора часа организовать и отправить на Казанский вокзал оперативную группу захвата. Однако уже после того, как ему доложили, что вся троица взята и будет вот-вот доставлена, у него возникли некоторые сомнения относительно дальнейших мероприятий. Но нет, пусть враги не беспокоятся, это были не такие малодушные интеллигентские сомнения, от которых человек вынимает из кобуры револьвер и стреляет себе в рот. Это были совсем другие, хорошие сомнения, в результате которых на смену лучшему решению приходит просто уже отличное.

В отношении мамы Щука и Хека все казалось простым и ясным. Этой женщине была гуманно предоставлена возможность выдавить из себя по капле чуждую советскому народу мелкобуржуазную идеологию, только мама вместо этого наоборот, копила ее, собирала в стаканы и ведра, а потом со всей страшной, черной отравой поехала в Москву. Отправилась в самый красивый город на свете, чтобы его, конечно, опоить и уничтожить на радость всем фашистам в мире. Таких коварных врагов в наше суровое революционное время нужно без промедленья разъяснять и не миндальничая кокать.

Но вот что делать со Щуком и Хеком? Ведь теперь их папа совершенно точно знал, что зараженная насквозь бациллами мещанских желаний мама-лавочница не хотела и не могла правильно воспитать его сыновей. Не отучала день и ночь ребятишек старшего следователя от глупых и вредных привычек. Не растила из них пионеров, строителей коммунизма и счастья на земле. Даже страшные тайны не научила мальчиков хранить эта жалкая мама, ни на что, если честно, не годная, кроме дела о подпольной троцкистской террористической группе.

И вот вначале, расстроенный все той же бездной вредительства в семейном секторе, которое ему так неожиданно, но со всей ясностью открылось, старший следователь Серегин хотел отдать обычный в таких случаях приказ. Отправить этих безнадежно испорченных детей на фабрику, где шьют трехпалые рукавицы для снайперов-красноармейцев, чтобы дети там честно трудились всю свою оставшуюся жизнь и никогда больше не пробовали играть в конармию, и уж тем более реввоенсовет. Но сначала, как честный и принципиальный отец, он должен был сам поставить специальными щипцами вечные метки на руки самой жизнью выбракованным Щуку и Хеку. Только немного подумав, старший следователь Серегин правильно рассудил, что Щук и Хек еще очень маленькие, а значит, еще, пожалуй, поддаются перековке. Нужно им лишь только пройти через настоящее большое испытание, чтобы очистить и закалить свой дух и стать потом не просто пионерами, а даже, может быть, вожатыми или значкистами ГТО. А где способен по-настоящему возмужать и окрепнуть слабый детский дух? Конечно же, на фронте. Это все знают, и уж тем более папа Щука и Хека, сам еще недавно красный командир. Вот почему он в конце концов принял правильное и единственно верное решение: отделить детей от совершенно безнадежной мамы и отправить прямо на фронт, который в тот момент самого резкого обострения классовой борьбы стоял буквально у ворот. А это значит, его передовая проходила не как обычно через Бутырский централ, а непосредственно по внутренней тюрьме НКВД.

Папа снял телефонную трубку, и тут же тюремный парикмахер обрил и Щука, и Хека под ноль, а затем уже два строгих надзирателя отвели ребятишек в камеру на пятом этаже самого охраняемого здания в городе под красными звездами. И так все это было сделано быстро и четко, что Щук и Хек совсем потеряли ориентацию и даже подумали, что привели их не наверх, под крышу, где сороки и воробьи, а, наоборот, вниз, в глубокий подвал, где только раки и мокрицы. А на самом деле просто окошко в их камере было очень-очень маленьким и проделано оно было под самым-самым потолком, да к тому же закрыто в два слоя решеткой и деревянным щитом. Ни лучика дневного света не проникало в это со всех сторон закрытое помещение, и так тускло светила маленькая лампочка и так сильно воняла большая параша, что Щук и Хек даже не сразу заметили, как с деревянных нар поднялись и молча подошли к ним целых три человека. Комиссар Тимур Гараев, моряк Гейка и военный хирург Николай Колокольчиков. Все они уже второй месяц находились под следствием, многое повидали, но только маленьких ребятишек в темной камере встречали первый раз.

– За что? – спросил Щука и Хека комиссар Гараев, который был здесь выбранным старостой и по этому праву всегда начинал разговор.

– Мы саботажники, – затянул Щук басовито и однотонно, а Хек стал выводить потоньше, но с переливами:

– Мы злодейски сожгли телеграмму от нашего папы, старшего следователя Серегина, а потом цинично пошли это дело перекурить в тамбур скорого поезда...

– В тамбур? Скорого поезда? – от возмущения таким антисанитарным и негигиеничным поступком советских детей доктор Колокольчиков даже попятился и сел на нары. – Оба?

– Оба, – хором сознались малолетки и заплакали еще громче.

– Да вы же самые настоящие преступники против социалистического государства, – гневно сказал моряк Гейка, строго поглядев на зареванных братьев. – Вы же против курса партии на здоровое материнство и детство, а значит, объективно заодно с фашистами и буржуями всех мастей.

После этих слов моряк немедленно отобрал у Щука и Хека буденновки с красными звездами на лбу. И правильно сделал, потому что мальчики только бессмысленно их мяли и теребили, а неумеха Хек даже пытался своей собственной вытирать слезы со щек.

– Порвать и в парашу? – спросил Гейка у Тимура, показывая ему два самодельных колпака с ушами.

– Нет, подожди, – отстранил комиссар слишком решительного моряка.

Он сел на корточки и посмотрел Щуку и Хеку очень внимательно прямо в глаза. Да, опытный комиссар Гараев сразу увидел то, чего не заметили два других его торопливых товарища. На руках у Щука и Хека нет черных несмываемых меток, а значит, самая справедливая в мире народная власть не отказалась от них окончательно, несмотря на всю тяжесть совершенных ими деяний. Страна еще верит в этих запутавшихся и заблудившихся мальчишек, она дает им возможность вернуться к трудам и боям и даже, может быть, стать пионерами, если они, конечно, по-настоящему поработают над собой и смогут исправиться.

– Не плачьте – сказал Тимур Гараев и погладил Щука и Хека по обритым головам. – Вы, конечно, оба страшно виноваты перед рабочими, крестьянами и красноармейцами. Но вам повезло, вы попали в камеру, где сидят настоящие патриоты и коммунисты, кристально чистые люди, которые оказались здесь только затем, чтобы своими показаниями и образцовым поведением на суде помочь Стране Советов победить всех разом внутренних и внешних врагов. Мы отучим вас от вредных привычек и научим полезным.

– И даже хранить страшные военные тайны научите? – неуверенным, дрожащим от страха и слабой надежды голосом спросил Щук комиссара Гараева.

– Обязательно.

– И тогда нас может быть примут в пионеры? – тут же не к месту бухнул маленький простодушный Хек, краснея и даже не смея от сильного волнения поднять глаза.

– Может быть, – ответил ему комиссар и улыбнулся самым краешком губ. – Посмотрим, как вы сегодня вычистите парашу. Это будет вашим первым самым простым заданием.

– А буденновки пока изъять, – затем коротко и четко скомандовал он, повернувшись к молчавшему все это время Гейке. – Изъять, но сохранить.

– Есть, – по-военному односложно ответил своему старосте моряк.

А доктор Колокольчиков ничего не сказал, но обрадовался больше всех, потому что раньше это была его обязанность – день за днем драить толчок. Но делать это доктору давно уже не хотелось, ведь он верил, что его очень скоро оправдают и выпустят отсюда, а чистые руки для военного хирурга важнее всего на свете.

Знайте, доктор Николай Колокольчиков давно уже спасовал перед трудностями. В тот момент, когда все настоящие большевики, коммунисты и беспартийные только и думали о том, как бы поскорей погибнуть с клеймом врага народа ради окончательной победы и всеобщего торжества первого в мире государства рабочих и крестьян, доктор Колокольчиков хотел фланировать вольняшкой по больничному коридору. Он хотел ходить налегке, в белых перчатках и с пинцетиком в кармане, и ни по какому поводу не волноваться. А за всеми этими громкими рассуждениями о пролетарской антисептике и советской анестезии пытался всего лишь навсего скрыть трусливое желание перерожденца спасти свою собственную шкуру.