Читать интересную книгу Игра в ящик - Сергей Солоух

Только жалость к себе – это всегда первый шаг к предательству, и неудивительно, что однажды ночью, когда, наигравшись в буру и сику, моряк и комиссар уснули, Николай Колокольчиков на тонкой папиросной бумаге химическим карандашом написал письмо товарищу Сталину. Он написал в Кремль, в дом под красными звездами, малодушное письмо о том, что ни он сам, ни комиссар Тимур Гараев, ни уж тем более моряк Гейка ни в чем не виноваты, стали жертвами подлого оговора и должны быть как можно скорее отправлены из тюрьмы домой. Но уже окончательно и бесповоротно доктор встал на путь предательства, когда во время утреннего шмона тихонько положил это свое послание в карман одному надзирателю по прозвищу Фигура, и шепотом при этом пообещал отдать ему еще и все свои деньги, если только тот перешлет письмо адресату. Через день Петр Пятаков по прозвищу Фигура пришел за деньгами, а доктор Колокольчиков с той поры стал беречь себя и ждать скорого освобождения.

Глупый доктор недооценил силы классового чутья, которое просыпается в любом человеке, даже двух таких маленьких, как Щук и Хек, от ежедневного непосильного физического труда. Он решил, что ребятишки всего лишь навсего пара маленьких сопливых и нечистоплотных нытиков, вконец испорченных долгим и растлевающим влиянием чуждых элементов. Хирург бесстыдно думал, что метки каленным железом на руки детям не поставили случайно, как это бывало у него самого в больнице, по недосмотру или потому что выключилось электричество. Он был уверен, что никогда-никогда уже в маленьких бритых головках Щука и Хека не заговорят пролетарское сознание и революционная бдительность. Вот почему доктор Колокольчиков так неосмотрительно переложил на ребятишек всю грязную работу в камере. Он даже пятки перестал чесать перед сном матросу и комиссару и вовсе не желал теперь жевать пайковый хлеб, чтобы из него получился клейстер, без которого из тонких книжных или газетных листочков невозможно сделать плотные как картон игральные карты для соревнований на сообразительность и координацию движений. Он берег свои зубы и десны. Но в самой глубине своей полностью разложившейся души он, наверное хотел, чтобы детишки следователя Серегина так и остались темными и неразвитыми. А каждый день он пунктуально отучал их от курения, скорее всего только для вида, только для того, чтобы все вокруг продолжали верить, что он наш, советский врач, который стоит на страже пролетарской гигиены и профилактики, советского материнства и детства.

Такой необыкновенно подлый и двуличный человек встретился на жизненном пути Щука и Хека. Настоящий враг, а не жалкий лазутчик, кот Васька, у которого фашизм большими немецкими буквами написан прямо на его рыжей морде. Но жалеть Щука и Хека не надо, потому что одновременно с врагом встретился на их жизненном пути и человек с большой буквы, комиссар Тимур Гараев. Тимур Гараев верил в оступившихся детей, в их светлое пионерское будущее, но главное, как настоящий большевик, он ни одной секунды не сомневался в неодолимости и жизнестойкости настоящего классового чутья и пролетарского самосознания.

Вот почему по прошествии двух недель, в течение которых Щук и Хек без устали все подбирали, драили и мыли вместо доктора Колокольчикова, и даже черный хлеб жевали на клейстер, чтобы после каждого шмона заново мастырить карты, комиссар Гараев решил подозвать мальчиков к себе. Доктор Колокольчиков как раз в это время был на очередном допросе, и дети могли его совсем не бояться.

– Друзья, – сказал Тимур строго и торжественно, – сегодня я хочу проверить и убедиться, что вы на правильном пути. Для этого я вам задам всего один вопрос, но очень и очень важный. Ответить на него вы должны быстро и без раздумий. Итак, слушайте внимательно. Что вы думаете о докторе Колокольчикове?

– По-моему, он самый настоящий жид, – глядя комиссару прямо в глаза, быстро и без колебаний ответил Щук. А Хек с удивлением и уважением посмотрел на своего старшего брата, который раньше не мог даже русского от татарина отличить. Но поскольку Хек был хоть и маленьким, но очень честным, то сам он добавил вот что:

– А по-моему, товарищ Гараев, этот Колокольчиков даже хуже жида. Он предатель и перерожденец.

– Почему ты так решил? – не без удивления спросил Тимур догадливого мальчугана.

– А потому, что я из той бумаги и клейстера, которые остались от вчерашней колоды, сделал маленький перископ и в него сегодня всю ночь из-под одеяла наблюдал за доктором Колокольчиковым.

Когда Хек произнес слово «перископ», пришло уже время его старшему брату посмотреть с гордостью и уважением на младшего. Ведь еще недавно этот Хек даже треугольный галстук не мог вырезать из бумаги, не то что настоящий, работающий оптический прибор.

– Ну и что же ты увидел? – между тем спросил Хека комиссар Тимур.

– А то, что Колокольчиков всю ночь писал донос на папиросной бумаге, а потом спрятал его в щелочку на нарах под матрасом.

– Гейка, а ну проверить, – быстро скомандовал Тимур.

Моряк бросился к топчану Колокольчикова и действительно нашел в щелочке под матрасом плотно свернутую полоску папиросной бумаги. Только это был вовсе не донос, а письмо, которое, если бы не ранний вызов на допрос, Коля Колокольчиков, конечно, опустил бы, как обычно, в карман надзирателю по прозвищу Фигура. И адресовано оно было на сей раз не в Центральный Комитет, а невесте Тимура Гараева, красивой девушке Жене. Писал ей доктор Колокольчиков о разном, но главным образом, конечно, о своей любви и о том, что должна Женя непременно уйти от Тимура к нему, Коле Колокольчикову, потому что очень скоро его освободят личным указом товарища Сталина, а вот Тимура еще неизвестно. Ведь он по утрам вовсе не чистит зубы и даже не делает дыхательной гимнастики. Молча прочитал все это комиссар Гараев. Потом, ни слова не говоря, сложил письмо узкой полоской и отдал матросу.

– Верни на место, – коротко велел он Гейке.

А затем уже сам повернулся к Щуку и Хеку. Лицо у него в этот момент было очень суровое, но глаза необыкновенно добрые. Он погладил мальчиков по головкам и ласково сказал:

– Спасибо, товарищи. Сегодня моя очередь мыть парашу.

Когда доктор Колокольчиков вернулся с допроса, ему никто ничего не сказал. А сам он ни о чем не догадался. Он просто заметил, что параша уже чисто и хорошо вымыта, и поэтому решил, что может раньше начать и дольше обычного отучать Щука и Хека от курения. А делал это предатель и вредитель доктор, окончательно и полностью уже себя разоблачая, точно так же, как контрреволюционная мама Щука и Хека. Но из-за того, что тюремная махорка была очень крепкой и грубой, мальчиков намного дольше, чем когда-то в Миляжково, мутило и так кружилась голова, что они не могли полночи уснуть. Только старались, а когда не спишь, а лишь стараешься, можно все услышать и даже увидеть через полузакрытые веки.

Вначале, правда, ничего интересного не происходило. Ночь шла, как обычно. Доктор проиграл комиссару в буру свитер и кальсоны. А потом уже моряку в сику фото артистки Любови Орловой, которое было у него зашито в матрасе, под самым изголовьем. Расстроенный Колокольчиков лег на матрас моряка, в котором ничего хорошего не было зашито, даже ваты и то положено с гулькин нос, закрылся с головой одеялом и стал думать о скором освобождении. И оно, наверное, ему приснилось, потому что очень скоро одеяло съехало с серого лица доктора и стало слышно, как он довольно и громко храпит.

И тогда со своего матраса приподнялся комиссар. Он внимательно посмотрел на спящего доктора Колокольчикова, потом на неподвижных Щука и Хека, а только после этого на моряка Гейку, который уже стоял с подушкою в руках посреди камеры и ждал приказания.

– Давай, – тихо сказал ему Тимур.

И тут же быстрый Гейка накрыл лицо предателя Колокольчикова подушкой, а сам сел на нее сверху. Через мгновение рядом с ним, плечо к плечу, оказался и комиссар. Минут десять они так сидели молча и неподвижно. Руки и ноги доктора давно уже перестали дергаться, вонь параши снова проникла в маленькие носы Щука и Хека, заглушая громкий бой их детских сердец, а комиссар с моряком все сидели верхом на военном хирурге и молча глядели на тусклую лампочку. И лица их светились в темноте сильнее слабого электрического прибора под потолком. Они горели ярко и ровно, как звезды над самым красивым городом в мире.

Утром доктор Колокольчиков не встал на построение перед шмоном. Тогда в камеру пришел начальник этажа комкор Квакин и сразу установил, что подследственный Николай Колокольчиков скончался прошедшей ночью от разрыва сердца.

Целых три дня после этого ничего не происходило. А может быть, и происходило, только Щук и Хек этого не замечали. Потому что целых три дня им никто не давал никаких нарядов и даже не отучал от курения и поэтому дети спали круглые сутки. И лишь на третью ночь они проснулись от того, что дверь в камере открылась и зашел надзиратель Фигура. В руках у Петра Пятакова был листок бумаги и фонарик. А за спиной у него в проеме двери стоял комкор Квакин.