В пределах статистики. Встретимся в участке, Пол.
Оттерев со лба капли пота, Лина шагнула к выходу.
– Поо-л! Я ничего не понимаю! Объясни мне, что происходит?
– Никуда ты не пойдёшь, – заскрежетал зубами Кроссман.
– Посмотрим.
– Стой, где стоишь!
Это был приказ полицейского. Лина остановилась, посмотрела в багровое перекошенное лицо.
– Ладно, – со свистом выговорил Кроссман. – Я займусь. В последний раз.
– Он последний.
– Превосходно! Но, ты мне ответишь за сегодняшний вечер! Очень скоро ответишь, поняла? Не плач, Миранда, я вызову тебе такси, – бросил Пол сестре и вышел из столовой.
Слабость навалилась внезапно. Лина оперлась грудью на спинку стула, бессильно свесив голову, слушая, как Кроссман отрывисто рычит в телефон. Он вырос в дверном проёме беззвучно. Раздувающиеся ноздри, угрожающе сдвинутые брови, выдвинутая массивная челюсть. Как индеец на тропе войны, не хватает только надписей на лбу и томагавка, – подумала Лина.
– Ты забыл про пустошь.
– Я помню. Отправляйся в душ. Даю тебе на это дело, ровно десять минут.
Лина не двигалась, внимательно слушая, как Пол вновь плюёт слова в телефон, раздражённо набивая кулаком в стену. Только убедившись, что всё будет сделано, она подошла к лестнице, преодолевая слабость, ступенька за ступенькой.
Едва за Мирандой хлопнула входная дверь, Кроссман набросился разъярённым зверем. Таким, сержанта полиции, Лине видеть не приходилось: дикая, необузданная, обличённая властью кровь вышла из-под контроля, ударила в мозг вместе с дозой алкоголя. Стиснув зубы, она молча жалела бедняг, заточённых в клетках обезьянника, где такие вот копы были божествами участка.
Кроссман её наказывал. Как и обещал: близость стала расплатой. Он намеренно оставлял синяки и царапины. Бранными словами трущоб, подкреплённых делом, демонстрировал: кто – хозяин. Но унизительное истязание длилось не долго. Семь выпитых банок пива дали знать. Пол быстро кончил, кряхтя откатился. Притянув Лину под бок, по-хозяйски забросил ногу на бедро и спустя минуту уснул.
Жалюзи чуть шевелились на сквозняке, мерно ударялись в стекло. Ниже по улице, пронзительно крикнул кот. Лина не могла спать. Не мигая смотрела в темноту, в которой жила четыре месяца. Тело ныло, гудело, требовало покоя и забвения, но голова была удивительно ясной, словно отошла от наркотического сна. Мозг ожил, заработал как компьютер: точно и трезво. Все чувства обострились, и уродливая гримаса ехидно подмигнула из окна, клацнула клыками.
Лина с отвращением сжимала-разжимала кулаки. Её семья. Такая хрупкая, уязвимая... Она не удержала никого. Сможет когда-нибудь забыть? До крови прикусив губу, мотнула головой: нет, никогда. Будет помнить, проживи, хоть сто лет. В безмолвии ночи, глядя в чернильную пустоту, Лина поклялась себе помнить.
Аккуратно сняв с себя тяжёлые руки и ноги, она выскользнула из кровати и бесшумно спустилась вниз. Налила стакан воды, посмотрела на не вскрытую почту.
Бекки права… её больше ничего не держит…
Взяв нож, один за другим распечатала сотню писем; быстро просматривала и отбрасывала в сторону. Нет, не то. Только не Нью-Йорк. Она начнёт не здесь, где болью пропитался даже Манхэттен и все сто два этажа Эмпайр-стейт-билдинг. Она уедет!
Выбрав четыре письма, Лина раскрыла ноутбук. Пальцы стремительно пробежали по клавишам клавиатуры. Она забронировала билет на самолёт, указала номер кредитной карточки Кроссмана. Пожав плечами, нажала ввод: сегодняшняя ночь свела все счёты.
Натянув чистые джинсы с футболкой, Лина сунула в сумку документы. Неслышно поднялась в спальню и застыла на пороге. Некоторое время с удивлением рассматривала спящего мужчину. Стянула с пальца кольцо и положила на тумбочку, поверх спортивных журналов.
Плотно прикрывая за собой дверь, Лина бросила взгляд в окно: светало.
Часть 2
Лос-Анджелес
2012г.
Глава 1
Мэтью Салливан вытянул вперёд длинные ноги марафонца, задумчиво разглядывая серые туфли тонкой телячьей кожи из последней коллекции Балли. С удовлетворением вспомнил свою роль в открытии последнего мужского магазина в Атланте. Рекламная компания имела большой успех: Мэтт был доволен. Послевкусие успешного сотрудничества до сих пор ощущалось в приятных мелочах, например, таких, как эти туфли. Мэтт качнул носком вправо-влево, любуясь глянцевой игрой света по маслянистой коже.
Он окончил с отличием Вашингтонский университет и, проработав в рекламе десять лет, уверенно чувствовал себя в роскошных кабинетах с самыми взыскательными клиентами: крупными промышленниками, хозяевами корпораций, владельцами баснословно дорогих торговых марок. Знал о чём говорить, как влюбить в проект и раздуть бюджет до состояния тончайшего абсурда, когда томительно замирает сердце и секунды до взрыва превращаются в острое наслаждение не способное заместиться ни одним изысканным наркотиком. Мэтт умело одаривал избранных клиентов изощрённым удовольствием – состоянием абсолютного тщеславия. Руководители всех рангов и мастей ценили его хватку, талант, умение подобрать нужный ключик. А женщины… Женщины обожали Мэтью со школьной скамьи, находя чертовски привлекательным сукиным сыном.
Мэтт глубоко вздохнул, почти вернув обычную самоуверенность. Он вальяжно откинулся на спинку кресла. Занял подступы к хромированному столу, откровенно демонстрируя физическую силу тренированного тела, и незаметно вытер вспотевшие ладони о брюки.
– Гм… – Он откашлялся. – И россыпь звёзд собирается в пучок, формируя созвездие: "Диана Родригес" – Снова повторил последнюю фразу, повысив голос. Как и все предыдущие, она повисла под белоснежным потолком с люминесцентными лампами.
Молодая женщина в чёрном костюме, чуть мешковато сидящем на стройной фигуре, стояла перед стеклянной стеной. Слегка сутулясь, глядела в серо-голубое небо, такими же холодными глазами.
Мэтт тоже посмотрел за окно, где как на ладони простиралась панорама Лос-Анджелеса, открывающаяся с сорок четвёртого этажа. Тонкий девичий профиль, на фоне голубоватой дымки поднявшейся с голливудских холмов, притягивал взгляд.
Мэтт задержался на её губах. Ему нравились эти губы на строгом монашеском лице: полные, чётко очерченные – вызывающая женственность которую она не могла скрыть. Мэтт злорадствовал, наслаждаясь бледнеющими от ярости глазами, когда он откровенно пялился на её рот, и она ничего не могла поделать: признать, что он смотрит – означало выдать женщину. Бесполая сучка скорее отгрызёт себе ухо, чем признается в этом.
Откинув полы пиджака, Мэтт поиграл ремешком часов, сунул руки в карманы, снова огляделся. Строго функциональный кабинет ничем не цеплял. Шкафы, стеллажи, папки и сегрегаторы. Стерильная чистота. Взгляд скользил-скользил, нигде не задерживался. Переменив позу, Мэтт закинул ногу на ногу, опять пролистал страницы презентации, переходя от раздражения к бешенству. А она всё стояла как истукан. Стояла и молчала, словно он пустое место.
– Возможно... вся эта идея со звёздной россыпью, не очень удачная мысль… – наконец, неохотно заметил Мэтт, взъерошив