холодными жалами струй, наблюдала, как бледнеет и немеет кожа. Удивительно: в доме Бутча, с извечной ледяной и ржавой водой, никогда бы не решилась на подобную экзекуцию: всегда мёрзла. А теперь, вдруг, перестала...
Пол ворвался в ванную, нервно закрутил кран. Направил горячую струю фена ей на волосы, пытаясь одновременно натягивать через голову голубое шерстяное платье. Шипя под нос ругательства, он буквально стащил Лину по лестнице.
В гостиной из угла в угол ходила Миранда. При их появлении остановилась, демонстрируя тонкой полоской рта и военной выправкой оскорблённое достоинство.
Кроссман неловко представил Лину сестре и спрятался на кухне. Миранда не подала руки, скрестила их на груди, застыв как изваяние. Присев на подлокотник кресла, Лина посмотрела в сердитое лицо, перевела взгляд в окно. Взяв карандаш, она зарисовывала на погашенном счёте торец соседского гаража и кусочек видневшейся улицы. Миранда говорила долго. Неприязненный голос звенел, отскакивал эхом от потухшего камина. Но, Лина мало что запомнила, смысл ускользал, не достигая ушей.
Сестра Пола зачастила в гости: наведываясь ежедневно. Не возражая, Лина выслушивала бесконечный поток упрёков и обвинений, не заморачиваясь, в чём, собственно, виновата. Послушно училась всему, чему та хотела её научить, так до конца и, не понимая: она слегка раздражает Миранду или неистово злит.
Запоминая тонкости ведения домашнего хозяйства, Лина теперь натирала столовые приборы не оставляя разводов; мыла микроволновку исключительно содой и разборчивым почерком вела кулинарный блокнот с рецептами любимых блюд Пола. Научилась правильно потрошить курицу, готовить диетический бульон и всегда помнить, что у Пола нежный желудок и аллергия на соевое молоко.
Одеваясь перед высоким зеркалом, Лина увидела отражение Кроссмана. Он опустился с газетой в кресло. Повинуясь порыву, она обернулась:
– Пол, давай сходим в зоопарк...
Лина замолчала, смутившись собственного голоса. Последнее время она мало говорила и прежде не просила Кроссмана. Беспомощно опуская руки, она не знала, откуда взялся порыв. Желание вновь увидеть обезьян пронзило первой живой мыслью. Странная идея, возможно, возникла от того, что она видела свои губы, только когда красила помадой, волосы, когда расчёсывала, руки – в пене моющего средства, а ноги - в новых туфлях. Она видела себя фрагментарно, неспособная охватить картину целиком, словно распалась на лоскутки и от неё остались одни рефлексы. Не знала, где искать отражение, в чём?
Пол оторвался от газеты, поглядел над чашкой. Он всегда на неё смотрел, когда она красилась, одевалась или готовила. Казалось, он все ещё оценивает новое приобретение: нечто не практичное, чужеродное, не вписывающееся в интерьер, но поднимающее настроение и вес в собственных глазах. Как комод из красного дерева в спальне.
Громко расхохотавшись, словно услышал злободневную шутку в участке, Пол подошёл сзади, сгрёб в охапку:
– Не смеши. Это скучно. Пойдём, папочка тебе покажет развлечения для взрослых девочек, – пробормотал он в шею, подтолкнув к кровати.
Накрывая стол к ужину, Лина раскладывала тарелки и приборы точно в той последовательности и порядке какой любила Миранда, наблюдавшая из гостиной. Смахнув со скатерти складку, Лина подняла глаза на Кроссмана. Переступив порог столовой, он бросил на стол коричневый конверт и подбоченился. Повинуясь движению бровей, Лина заглянула внутрь: утерянные документы...
Через месяц, имея диплом магистра института Пратт, обширное портфолио и легальный статус, она сможет претендовать на хорошую работу. Её речь сохранила иностранный акцент, но Лина говорила и понимала любой английский: от чистейшего оксфордского произношения – до невообразимых наречий трущоб.
Но... она больше не искала работу.
Лина понимала значение широкой ухмылки на лице Пола. Она устраивала его домохозяйкой. Он любил видеть её дома в красивых платьях, наблюдать, как она гладит его униформу, собирает по дому грязное бельё, накрывает стол. Он находил в этом умиротворение после напряжённой службы: не хотел ничего менять. Лина тоже не хотела.
Жить стало проще, надёжнее и безопаснее. У неё прошли пятна экземы на коже; она стала крепче спать; поправилась, перестав быть болезненно тощей. Пол был доволен: у неё подросла грудь.
Сунув конверт в первый попавшийся ящик, заложив меж бумагами и непогашенными счетами, Лина позвала семейство ужинать.
Быстро работая челюстью, Пол делился с домашними последними полицейскими сводками:
– Десять изнасилований, двенадцать грабежей, пять трупов… накрыли склад с самодельной взрывчаткой...
– Ничего нового. Чего ещё ждать от самого бедного избирательного округа, – фыркнула Миранда, подсыпая в тарелку Пола салат и с интересом уточняя подробности последнего дела:
– Значит, тому парню, впаяют убийство первой степени?
– Да.
– Как ужасно! Он это заслужил.
Лина ела молча. Глядела в одну точку. На краю стола ладонью кверху лежала кисть: можно пошевелить рукой и сбросить стакан с водой на пол. Пол вскинет голову, сожмёт кулак; Миранда охнет, уронит приборы, возможно, подпрыгнет так, что упадёт стул. Все завертится, и Линины промахи станут за столом главной темой.
Лина слегка улыбнулась: можно, но лень… Она засыпала.
Апатия медленной заразой разлагала тело и мозг. Вытесняла лишнее, оставляя сиюминутные потребности секунды. Лина перестала участвовать в собственной жизни, став равнодушным наблюдателем. На задворках сознания стирался след чего-то важного, за что боролась каждый миг. Он перестал иметь силу, утратив смысл, как вчерашний день… Лелеемый образ тускнел и таял. Она перестала напрягаться, завидев на экране телевизора резко очерченный силуэт, синие глаза и надменный рот. Перестала интересоваться музыкой, не замечала наушники нового телефона. Мечта, как старая затёртая пластинка звучала всё тише и глуше, пока не скатилась к едва различимому монотонному дребезжанию и наконец, оборвалась. Наступил день абсолютной тишины. Лина перестала прислушиваться и смирилась.
Она сместила глаза к запястью. Крошечная татуировка раздражала Кроссмана. Он не видел в ней красоты и подарил часы, отлично скрывающие надпись. Протянув руку, Лина допила воду, и поднялась убрать грязную посуду.
Ещё один отрезок позади.
Субботним вечером, Пол повёл Василину ужинать в старинный ресторан, расположенный на уютной улочке в Гринвич Виллидж. В окружении вышколенного персонала, блестящих деревянных панелей и зажжённых свечей, они пили шампанское из хрустальных бокалов.
После десерта, Кросман предложил выйти за него замуж. Лина улыбнулась, послушно вытягивая руку. На палец скользнуло в меру дорогое кольцо с приличным бриллиантом: ни единым каратом больше или меньше – ровно такого размера, который может позволить сержант сорок первого участка в Бронксе.
До того как покончили с десертом, они согласовали дату свадьбы, решили переоборудовать комнату для гостей в детскую и купить в гостиную новый широкоформатный телевизор.
Пол смеялся и шутил, пожимал Линину руку, любуясь блеском камня в романтичном свете свечей. Рассчитываясь, оставил официанту в меру