— Что за сигнал?
— Вот, можете убедиться, — Мелоу подвел гостью к экрану, на котором пульсировала голубая точка. — Только учтите, запись идет уже довольно давно, в любую секунду сигнал может исчезнуть.
Ведьма недовольно поморщилась, приложила ладонь к уху, прислушалась и, презрительно оттопырив губу, процедила:
— И это все? Что ж, полетели. Минут через пять увидим, что там у вас пищит.
ГЛАВА 26
В силки попали разом два кролика, но сколько ни ждал лейтенант Якобсон, как ни томил рагу на маленьком огоньке, гости не прилетели.
— Конечно, им не до меня, — полуогорченно бормотал старик, через силу доедая вторую порцию. — Молодость забывчива. Ничего, лишь бы только у них было все в порядке, пам-тирам-пам…
Вечер, как всегда в это время года, был чудесен, но отшельника одолевали смутные мысли. После ужина он не стал мыть котелок, а уселся на пороге хижины, созерцая предзакатное небо. «Радуга миров» попискивала в ухо, второй, подаренный, кристалл был вытащен и лежал на ладони.
— Как-то они там? — в тысячу первый раз риторически вопросил лейтенант-истребитель. — Конечно, я бы на месте командования простил им и побег, и этот глупый налет. На такую девушку невозможно сердиться, ей можно только с радостью прощать все, что бы она ни вздумала сделать. Но кто станет слушать выжившего из ума лейтенанта? Лейтенант Якобсон дает указания дисциплинарной комиссии — представляете, картинка?
Взгляд старческих глаз опустился, остановившись на поблескивающем кристалле.
— А ведь она сказала, чтобы я обязательно прослушал новые песни. Вот прилетят они завтра, и что я отвечу? Поленился, пренебрег… Она велела, а я пренебрег. Решено, я сделаю это прямо сейчас. Офицеру имперского флота не пристало отступать и откладывать решительные действия. Натиск и напор! Пусть враг трепещет!
Беспрестанно повторяя старые-лозунги и призывы, лейтенант Якобсон перезарядил клипсу и запустил самую последнюю песню, ту, под которую Влад Кукаш бомбил Седьмую опорную базу.
Да, это была не психоделическая «Радуга миров»! Слащавое и слегка вульгарное танго заставило одинокого старика плакать.
— Какая музыка! — бормотал он, не замечая текущих слез. — Какая песня! «Домой, домой, любимый мой!» — это про меня. И я жил, не зная, что такие слова уже спеты! Какое высокое искусство, пам-тирам-пам!
Второй, десятый, сотый раз певица уверяла, что она тоскует без лейтенанта Якобсона, и отшельник верил этим словам, горюя и радуясь в такт страстным аккордам.
Вечер был совершенно безветренным, и все же легкий шелест прошел по вершинам деревьев. Якобсон вскинул голову и, не в силах поверить происходящему, принялся протирать глаза, размазывая кулаками слезы.
С вечернего неба опускались корабли. Не один, не два и не эскадрилья, а по меньшей мере эскадра имперского флота. Они двигались медленно и торжественно, четко сохраняя строи — в центре императорская яхта, а кругом эскорт звездолетов-истребителей, выстроенный правильными шестиугольниками.
Якобсон ахнул, вскочил с насиженного места, сорвал с головы свою нелепую плетеную шляпу и, перемазавшись в соусе, напялил остатки шлемофона, в котором так недавно варил обед.
На яхте распахнулся люк, мерцающая кабина гравитационного лифта опустилась к самой земле, из распахнутых дверей вышел невысокий полный человек в парадной форме князь-полковника имперских войск. Лейтенант Якобсон вытянулся по стойке смирно и застыл, с ужасом представляя, как высокий начальник отреагирует на бороду, не бритую уже много десятилетий.
Из истребителей посыпались пилоты. Все как один — женщины в комбинезонах без знаков различия. Каждая сжимала в руках уже знакомый Якобсону предмет — расшарканную метлу. Вот, значит, где служила красавица Чайка до своего побега! Эх, страна родная, надо же дойти до такого непотребства, чтобы девчонок призывать в элитные боевые части! Шестьдесят три года назад такого никто и вообразить не мог. Девушки, если захотят, могут служить в армии, но только в мирное время. Война и женщина — антагонисты, они не могут быть заодно.
Князь-полковник решительным шагом направился к хижине. Якобсон лихо козырнул и приготовился к рапорту. Но штабист не был расположен выслушивать даже самые четкие рапорты.
— Где они? — с ходу прохрипел он.
— Лейтенант Якобсон, Первый истребительный флот! — все же успел доложиться бывший служака.
— Что это за пугало огородное? — осведомилась женщина постарше, безо всяких церемоний приблизившись к князь-полковнику.
— Я бы сам хотел это знать, — ворчливо откликнулся высший офицер. Рапорта он не слышал или не обратил на него внимания.
Из императорской яхты появился молодой человек, судя по внешности, техник или лаборант, то есть лицо, которому в машине такого класса делать явно нечего.
— Ну? — нетерпеливо спросил князь-полковник.
— Это он, — доложил техник, указав на Якобсона.
Князь полковник шагнул вперед и выдернул работающую клипсу из уха отшельника. Контральто умолкло, не допев последний куплет:
«И ты поймешь, что ты живе-е…»
— Откуда это у тебя?
— Господин князь-полковник! Это подарок. Я сейчас не на дежурстве и имею право…
— Откуда это у тебя? Отвечать немедленно! Они были здесь? Где они прячутся?
— Они улетели.
— Куда?
— Они улетели на крыльях любви! — торжественно продекламировал старик.
— Оставьте, Мелоу, — поморщившись произнесла старшая из женщин. — Вы же видите, что он ничего не знает. Я говорила, что преступницы здесь быть не может, а теперь видим, что вашего дезертира здесь тоже нет.
— Но они были здесь, и если это произошло после того, как их видели в последний раз, значит, они живы. Думается, это чучело знает больше, чем хочет сказать.
— Если угодно, я могу его допросить.
— Простите, госпожа Шайба, но этот человек является гражданином Старой Земли и, согласно существующим договоренностям, должен быть немедленно передан законным властям. Мы допросим его сами.
— Ваше право, — голос старухи излучал презрение. — Лейма! — обратилась она к одной из молодых девиц. — Возьми это существо, только осторожно, не повреди, видишь, из него уже песок сыплется. Доставишь его в сектор обмена и передашь, кому там скажут. Когда будешь передавать, узду не забудь снять. Если все сделаешь как надо, там же получишь новую ступу.
— Господин князь-полковник, — подал голос Якобсон. — Люди, которых вы ищете, заслуживают снисхождения. Ошибки молодости и любовь — за это нельзя карать!
Его никто не слушал и никто, кроме юной Леймы, уже не обращал на него внимания. Лейма, улыбнувшись широко и радостно, поудобнее перехватила метлу и плавно взмахнула рукой. Плотная удушающая повязка заставила Якобсона умолкнуть, лишила возможности видеть, слышать, понимать. Отныне можно было только слушаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});