к косяку двери. – Нечего и думать конкурировать с ними. По-моему, легче заработать на жизнь, если устроиться статисткой на киносъемку.
После пережитого на фронте меня ничто не интересовало и не волновало, но голос Риммы вызвал во мне настоящий энтузиазм.
Я уже разговаривал о девушке с Расти и сказал, что она могла бы петь в баре, но он и слышать не хотел о Римме. Правда, он тоже восхищался ее голосом, однако категорически заявил, что ни одна женщина никогда не будет петь в его заведении. Рано или поздно, заявил Расти, это приведет к большим неприятностям, а их у него и сейчас предостаточно.
– У меня есть один знакомый, – сказал я Римме. – Он, возможно, сможет что-нибудь сделать для вас. Завтра я с ним переговорю. Он владелец ночного клуба на Десятой улице. Ничего особенного, но для начала годится.
– Что ж, благодарю…
В ответе Риммы звучало столько равнодушия, что я раздраженно взглянул на нее.
– Вы не хотите стать профессиональной певицей?
– Я готова стать кем угодно, лишь бы заработать себе на хлеб.
– Вот и хорошо. Завтра же я поговорю с ним.
Я сбросил башмаки, намекая Римме, что ей пора уходить, но она все еще неподвижно стояла в дверях, не спуская с меня больших темно-голубых глаз.
– Я хочу завалиться спать, – сказал я. – Завтра встретимся, я переговорю с этим человеком.
– Спасибо. – Она не шевельнулась. – Большое спасибо. – Римма помолчала. – Мне очень неприятно просить, но не могли бы вы одолжить мне пять долларов? Я совсем на мели.
Я снял пиджак и швырнул его на стул.
– И я тоже. Перебиваюсь кое-как уже полгода. Не надо ломать голову. Со временем вы привыкнете.
– Да, но я целый день ничего не ела.
Я начал развязывать галстук.
– Извините. Я тоже без денег, и поделиться с вами мне просто нечем. Отправляйтесь-ка лучше спать. Когда человек спит, он забывает о голоде.
Римма внезапно повернулась и встала ко мне так, чтобы я видел ее грудь сбоку. Лицо ее совершенно ничего не выражало.
– Мне нужны деньги, – заявила она. – Если вы одолжите мне пять долларов, я проведу с вами ночь. Деньги я потом верну.
Я повесил пиджак в гардероб и, стоя к девушке спиной, крикнул:
– Довольно! Я уже сказал тебе: романы заводить я не намерен. Убирайся!
Я слышал, как хлопнула дверь моей комнаты, и поморщился. Повернув ключ, я умылся в жестяном тазу на туалетном столике, заменил пластырь на лице и улегся в кровать.
Римма не выходила у меня из головы. Впервые за последние месяцы я думал о женщине. Почему она до сих пор не стала певицей? Почему с ее голосом, внешностью и постоянной готовностью переспать с кем угодно она до сих пор не сделала карьеры? Возможно, мой знакомый, владелец ночного клуба «Голубая роза» Уилли Флойд, заинтересуется ею.
Лежа в темноте, я размышлял, смогу ли что-нибудь заработать в роли антрепренера Риммы. Под умелым руководством она вскоре могла бы зарабатывать большие деньги и даже составить состояние, если бы какая-нибудь фирма согласилась выпустить пластинку с записью ее голоса. Десять процентов с гонорара Риммы помогут мне осуществить любые мои желания.
Внезапно из ее комнаты донеслось чиханье. Я вспомнил, как она промокла в тот вечер, когда появилась в баре Расти. Не хватало только, чтобы она простудилась и потеряла голос.
Засыпая, я услышал, как она все еще продолжает чихать.
На следующее утро я вышел из своей комнаты вскоре после одиннадцати. Римма стояла в дверях напротив и поджидала меня. Я поздоровался.
– Ну и расчихалась же ты вчера! Простудилась?
– Нет.
В ярких лучах солнца, светившего в окно коридора, Римма выглядела ужасно. Слезившиеся глаза запали, нос покраснел, побледневшее и покрытое красными пятнами лицо заострилось.
– Я сейчас иду к Уилли Флойду, – сказал я. – Может, тебе лучше полежать? Вид у тебя отвратительный. Если Уилли увидит тебя такой, то нечего и рассчитывать на успех.
– Со мной все в порядке. – Девушка устало провела рукой по лицу. – Не одолжишь ли мне полдоллара на кофе?
– Бог ты мой! Я же сказал, что у меня у самого ничего нет.
Ее лицо у меня на глазах начало как-то раскисать и стало еще более отталкивающим.
– Но я же два дня ничего не ела! Не знаю, что мне и делать. Ну, дай хоть немного… Ну хоть что-нибудь…
– Я на мели, как и ты! – крикнул я, теряя самообладание. – Я же пытаюсь устроить тебя на работу! Что же тебе еще нужно?
– Я голодаю. – Римма бессильно прислонилась к косяку и заломила руки. – Пожалуйста, одолжи мне что-нибудь.
– Черт возьми! Ну, хорошо. Я дам тебе полдоллара, только, чур, с возвратом.
Мне внезапно пришло в голову, что уж если я хочу, чтобы она произвела впечатление на Флойда, получила у него работу и дала мне возможность зарабатывать мои десять процентов, то я должен позаботиться о ней.
Вернувшись к себе, я открыл ящик туалетного столика и достал монету в полдоллара. Ящик содержал в себе всю мою недельную получку – тридцать долларов. Доставая деньги, я загородил собой ящик, тут же задвинул его и закрыл на замок.
От меня не укрылось, как дрожала рука девушки, когда она брала монету.
– Спасибо, я верну. Честное слово!
– Надеюсь. Я и сам еле-еле свожу концы с концами и не намерен заниматься благотворительностью.
Я вышел из комнаты и, повернув ключ в двери, положил его в карман.
– Я буду ждать у себя, – сказала Римма. – Только выпью в кафе напротив чашечку кофе и сразу же вернусь.
– Приведи себя в порядок. Если Уилли захочет увидеть тебя сегодня же, надо, чтобы ты выглядела не так, как сейчас. А петь-то ты сможешь сегодня, ты уверена?
Она кивнула.
– Сколько угодно и когда угодно.
– В таком случае, пока. – Я спустился по лестнице и вышел на солнце.
Уилли я застал в его кабинете. Он пересчитывал кучу двадцатидолларовых банкнот и для ускорения процесса время от времени слюнявил грязный палец.
Он закончил подсчет, спрятал деньги в ящик стола и вопросительно взглянул на меня.
– Ну, Джефф, чем мы недовольны? – поинтересовался он. – Чего мы хотим?
– Я нашел девушку с чудесным голосом. Ты обалдеешь, Уилли. Именно то, что ты искал.
Его розовое одутловатое лицо выражало лишь скуку.
– А я и не ищу дамочек с чудесными голосами. Их тут – сколько твоя душа пожелает… На пяток дюжина… Когда ты перейдешь в мой клуб? Пора бы уже поумнеть, Джефф. Живешь, не знаю как.
– Обо мне не беспокойся. Живу неплохо, Уилли. Но ты должен