взял трубку.
Говорил сержант Хеммонд.
– Гордон, ты нам не потребуешься, – сказал он. – Мы не намерены возбуждать дело против Уилбора.
Я удивился.
– Не намерены?
– Да. На свою беду повстречал он эту девицу в серебряном парике. Двадцать лет тюрьмы она ему обеспечила.
– Как так?
– А так. Мы сообщили в полицию Нью-Йорка, что задержали некоего Уилбора, а там обрадовались, как, наверно, обрадовалась бы мать, когда узнала, что нашелся давным-давно потерявшийся сынок. Материалов на Уилбора в нью-йоркской полиции столько, что двадцать лет ему гарантированы.
Я присвистнул.
– Основательно!
– Еще бы. – Хеммонд помолчал, и до меня донеслось его медленное, тяжелое дыхание. – Она спрашивала твой адрес.
– Да? Ну, я не делаю из него секрета. Вы ей сказали?
– Нет, хотя она уверяла, что хочет поблагодарить тебя. Знаешь, Гордон, послушайся моего совета: держись от нее подальше. По-моему, она способна отравить жизнь кому угодно.
Мне не понравились его слова, я не любил, когда меня пытались поучать.
– Разберусь как-нибудь и без посторонней помощи.
– Что ж, желаю успеха, – и Хеммонд повесил трубку.
В тот же вечер, часов около девяти, Римма пришла в бар. На ней была серая юбка и черный свитер, на фоне которого ее серебристые волосы выглядели довольно эффектно. В баре было людно, и Расти, занятый посетителями, не заметил ее прихода.
Римма села за столик поблизости от меня. Я играл этюд Шопена – скорее для собственного удовольствия, поскольку все равно меня никто не слушал.
– Хэлло! – сказал я. – Как рука?
– Ничего. – Она открыла потрепанную сумочку и достала пачку сигарет. – Спасибо за вчерашнее. Вы вели себя геройски.
– Пустяки. Мне нравится вести себя геройски. – Я снял руки с клавиатуры и повернулся к девушке. – Уилбор, как я слыхал, выбывает на двадцать лет.
– Туда ему и дорога! – Римма сделала гримаску. – Надеюсь, теперь-то мы расстанемся с ним навсегда. Он ткнул ножом двух полицейских в Нью-Йорке. Ему еще повезло, что они выжили. Он большой мастер на такие дела.
– Что верно, то верно.
Подошел официант Сэм и вопросительно посмотрел на нее.
– Закажите что-нибудь, – посоветовал я. – Иначе вас выгонят отсюда.
Она удивленно подняла брови.
– Это должна сделать я?
– Для себя. Если вы не в состоянии что-нибудь заказать, вам лучше сюда не приходить.
Римма велела Сэму принести бутылку кока-колы.
Я начал наигрывать мелодию песенки «Тело и душа».
С того дня, как осколок шрапнели врезался мне в физиономию, я утратил всякий интерес не только к своей работе, но и к женщинам. В прежние времена, как и другие студенты, я не прочь был поволочиться за девушками. Но шесть месяцев, проведенных в хирургических палатах, отняли у меня и желание, и способность.
Внезапно я услышал, как Римма тихонько подпевает под мой аккомпанемент, а еще через пять-шесть тактов почувствовал, как у меня по спине побежали мурашки.
Она обладала необыкновенным, хотя и не вполне поставленным голосом. Он был чист, как звонок серебряного колокольчика. До сих пор мне доводилось слышать только хриплые, завывающие голоса эстрадных певичек, да и то в грамзаписи.
Я играл и слушал Римму. Но тут Сэм принес кока-колу, и девушка замолчала. Дождавшись, когда Сэм уйдет, я повернулся и внимательно посмотрел на Римму.
– Кто вас учил петь?
– Петь? Никто. Вы считаете, что это значит петь?
– По-моему, да. Представляю, как зазвучит ваш голос, если вы запоете в полную силу!
– Вы хотите сказать – громко?
– Именно.
Она опустила голову.
– Могу и громко.
– Так спойте! Спойте «Тело и душа», и как можно громче, черт побери!
Девушка удивленно взглянула на меня.
– Меня же мигом вышвырнут!
– А вы пойте, да погромче. Если получится хорошо – беру все на себя. Если плохо – пусть вас вышвырнут, я и пальцем не шевельну.
Я снова заиграл мелодию песенки.
То, что я услышал, потрясло меня. Я сам велел Римме петь как можно громче, готовился услышать нечто особенное, и все же серебряный голос необыкновенного звучания захватил меня врасплох, он прорезал многоголосый шум бара, как бритва, распарывающая шелк.
Уже после первых трех тактов шум утих, даже пьяницы перестали бормотать и уставились на девушку. Расти с выпученными глазами наклонился над стойкой, и пальцы его толстенных, словно окорока, ручищ сжались в кулаки. Девушке даже не понадобилось вставать. Она лишь слегка откинулась назад и чуть напрягла грудь. Песня лилась свободно, как вода из крана. Звуки заполняли комнату, зачаровывали и увлекали. Одним словом, это было великолепно.
Римма пропела куплет и припев под мой аккомпанемент, потом я знаком велел ей остановиться. Последние ноты мелодии некоторое время еще звучали в баре, заставляя тонким звоном отзываться стаканы на полках.
Я сидел неподвижно, положив руки на клавиши, и ждал.
Все шло, как я и предполагал. Все были ошеломлены. Никто не аплодировал, не кричал. Никто даже не взглянул на Римму. Расти со смущенным выражением схватил стакан и принялся ожесточенно его протирать. Постепенно снова послышались разговоры, но теперь приглушенные, сдержанные. Посетители никак не могли прийти в себя.
Я взглянул на Римму и она, не спуская с меня глаз, сморщила нос. Я уже начал привыкать к ее гримасам и понял, что на сей раз это означало: «Ну, и что ж? Думаешь, меня это трогает?»
– Бисер перед свиньями, – заметил я. – С вашим голосом вы можете стать крупнейшей сенсацией, заработать целое состояние.
– Ой ли? – Римма передернула плечами. – Лучше скажите, где снять комнату подешевле. Я почти без денег.
– Вам ли беспокоиться о деньгах? – Я засмеялся. – Да у вас не голос, а чистейшее золото!
– Ну, не все сразу. Пока мне нужна комната и подешевле.
– Переезжайте в мой пансион. Дешевле и гнуснее меблирашек не сыщешь. Лексон-авеню, 25. Отсюда первый поворот направо.
Римма загасила сигарету и поднялась.
– Спасибо. Сейчас же пойду договариваться.
Она вышла, чуть покачивая бедрами и высоко держа серебристую голову.
Пьяные посетители провожали ее взглядами, пока она не закрыла за собой дверь.
Только после того, как Сэм толкнул меня локтем, я сообразил, что она ушла, не заплатив за кока-колу.
Пришлось платить мне. Выкладывая деньги, я утешал себя тем, что послушал чудесное пение Риммы.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Я вернулся домой вскоре после полуночи. Не успел я открыть свою комнату, как дверь напротив распахнулась и выглянула Римма.
– Вот видите, переехала, – сказала она. – Вы серьезно говорили о моем голосе?
Я вошел в комнату, оставив дверь открытой, зажег свет и сел на кровать.
– Совершенно серьезно. С таким голосом вы можете разбогатеть.
– Здесь, в Лос-Анджелесе, голодают тысячи певцов и певиц, – Римма пересекла коридор и прислонилась