— Не холодно.
— А то ты замерзнуть боялась, — фыркнула Катрин.
Вода чуть светилась изнутри. Где-то безумно далеко на горизонте еще розовело воспоминание об утонувшем солнце. Теплая вода обнимала обнаженные тела подруг. Хотелось отдаться соленой ласке, лечь в гостеприимные объятия. Катрин так и сделала. Пример оказался заразительным, и скоро осмелевшая Блоод покачивалась на вкрадчивых волнах рядом. В лицо светили яркие искры густых созвездий. Возможно, там наверху, были зашифрованы координаты этого просторного мира. Только разгадывать астрономические загадки сейчас совершенно не хотелось.
— Я не тону. Совсем, — глубокомысленно прошептала Блоод.
— Если не захочешь, не утонешь. Мы, мыслящие, такой товар, что хрен нас и насильно утопишь.
— Ланон-ши никогда не плавали. Спасибо. Честно, нахрен.
Улыбаясь, Катрин чуть не глотнула воды. Пришлось встать на ноги и обнять Блоод. Подруга не возражала. Губы у нее были такие же мягко-прохладные, как и волны вокруг. Катрин долго представляла, что целуется с морем. Голова кружилась, волны убаюкивающе ласкали кожу. Потом оказалось, что в объятиях все-таки скользкая Блоод, и одними поцелуями она ограничиваться не собирается.
…Баловались у самой кромки воды. Бухта была не такой уж большой, так что, возможно, мужчинам пришлось стать невольными свидетелями кое-каких нескромных действий. Это было, конечно, бессердечно по отношению к представителям сильного пола…
…-Мы увлеклись, — прошептала Блоод.
— Думаешь? — Катрин глянула на обрыв. — Обвала вроде не было?
— Мальчик. И Энгус.
— Блоод, ты становишься истинной леди. Я имею в виду, в общепринятом человеческом понимании сего странного титула. В тебе просыпается чувство ответственности. Это хорошо, хотя и несколько удивительно. Мальчик как-нибудь переживет. И Энгус тоже. Если только в нем с опозданием не обострилась ревность.
— Не ревность. Он хороший.
— Не сомневаюсь, — Катрин с удивлением посмотрела на подругу. — Что ты мне хочешь сказать?
— Если ты уйдешь, — суккуб с трудом выговорила, — я могу выйти замуж?
— Тьфу, — Катрин запустила пальцы во влажные кудри подруги, — уйду или нет, я буду счастлива, если у вас будет все хорошо. Уверена, что тебе это отлично известно.
— Да, — суккуб сжала руку подруги. — У нас может быть? Всё хорошо?
— Бло, не будь дурой. Ты меня ужасаешь. Ты старше меня черт знает на сколько и прекрасно знаешь, что все зависит только от вас.
— Я не знаю. Про себя. Много лет ланон-ши не связывали себя. С одним мужчиной. Энгусу будет трудно. Я должна питаться. Я не могу. Без удовольствия пищи. Мужчина не может терпеть. Такое.
— Вон он, сидит там, терпит и не пытается огреть меня по голове топором. Ты же его не обманывала. Он знает всё, и если выбрал тебя, то трезвый и зрячий.
— Что будет со мной, Кэт? — желтые глаза Блоод влажно блестели. А может быть, в них играл лунно-зеленый янтарь волн.
— Знаю, что будет, — Катрин крепче прижала к себе подругу. — Вы вернетесь в «Две лапы». Будете следить, чтобы Даллап и Ингерн не переругались, споря, во что превратить замок: в большой курятник или огромный пивной завод. Энгус станет толковым управителем Медвежьей долины, а ты родишь ему детей. Тебе виднее, какими они получатся, но населению нашей земли свежая кровь пойдет на пользу. С пищей и развлечениями тебе, моя дорогая, придется нелегко, но вместе вы справитесь.
— Я верю, — Блоод вглядывалась в зеленые глаза подруги, как будто там сосредоточилась вся мудрость вселенной. — Буду верить. Всю жизнь Энгуса. И всю жизнь наших детей. И всю жизнь. Детей наших детей. «Две лапы» всегда будут верить. Ждать тебя, подруга.
Все сказанное подозрительно походило на клятву.
— Хрен знает, что такое, Бло, — смущенно сказала Катрин. — Не нужно мне так уж верить. Я же не пифия какая-нибудь. Я вовсе не предсказываю. Просто говорю то, что думаю. А получится то, что вы сами захотите. Слушай, может, нам не спать больше вместе?
— Не спать? Я могу ловить сусликов. И этих… — Блоод изобразила коготками, — тушканчиков. Еда. А спать? Мул и сельские самцы? Вместо леди с зелеными глазами? Энгус будет разочарован.
— Тьфу, психиатр вас разберет…
— Не ругайся, — Блоод приложила палец к губам подруги.
— Не буду, сами все осмыслите, — пробурчала Катрин и нежно погладила перечеркнутую десятком браслетов желтокожую руку. — Тебе интересна человеческая жизнь, Бло. Скоро будешь и перед купанием душиться и натягивать чулки.
— Да. Только чулок одна пара. Жалко. Энгусу нравится. Всем нравится.
— Доберемся до Глора, купишь еще. Деньги пока есть.
— Куплю. Кэт, ты дала. Уверенность. Могу ответить советом?
— Очень даже можешь. Я мудрые советы принимаю с готовностью. И с такой же готовностью их не выполняю.
— Совет умный. Офигительно.
Катрин улыбнулась. Блоод умела подчеркнуть важность излагаемого постулата.
— Выкладывай, моя убедительная.
— Не шутки. Послушай.
— Слушаю.
— Тебе нужны чулки, — серьезно сказала суккуб.
— Вообще-то, у меня в мешке где-то валяются.
— Мало. Тебе нужны чулки. Сорок пар. Серебро. Духи. Платья. Рубашки. Новые сапоги. Туфли. Та краска для ногтей. Что ты рассказывала. Много. Нож, сталь — твое оружие. Грудь и зад — мое. Чулки усилят моё. И точно не ослабят твое. Ты будешь одна. Кто предупредит ночью? Кто присмотрит за спиной? В бою? Одной нужно много. Оружия. Чулки ночью. Не слабее ножа.
— Ты права. Мне, собственно, уже говорили об этом. Жаль, что у меня вечно не хватает ума воспользоваться этим советом.
— Кто говорил? Флоранс?
— Да.
— Хорошо. Мне нравится. Хочу, чтобы и у тебя. Были дети.
— Ну да. Как ты себе это представляешь?
— Просто. Флоранс тебе скажет, — безапелляционно заявила суккуб.
— Ну, разве что, — грустно улыбнулась Катрин.
Сейчас до звезд над морем было куда ближе, чем до вишневых глаз.
— Не грусти. Чулки? — требовательно спросила Блоод.
— Непременно, — кивнула Катрин.
Узкие четырехпалые ладони крепко сжали ее щеки. Пришлось взглянуть прямо в змеиные зрачки.
— Ладно-ладно, я вооружусь до зубов, — сказала Катрин.
Теперь придется исполнять.
Удовлетворенная Блоод отпустила:
— Я рада. Тебе нужно спать. Идем…
Скользнув под плащ, Катрин видела, как суккуб нагнулась к Энгусу. Что-то сказала, поцеловала.
Потом она легла рядом с Катрин. Они обнялись, и Катрин с некоторым изумлением задумалась о том, как нелепо, но увлекательно предвкушение нормальной семейной жизни.
* * *
Утро путников ничем не порадовало. Отряд вновь кружил в каменном лабиринте. Катрин дала бы голову на отсечение, что они проходят одними и теми же промоинами по два-три раза, но следов копыт не замечала. Солнце качалось над головой, изредка то справа, то слева сверкало море. Никакого конца бессмысленному круговороту не предвиделось.
Обедать пришлось всухомятку. Воды, выжатой из несчастного родника, оставалось в обрез. Бессмысленность происходящего порядком изводила. Катрин подумывала — не повернуть ли назад, к Новому Конгеру? Тогда уж наверняка выберешься к Глору.
* * *
Во второй половине дня небо подернулось желтой дымкой. Прохладней не стало, наоборот, духота нависла плотным мертвым балдахином. Море умолкло. Задница отвратительно липла к седлу…
Отряд кружил вокруг холма с торчащим на вершине, должно быть, уже век назад засохшим, деревцем. Место было явно зачарованным, потому как отдалиться от древесного скелета дальше, чем на несколько сотен шагов никак не удавалось. Промоины упрямо приводили путешественников обратно.
Наконец, петляющий как мумифицированный труп анаконды, овраг заманил отряд в глубокую впадину. Посреди окаменевшей грязи торчали недвижимые заросли ржавого тростника. Грязно-желтая дымка переполняла чашу впадины, колыхалась над голыми склонами. Пейзаж напоминал то ли марсианский кратер, то ли место подрыва какого-то экспериментального сверхмощного боеприпаса. Идти через иссохшее озерцо совершенно не хотелось.
Катрин не удивилась, услышав хрип Энгуса:
— Дрянное место.
— Сухое. Как язык, — с отвращением подтвердила Блоод.
— Помойка, — нарушил привычный обет молчания одноглазый мальчишка.
На него глянули с удивлением. Только Катрин была в курсе глубокого философского толкования мистического понятия «помойка». Внешне на свалку отходов человеческой жизнедеятельности впадина ничуть не походила. Похоже, здесь вообще никогда не ступала нога человека.
— Обойдем? — спросила Катрин. В данном случае она была готова присоединиться к мнению соратников.
— Слишком далеко. Хочу к морю, — с тоской прошипела Блоод и тронула своего гнедого.