Читать интересную книгу Короли и капуста (сборник) - О. Генри

– Расскажи-ка, чем ты занималась эти две недели, Дэли? – спросил он. Минуту или две она храбро смотрела мужу в глаза, и в ее взгляде читалась любовь и упрямство, и бормотала что-то про генерала Пинкни; но потом ее голова опустилась, и вместе со слезами из ее глаз из уст полилась правда.

– Я не смогла найти уроков, – призналась она. – Но я не могла допустить, чтобы ты бросил свои занятия; и я пошла прачкой в ту большую прачечную, что на Тридцать четвертой улице. И, думаю, я поступила правильно, что выдумала Клементину и генерала Пинкни, не правда ли, Джо. И когда сегодня утром девушка в прачечной уронила горячий утюг мне на руку, я всю дорогу домой придумывала эту историю про гренки по-валлийски. Ты же не сердишься на меня, не правда ли, Джо? Не пойди я на работу, ты не продал бы свои этюды тому господину из Пеории.

– Он не из Пеории, – медленно произнес Джо.

– Да ну, неважно, откуда он. Ты такой молодец, Джо, и, Джо, скажи мне… нет, лучше поцелуй меня… Джо, скажи мне, как ты догадался, что я не даю уроков?

– Я и не догадывался до последнего момента, – сказал Джо. – И теперь бы не догадался, но сегодня я послал из котельной наверх лингин и мазь для какой-то девушки, которая обожгла руку утюгом. Я уже две недели топлю котел в этой прачечной.

– И, значит, ты не…

– Мой покупатель из Пеории, – перебил Джо, – и твой генерал Пинкни оба плоды одного и того же искусства – но это не назовешь ни живописью, ни музыкой.

И они оба рассмеялись, а Джо начал:

– Когда любишь искусство, никакие жертвы… Но Делиа остановила его, поднеся палец к губам.

– Нет, – сказала она, – просто: когда любишь…

Неоконченный рассказ

Мы теперь не стонем и не посыпаем голову пеплом при упоминании о геенне огненной. Ведь даже проповедники внушают нам, что Бог – это радий, эфир или еще какое-нибудь особое вещество, и худшее, что ждет нас за наши прегрешения, – это какая-то химическая реакция. В такую гипотезу приятно верить, но в нас теплится еще что-то от старого религиозного страха.

Есть только два предмета, в разговоре о которых вы можете дать волю своему воображению, не боясь быть опровергнутым. Вы можете рассуждать о снах и о том, что слышали от попугая. Как Морфея, так и попугая нельзя призвать к суду, и ваши слушатели не рискнут с вами спорить. Поэтому основой моего рассказа будет сновидение, при сем приношу свои извинения попугаям и сожалею, что у них такой ограниченный словарный запас.

Я видел сон, настолько далекий от скептицизма, что в нем фигурировала старинная почтенная и безвременно погибшая концепция Страшного суда.

Гавриил протрубил в свою трубу; и те из нас, кто не откликнулся на ее зов, были привлечены к ответу. В стороне я заметил группу профессиональных поручителей в черных одеяниях с воротничками, застегивающимися сзади; но, кажется, что-то не так было с их имущественным цензом, и непохоже было, что нас собирались выдать им на поруки.

Ангел-полисмен подлетел ко мне и схватил за левое крыло. Совсем рядом стояла группа очень респектабельных духов, призванных в суд.

– Вы принадлежите к той шайке? – спросил полисмен.

– А кто они такие? – в свою очередь спросил я.

– Ну как же, – сказал он, – это те, кто…

Но все это не имеет отношения к делу и только занимает место, которое должен занимать рассказ.

Далей работала в универсальном магазине. Она торговала лентами, а быть может, и фаршированным перцем, или автомобилями, или еще какими-нибудь безделушками, которыми торгуют в универсамах. Из всей получки Далей полагалось шесть долларов наличными, остальное записывалось ей в кредит или же кому-то в дебет в главной книге, которую ведет Господь… о, ваше преподобие, вы говорите, Первичная Энергия? – что ж, в главной книге Первичной Энергии.

Первый год работы в магазине Далей получала пять долларов в неделю. Интересно было бы узнать, как она исхитрялась жить на такую сумму. Вам это не интересно? Отлично; вероятно, вас интересуют большие суммы. Что ж, шесть долларов – несомненно, больше, чем пять. Я расскажу вам, как она жила на шесть долларов в неделю.

Однажды, в шесть часов вечера, прикалывая шляпку так, чтобы булавка прошла в одной восьмой дюйма от мозжечка, она обратилась к своей сослуживице, Сади – той самой, что всегда старается поворачиваться к покупателям левым профилем:

– Сади, а Пигги пригласил меня сегодня на обед.

– Что, серьезно? – воскликнула Сади с восхищением. – Ну надо же, как тебе повезло! Пигги просто шикарный, и он всегда водит девушек в шикарные места. Вот Бланш он водил к Гофману, там такая шикарная музыка и пропасть шикарных людей. Ты шикарно проведешь время, Далей.

Далей поспешила домой. Ее глаза блестели, а на щеках расцветал нежный румянец, предвещающий расцвет жизни – настоящей жизни. Была пятница, до получки оставалось пятьдесят центов.

По улицам текли реки людей. Огни на Бродвее подмигивали, привлекая к себе ночных бабочек, которые прилетали сюда за сотни миль из темноты, чтобы обжечь себе крылья. Солидно одетые мужчины, с лицами, подобными тем, что умельцы-матросы вырезывают из вишневых косточек, оборачивались вслед Далей, когда она пробегала мимо, не удостаивая их вниманием. Манхэттен, ночной кактус, начинал раскрывать свои мертвенно-белые лепестки с тяжелым запахом.

Далей зашла в магазин, известный своими дешевыми товарами, и купила белый воротничок из машинных кружев на свои пятьдесят центов. Собственно, эти деньги были предназначены для другого – пятнадцать центов на ужин, десять на завтрак и десять на обед. Еще десятку Далей хотела доложить к своим скромным сбережениям; а пять она мечтала растранжирить на лакричные леденцы – засунешь такой за щеку, и кажется, что у тебя флюс, и тянутся они долго, как флюс. Это удовольствие было излишеством, почти роскошью – но что наша жизнь без удовольствий?

Далей жила в меблированной комнате. Между меблированными комнатами и пансионом есть разница: в меблированных комнатах ваши соседи не узнают, когда вы голодаете.

Далей поднялась в свою комнату – третий этаж, окна на запад, мрачный каменный дом. Она включила газ. Ученые утверждают, что самое твердое вещество – алмаз. Они ошибаются. Хозяйки знают состав, в сравнении с которым алмаз – сущая глина. Они смазывают им крышки газовых горелок, и вы можете залезть на стул и пытаться расковырять это покрытие – вы скорей сдерете кожу на пальцах.

А состав окажется неповрежденным, хоть шпилькой его ковыряй – поэтому будем считать его самым стойким.

Итак, Далей зажгла газ. При его свете силой в четверть свечи осмотрим комнату.

Кушетка, комод, стол, умывальник, стул – в этом была повинна хозяйка. Остальное же принадлежало Далей. На комоде располагались ее сокровища – позолоченная фарфоровая вазочка, подаренная Сади, календарь с рекламой консервного завода, сонник, коробочка рисовой пудры и пучок сушеных вишен, перевязанных розовой ленточкой.

Прислонившись к покосившемуся зеркалу, в ряд размещались потреты Киченера, Уильяма Мэлдуна, герцогини Молборо и Бенвенуто Челлини. На одной из стен висел гипсовый барельеф какого-то ирландца в римском шлеме, а рядом с ним – вульгарная олеография, на которой мальчик лимонного цвета гонялся за огненно-красной бабочкой. Дальше этого художественный вкус Далей не пошел, впрочем, ее и так все вполне устраивало. Ее покой никогда не был потревожен обвинениями в плагиате, а брови не хмурились от упреков в адрес ее юного энтомолога.

Пигги должен был зайти за ней в семь. А пока девушка прихорашивается, давайте скромно отвернемся и немного посплетничаем.

За комнату Далей платила два доллара в неделю. По будням завтрак стоил ей десять центов; она варила кофе и яйца, пока одевалась. А по воскресеньям она устраивала себе настоящий пир – ела телячьи котлеты и оладьи с ананасами в ресторане Билли, что стоило ей двадцать пять центов, а еще десять она давала на чай. Нью-Йорк предлагает слишком много, чтобы не поддаться соблазну и не поэкстравагантничать. Она ела ланч в магазинном кафе, что стоило ей шестьдесят центов в неделю; обеды же – доллар и пять центов. Вечерние газеты – а житель Нью-Йорка просто не существует без ежедневной газеты! – обходились в шесть центов; а воскресные газеты – одна ради брачных объявлений, а вторая для чтения – еще десять центов. Итого четыре доллара семьдесят шесть центов. А еще ведь надо и одеваться, и…

Нет, я не спорю. Я слышал о волшебных распродажах на фабриках, слышал о чудесах, которые можно сотворить с помощью нитки с иголкой; но что-то я сомневаюсь. Мое перо дрожит, как подумаю, что бы следует добавить в жизнь Далей из тех неписаных, сокровенных, естественных радостей, по праву надлежащих женщине. Два раза она ездила на Кони-Айленд покататься на карусели. Но обидно исчислять промежутки между счастливыми моментами не часами, а годами.

Однако стоит упомянуть и о Пигги[229]. Когда девушки дали ему это прозвище, это осквернило достопочтенное семейство свиней. Детские книжки про зверей начинаются описанием биографии Пигги: жирный, с крысиной душонкой, повадками летучей мыши и великодушием кошки… Он одевался щеголем и был знатоком в области всевозможных диет и голоданий. Он мог лишь бросить взгляд на продавщицу и с точностью до часа констатировать, когда она ела что-нибудь питательнее чая с пастилой. Он вечно ошивался в районах, изобилующих магазинами, и без конца приглашал продавщиц на обед. Мужчины, выгуливающие собак вдоль улицы, – и те уже смотрели на него с презрением. Да, он тот еще тип, так что не будем больше о нем; я не плотник, чтобы описывать подобного рода людей.