Вчерашний безумный день никак не желал заканчиваться. Гермиона смутно помнила, как возвращалась в свою спальню из подвалов, но зато хорошо запомнила, как подскочила на месте в тот момент, когда Темный Лорд вошел в спальню за ней, хлопнув дверью. Она тогда никак не могла перестать рыдать: слишком велико было эмоциональное потрясение, сначала от… от того, что случилось у лестницы, а потом — от того, что она увидела в темницах. А точнее, кого увидела и в каком плачевном состоянии. Она думала, что готова к такому зрелищу, но это оказалось выше ее сил, совершенно не так, как представлялось ей в ее смелых планах по вызволению пленных. Не с Темным Лордом за своей спиной, что малейшим жестом демонстрировал ей (и им, самое главное, им!) свою чертову власть над ней. Не будучи такой, пусть только с виду, благополучной, когда они там, внизу, наверняка страдали от холода и голода. Какой они увидели ее? Джинни, Невилл, остальные — какой Гермиона Грейнджер предстала перед своими друзьями и соратниками? В своей спальне она (ничтожество, Лорд прав, она жалкое ничтожество!) стояла, обняв себя руками и умоляя его отпустить пленников, а маг смотрел на нее как на умалишенную и молчал. Почему он молчал? Даже не поднимал палочку, просто хладнокровно ждал, пока она прекратит истерику, и только презрительное выражение лица выдавало его истинные эмоции. Ждал. Но зачем? Чего? Теперь Гермиона и вовсе не могла понять, по какой причине он ее не проклял и даже не наложил Силенцио. Зачем пришел за ней в спальню? Поговорить? А потом будто просто передумал, так и не дождавшись, когда она придет во вменяемое состояние. Непрекращающиеся мольбы и бесконечный поток ее слез явно взбесили его, потому что в итоге, так ничего и не сказав, Темный Лорд просто растаял в воздухе, будто магловская голограмма. Исчез. Так или иначе, теперь Гермиона пребывала в еще большем замешательстве, не в силах объяснить себе его во всех отношениях странного поведения. А дальнейшее и вовсе не укладывалось в ее голове. Отключившись, наконец, в собственной постели после тяжелого дня, она так и не смогла отдохнуть, вместо этого неожиданно погрузившись в один из своих ночных кошмаров, грянувший в ее сознании с давно забытой мощью.
Прямо перед ней стояла Беллатриса. Так близко, что Грейнджер могла в деталях разглядеть тончайшее кружево, которым был украшен лиф ее платья, но настоящего зрителя такие мелочи явно не волновали. Он был — девушка чувствовала это, и сердце заходилось в безумном беге — в ярости, плохо сдерживаемой и ослепляющей. Камин, как обычно, был разожжен, а темноволосая ведьма смотрела на Гермиону с нескрываемым обожанием и трепетом.
— Вы пришли, мой господин, — выдохнула мадам Лестрейндж, заламывая пальцы. — Вы так давно не приходили… Я уж подумала… Что вас так беспокоит? Позвольте, я помогу…
Лорд, по всей видимости, ничего не говорил. Или Гермиона просто не смогла сконцентрироваться на его ответах, тем более, что произошедшее впоследствии и вовсе заставило ее мечтать немедленно проснуться. Лишь бы только не видеть эту какофонию мыслеобразов, молочно-белую кожу, сминаемую длинными пальцами. Не слышать треска ткани (тончайшее черное кружево!), этих стонов и… слов. Липкого шепота, который она старалась не слушать, не разбирать, Мерлин, пожалуйста, закрыться от этого. И потом — что угодно, но только бы не чувствовать этот взрыв его эмоций, сменившийся невесть откуда взявшейся всепоглощающей его досадой. Черт, Гермиона никогда, никогда не смогла бы заподозрить Темного Лорда в таком… Никогда.
Проснулась. Как будто услышала, как где-то в другой части особняка хлопнула дверь и, наконец, проснулась, немедленно вскочив на ноги и зарычав, кусая свой собственный крепко сжатый кулак. Отвратительное чувство. Именно это мерзкое чувство — как будто она подглядывала, опять, сквозь замочную скважину — погнало ее в ванную. Очень захотелось немедленно смыть с себя все увиденное. И вот… Гермиона понятия не имела, сколько времени просидела вот так, глядя в одну точку, где-то повыше дверной ручки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В голову вдруг пришла непрошенная мысль: а что, интересно, видит он? Видит ли Темный Лорд ее, Гермиону? Действенны ли ее блоки, о которых она старалась никогда не забывать? Успокаивая себя тем, что ему просто незачем смотреть на нее, встала в полный рост и вылезла из ванной прямо на холодный пол. Не в силах прогнать возникшее идиотское чувство неловкости, Гермиона обернулась мягким полотенцем и поспешила выйти, оставляя за собой дорожку из капель, стекающих по мокрым волосам. О подобном лучше вообще не думать. Даже если он что-то и видит, она с этим все равно ничего поделать не сможет.
Плюхнувшись на кровать, Гермиона принялась буравить взглядом дверь. Ведь, кроме того… эта выходка накануне ее совершенно шокировала. Темного Лорда, такого, каким она его знала, вообще трудно было назвать джентльменом, но с ней, если закрыть глаза на ситуацию в целом, он всегда был вполне учтив и не позволял себе (а может, просто не хотел) нарушать границы ее личного пространства за теми редкими исключениями, которым Грейнджер всегда легко находила объяснение, но это… это было слишком, и она не могла выкинуть из головы это ощущение. Его руки… буквально везде. Ей теперь казалось, что он прикасался к ней не просто с намерением наказать, но будто бы сам желал этого, и все виделось ей теперь еще более ужасным, чем раньше. Сейчас к этому клубку неясных чувств, среди которых она с трудом отыскивала свои собственные, четко примешивалось еще одно, тяжелым узлом скручивающееся внизу живота, и Гермиона боялась подумать о том, что на самом деле это было. Она физически ощутила, как краснеет. Откинувшись на кровати, гриффиндорка прижала к лицу подушку, чтобы заглушить звук, и завыла в нее от досады. Можно ли было придумать что-то хуже, чем ее сны-видения? Да, это было оно. То самое «хуже».
Мерлин, теперь мысли Гермионы закольцовывались на одном: это, все это, происходящее нужно было немедленно прекратить. В ее ли силах было заставить его никогда больше не трогать ее? Временами казалось, что уже все равно, что она готова даже сдаться, лишь бы больше никогда не видеть, а главное, не чувствовать ничего подобного. Только бы не упасть в омут, на краю которого Гермиона Грейнджер неожиданно себя обнаружила.
Сосредоточиться. Нужно собраться, взять себя в руки. Где ее хваленый рациональный ум? Что она может сделать прямо сейчас? Каким образом помочь пленникам?…
И тут Гермиону будто окатило ледяной водой, и гриффиндорка, подскочив, принялась немедленно одеваться.
Палочка!
Ее палочка, скорее всего, осталась в библиотеке, среди завалов стеллажей и книг, и оставалось только молить небеса о том, чтобы о ней никто не вспомнил! Вот теперь было просто жизненно необходимо, чтобы ее сознание оставалось запертым на все возможные замки.
С трудом натянув джинсы на все еще влажную кожу, Гермиона проверила ментальные блоки и бесшумно, в одних носках, выскользнула в коридор, с трудом заставляя себя осознать риск, на который шла, и не нестись к цели сломя голову. Ее, казалось, вел чистый адреналин. Мокрые волосы немедленно намочили футболку, которая теперь неприятно холодила кожу.
В коридоре был зажжен свет, поэтому путь до библиотеки был преодолен удивительно быстро, однако атмосфера за белой дверью на пару бесконечных секунд пригвоздила Гермиону к месту. Очертания разгромленных шкафов виделись в темноте какими-то чудными монстрами. Девушка понятия не имела, сколько сейчас времени, но кромешная тьма, едва разбавляемая зловещим свечением луны, изредка появляющейся из-под плотного слоя облаков, намекала примерно о середине ночи. Не было слышно ни звука, кроме легкого завывания ветра в оконных щелях. Отвесив себе мысленную оплеуху за промедление, она двинулась туда, куда, как ей помнилось, отлетела ее многострадальная палочка. Удивительно, но в спальне, которую Грейнджер уже считала своей, она чувствовала себя в гораздо большей безопасности, даже несмотря на ту своеобразную компанию, что чтила ее своими редкими визитами.