власть“. Ну ладно, Бог с ними… Нужно самому как-то из этой грязи выбираться быстрее».
— Борис, ну что скажешь на этот цирк?
— А что можно сказать? Нас «в тёмную» развели. Сам уже, как и ты, подумываю идти на пенсию и пчеловодством заняться. Пчёлы хоть и кусаются, а всё же — свои.
— Даже не знаю, что и подумать о поступке нашего маленького шефа… То ли, как мы, «попал в жир ногами», то ли умысел денежный имеет? Чужая душа — потёмки, в его мозг не заглянешь. Ладно, не будем о грустном, время покажет. Давай лучше о «музыке» поговорим, У тебя, чем дело закончилось с зерном из Казахстана, которое должно к нам поступить в область?
— Зерна нет и денег нет, — ответил Борис, тяжело вздохнув, будто деньги были его, а не областного бюджета. — Представляешь? Целых восемнадцать миллиардов рублей, старыми деньгами, прилипли в чьём-то кармане, а крайний остался областной чиновник. Видимо, не всё так гладко его друзья просчитали в этой сделке: пообещали золотые горы, а он и повёлся на это, перечислив деньги на элеватор в Казахстан. Халатно отнёсся к этой сделке, не проверив всю цепочку, понадеялся на своих друзей из коммерческой организации — вот и пострадал. Следователь ходатайствует об его аресте. Думаю, удовлетворит его просьбу: закроют лет на пяток, на суде сделают крайним, а остальные отскочат. Оказывается, такого количества зерна на элеваторе для этой сделки не имелось, как и людей, — все участвующие лица подставные, а фирмы зарегистрированы где-то в Калмыкии.
— Не понял… Ты же был в Казахстане — что, денег и зерна не нашёл?
— Почему? Нашёл кое-какие концы в этой сделке — зерно на элеваторе хранится, но оно уже давно продано — имеет своих хозяев. Развели наших бестолковых чиновников, как кроликов: они заплатили деньги подставной фирме, которую в документах указали коммерсанты, чтобы меньше платить за растаможку зерна, — понадеялись на русский авось, может, проскочит. Но не удалось. И зерна нет, и денег тю-тю, — ищи ветра в поле.
— Да, Борис, — дела, как сажа бела!.. Нужно сейчас тебе последить, как коммерсанты, участвующие в этой сделке, купят хорошие машины, офис приличный приобретут в центре города и уважаемыми людьми станут. Такие большие деньги так просто не уходят в небытие — обязательно всплывут примерно вот в таком варианте, я обрисовал тебе их перспективу. Я слышал — в этой сделке мой подопечный из синагоги участвовал?
— Есть такое. Связующим звеном в этой сделке был как раз твой подопечный — Сеня Шлимензон. Его даже за эту сделку немного свои же побили, — якобы он всех подвёл под монастырь. Но по документам он нигде не проходит и к уголовному делу его не привязать. А его битьё организовали специально, показав участвующим в сделке чиновникам, что он виноват. Хотя Сеня сам попросил своих компаньонов это сделать — себя побить, чтобы перед ними оправдаться и показать, что он — тоже пострадавший. Вот ушлый, — за деньги свою морду подставил! Вот нация так нация — за деньги мать родную продаст! Я этому и не удивлюсь. Ты видел когда-нибудь в жизни, чтобы еврей стал пострадавшим в коммерческой сделке? Я — нет.
— Боря, я видел разных пострадавших — евреев, татар, таджиков. Нация тут не причём, у всех народов есть свои уроды. Что, у русских скажешь — меньше? Ещё больше, в тысячу раз, — могу поспорить на литр коньяка. У меня на одного товарища телефон стоит на прослушке — он вообще хохол, так вот, целый месяц не может пристроить пять миллионов долларов ни в один зарубежный банк. Кстати, каждый день хожу в ФСБ — с утра читаю у них сводки про него, родимого, и жду, когда же он с долларами разберётся — целое состояние. И не знаю, где же он их взял-то столько много? Коммерцией не занимается, свечного заводика не имеет — правда, имеет якобы дружескую связь с губернатором, по крайней мере, он всем так рассказывает. Знаю, что часть денег — восемьсот тысяч долларов — с одного военного завода увёл также мошенническим способом, нового пока в стране ничего не придумали. Это федеральные деньги, они были выделены в помощь заводу. Так они с замом этого завода их себе и присвоили — обычное дело: имеешь в хозяйстве «пилу», что же их не попилить? Деньги дармовые, контроля со стороны государства за ними нет. ФСБшную службу подключил по этому оперативному делу специально — своей не доверяю. Так он каждый день созванивается с неким генералом из министерства обороны, фамилия у него такая звучная — Ефимов Михаил Иванович, в звании генерал-майора. Тот кормит его обещаниями — якобы уже нашёл один немецкий банк в Швейцарии, у которого есть филиал в Москве, и, мол, через него можно перевести деньги за рубеж, — но, думаю, врёт. Ну, или цену себе набивает, сумму больше хочет с него получить за посреднические дела. Схема такова, что чёрт ногу сломит, а вот взять его с поличным и спросить «откуда деньги, Зин?» — нельзя. «Уголовное дело у вас, опер Семёнов, имеется?» — «Нет, не имеется». — «Значит, отставить!»… Нарушением конституции тут попахивает, если просто взять его за жабры, не имея уголовного дела. Демократия гуляет в стране!
— И что собираешься делать? — спросил Борис.
— А ничего — буду продолжать слушать, да вдобавок наружку за ним пущу. Пусть ребята за ним походят, может, пару серьёзных эпизодов и накопают. В общем, потихоньку буду собирать на него материал. Может, успею до пенсии с ним поработать и довести дело до конца. А так — руки опускаются, помощи ни от кого нет, все заняты своими делами. Во времена настали — воруй, не хочу! Раньше всё было понятно — мы, оперá, на одной стороне баррикады, жулики на другой, а сейчас всё перемешалось: не знаешь, где свои, где чужие. Глядишь, и самого могут подвести под монастырь. Своему руководству уже не доверяю — подставляют на каждом шагу. Буду показывать вид, что работаю, а сам реализовать дела не буду — те, что по коррупции. А вот где братва проходит — с ними попроще. Вот ими и буду потихоньку заниматься: их нужно отправлять в места не столь отдалённые, там им и место. А вот чиновников сажать в «зону» никак нельзя — только время зря потратишь, пока все инстанции пройдёшь. Пусть даже дело до суда дойдёт — результат впоследствии будет нулевой. Конфискация имущества их не касается — закон не позволяет, а этого они больше всего и боятся, — а посидеть годик-другой в тюрьме им всё равно, что очередной отпуск. Они готовы присесть,