О, — сказал Саммерин своим таинственным блеском, — Он будет здесь.
Затем я снова пробежалась глазами по горлу, по плечам, по рукавам, сморщенным, как будто они были задраны до предплечий, а затем поспешно расправлены. А потом я вытянула шею, вглядываясь в его собеседницу, который теперь неловко сидел в одиночестве.
— Она была хорошенькой.
— Я не заметил.
Я, конечно, заметила.
И я также заметила, как его взгляд скользнул по моему телу. Вернулся обратно.
— Это было умно, — сказал он. Слишком небрежно. — Платье.
Я хлопнула ресницами.
— О? И это все?
— Не притворяйся, что я нужен тебе, чтобы тешить твое эго. Ты знаешь, что хорошо выглядишь. — Затем он посмотрел через мое плечо и поднял брови. — Все это, видимо, знают.
Я проследила за его взглядом и увидела группу людей, которые смотрели на нас слишком долго, чтобы это могло быть случайным, прежде чем поспешно отвернуться.
— Думаю, ты производишь впечатление, — сказал Макс. Его глаза метнулись в сторону скопления активности вокруг Зерита, и я не была уверена, вообразила ли я перемену в его голосе, когда он добавил: — Танец тоже был умным. Вы двое устроили настоящее шоу.
— Я не знаю, сработало ли это. И послушает ли он.
— Во всяком случае, это привлекло к тебе много внимания. Никто не может рассчитывать на то, что у Зерита внезапно разовьется чувство порядочности. Но если твоя цель — внимание, ты делаешь успехи.
Прогресс. Этого было достаточно?
— Я еще не закончила, — пробормотала я, и намек на улыбку дернулся в уголках рта Макса.
— Я и не ожидал меньшего.
Какое-то время мы просто стояли плечом к плечу, глядя на вечеринку. Толпа становилась все громче, музыка агрессивнее, запах духов и кожи все резче.
Я мельком увидела знакомое лицо на окраине танцпола и усмехнулась, толкая Макса в плечо.
— Смотри.
По комнате шагал Мот, неловко сцепив руки за спиной, и нервно поглядывал на хорошенькую девушку Вальтейна в безобразном розовом платье.
— Вознесенные, — простонал Макс. — Не делай этого, Мот. Девочки Вальтейны — это беда.
Я рассмеялась.
— Даже я?
— Особенно ты.
Мы наблюдали, как Мот подошел к девушке, и после короткого разговора, который выглядел настолько неловко, что я почувствовала, что физически съеживаюсь, они вместе зашагали на танцпол.
— Однажды, — как ни в чем не бывало заявил Макс, — он оглянется на это как на начало своего падения.
Я усмехнулась.
— Ты ревнуешь только потому, что никто не стал бы танцевать с тобой, когда ты был в его возрасте.
— Только одна бедняжка, — ответил он, — и мой взгляд невольно нашел Нуру, стоявшую на другом конце комнаты. — Но, честно говоря, тогда я был немного пухленьким и далеко не таким лихо красивым, как сейчас.
Его губы изогнулись вокруг слов с приторным налетом сарказма. Но когда его взгляд метнулся ко мне, у меня в горле встал не совсем понятный ком. Было что-то в том, как он смотрел на меня — тяжелый от невысказанного вопроса, синие огни, танцующие на его лице, жар, исходящий от его кожи даже на расстоянии нескольких дюймов — что заставило тепло разлиться внутри меня.
Я подняла подбородок к открытым дверям, ведущим в сады и к скалам.
— Слишком громко, — сказала я. — Выйди со мной на воздух.
Вместе мы проскользнули сквозь толпу и вышли за двери. С закатом опустился густой туман, и стена прохладного влажного воздуха казалась ступающим в облако. Мы молча шли по извилистым дорожкам, встречая все меньше и меньше тусовщиков. Пока, наконец, мы не остались одни на каменном патио, выходящем к скалам и морю.
Туман был настолько густым, что луна превратилась в пятно отпечатка большого пальца, стирая линию между морем и небом. Башни скорбно стояли позади нас, шифон скользил на легком морском ветру. Музыка искривлялась сквозь туман далеким эхом.
Мы все еще были в тени Башен, но вечеринка казалась такой далекой.
И все же, даже в этом торжественном одиночестве, даже в этой студеной ночи еще оставался этот жар.
Я посмотрела на море и подчеркнуто не на Макса, хотя и чувствовала его взгляд на себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я ужасный танцор, — сказала я. — Ты это знал?
— Ты была танцором в Трелл, не так ли?
— Была, но только по памяти. Я считала шаги. Только, если я достаточно практиковалась. Мне даже не нужна была музыка.
Он усмехнулся.
— Грубая сила. Я должен был знать. — Затем, через мгновение, — Я думаю, что это может быть первый раз, когда я слышу, как ты вслух признаешь свою слабость.
Боги. Наверное, так и было. Я подняла на него глаза и приложила палец к губам.
— Только чтобы ты знал. И я говорю тебе это только потому, что не хочу опозориться, когда попрошу тебя потанцевать со мной.
Тишина. Такая глубокая тишина, что остатки далекой музыки смешались с внезапно оглушающим стуком моего сердца. Макс стоял с прямой спиной, сцепив руки за спиной. На этот раз я не смогла прочитать выражение его лица.
— Или, — сказала я небрежно, — ты оглянешься на это как на начало своего падения?
— Я… — Он вздохнул, усмехнулся, засунул руки в карманы. Потом убрал их. — Мой ответ зависит от одного условия.
— Какого?
Он сделал шаг вперед, потом еще один. Я тоже, пока наши тела не оказались прямо друг перед другом, пока я не почувствовала, как его теплая рука скользнула в мою.
— Без счета, — сказал он.
— Только в этот раз.
— Только в этот раз.
И его рука уже была на моей талии, мои руки на его плечах, когда я прошептала:
— Договорились.
Мы покачивались вместе, несколько неловко, под далекую музыку. Моя щека едва коснулась его. От него пахло пеплом, сиренью и слабым намеком на далекое море.
— Не думала, что ты скажешь «да», — пробормотала я. — Я думала, ты не создан для светской милости.
Его смешок был тихим, но мы были так близко, что я почувствовала, как он отразился от его мускулов.
— Во-первых, — возразил он, — мы одни. Так что термин «светский» не применим.
Верно.
— Во-вторых. — Он попытался запустить меня в нежное вращение. Мы ошиблись во времени и споткнулись, прерывая его следующее слово хрипловатым смехом. — В том, что мы здесь делаем, нет ничего изящного.
Очень верно.
Он посмотрел на меня и поднял брови, молча прося разрешения на вторую попытку. Я кивнула, и мы почти — почти — покрутились.
Вот только я поскользнулась на влажной земле и, отвлекшись, бросилась ему на грудь. Мы оба издали стон удара, и мой неловкий смех все еще замирал на моих губах, когда я вдруг так остро ощутила тепло его тела, прижатого к моему. На сколько мне понравилось. Как сильно я хотела погрузиться в это.
Мои руки скользнули по его шее. Он опустил меня во что-то, слегка напоминающее объятия, и я свернулась вокруг него. Каждый нерв в моем теле был в огне, загорелся от прикосновения его рта к моей щеке, от едва заметного шепота, касавшегося моей кожи, когда он дошел до моего уха.
— Так что, может быть, — прошептал он, — я мог бы быть создан для этого.
Может быть, я тоже могла бы. Создана или не создана. В тот момент мне было все равно, какой.
***
В конце концов мы все-таки — неохотно, хотя ни один из нас не признался в этом вслух — вернулись на вечеринку. И я возобновила свое выступление, собирая удивленные и испуганные взгляды так же, как когда-то собирал серебряные монеты. Я говорила правду всем, кто осмелился спросить меня, не жалея ни жестокости, ни уродства, ни ответственности.
Недостаточно. Никогда недостаточно.
Эти слова все еще пульсировали во мне, когда мы с Максом, наконец, покинули вечеринку, спустя много времени после того, как свет начал мерцать, спустя много времени после того, как Саммерин, Мот и большинство других гостей удалились. С момента нашего единственного сказочного танца мы почти не разговаривали до тех пор, пока не ступили обратно в знакомое тепло этой захламленной гостиной.