старая полугномка с ведром, обошла меня по дуге, что-то бормоча про проклятых наркоманов, которые окончательно совесть потеряли, я её проигнорировала. Она дошла до мусорных баков, пошла обратно, на полпути споткнулась и выдала такую мощную волну негативных эмоций, что я обернулась, чтобы посмотреть, что её так впечатлило – она смотрела на меня и закрывала себе рот ладонью, выглядя самым пристыжённым созданием в мире.
«Куртка, что ли?»
Я посмотрела внимательнее на рукава и шевроны, увидела именную нашивку на груди и особую нашивку пожарного подразделения под ней.
«То есть, у меня на спине от плеча до плеча огромная флуоресцентная надпись: "МЧС". Понятно.»
Женщина подбежала ко мне, наклонилась и спросила:
– Деточка, так ты спасатель?
– Я санитар скорой. Это не моя куртка...
Она не дала мне договорить, бросила ведро, схватила меня и потащила в сторону дома, скороговоркой рассказывая, какие хорошие люди работают в скорой, и в МЧС, и вообще везде, и что у неё сын шахтёр, и его два раза уже из-под завалов вытаскивали, один раз он даже женился на спасательнице, и они нарожали ещё спасателей, и все такие хорошие, и красивые, прямо как я.
Она увидела мои уши и поняла, что её слова про проклятых наркоманов я услышала, и теперь ей было ужасно стыдно, она поила меня чаем, а я впитывала её стыд, как самый циничный демон – эта сила была для меня естественной и помогала справиться с тем, что в меня закачали при помощи «солёного эликсира». Я допила чай, поблагодарила и ушла, самочувствие не стало особенно лучше, но я хотя бы могла идти.
Каждый шаг давался так тяжело, что я старалась не концентрироваться на расстоянии, а сосредоточиться на том, чтобы сделать следующий шаг, и потом ещё один, и ещё, отмечая каждую смену плитки под ногами как свою маленькую победу. Я помнила все виды плитки от больницы до общежития, я так много раз ходила, и редкие ямы помнила, отмечая ими отрезки пути. Когда я прошла большую часть бульвара Поэтов, уже готовясь свернуть в сторону общежития, плитку стало заметать пушистым лёгким снежком, он быстро таял, но пока снежинка падала, она казалась пуховой.
Я остановилась на углу, оперевшись о цокольный карниз дома, и подняла голову, чтобы посмотреть на этот снег – он занял всё небо, сделав его белым. Эта безграничная чистота опускалась на меня вместе со снежинками, постепенно заметая в памяти эту ночь, обожжённые тела, чёрные от угольной пыли и копоти, грязь чужих квартир, ненависть пациентов и их близких, равнодушие полиции. Раньше меня оберегал мой цензор, но сейчас его почему-то не было, и вместо чёрной краски я использовала белый снег, глубоко вдыхая этот морозный воздух, царапающий горло холодом, зато стирающий из памяти запах чужой боли.
Кто-то крепко взял меня за локоть и сказал:
– Помоги, деточка, без тебя никак. – Я опустила голову и посмотрела на невысокую старушку в забавном берете с вышитыми цветами, она держалась за меня двумя руками и улыбалась, сообщая, как весёлую шутку: – Всё на свете вижу, светофор не вижу! Мне туда надо, – она указала в сторону, противоположную той, куда нужно было мне, но я кивнула и повела её к переходу – мне сегодня помогла одна старушка, пора и мне помочь одной.
Старушка, судя по энергии, в моей помощи не особенно нуждалась – её живые голубые глаза выглядели совершенно здоровыми и сияли смешливыми искрами, когда она рассказывала о том, как добиралась сюда через «Джи-Порт», и какие она везёт носочки и пирожочки своей очень хорошей внучке. Она не угомонилась, даже когда мы перешли дорогу, а просто потащила меня дальше, в сторону второго корпуса Академии. Я сначала подумала о том, как на меня посмотрят мои одногруппники, увидев мятой после ночной смены, ещё и в чужой куртке, а потом решила об этом даже не думать, поняв, что чувствую себя гораздо лучше.
«Это старушка. Точно она.»
Её воздействия были такими тонкими, что я не взялась бы доказывать, что они вообще были, но эффект был несомненным, и его легко можно было перепутать с освежающим эффектом от холодного чистого воздуха. Я вспомнила, где уже с этим сталкивалась – Алан таким же образом лечил меня после того, как воткнул в парту нож демонов, спровоцировав всплеск страха, который я поглотила, как он сказал, «перетрудив ауру». Он мне тогда помог точно так же, чем больше я об этом думала, тем увереннее становилась – у них был один учитель, или, как минимум, один учебник.
«Она тоже демон, что ли?»
Мы подошли ко входу во второй корпус и остановились, старушка посмотрела на мою руку, которую до сих пор держала мёртвой хваткой, потом заглянула мне в глаза и сказала:
– Красивые часы.
– Там нет часов.
Она опять посмотрела на мою руку, чётко над локтем, мне стало не по себе от уверенности, с которой она это сделала.
– А я их вижу. Я умею видеть дальше настоящего. И я получила твоё письмо, Лейли эль'Хирн, – она подняла голову и посмотрела мне в глаза без улыбки. – Ты его не отправила, но я его увидела. И я тебе очень благодарна за то, что ты заботишься о моей Сарочке. Ты добрая девочка, и очень, очень сильная. Ты можешь спасти целый Мир. И ты должна знать, – она указала глазами на часы у меня над локтем, которые я давно уже не носила, но она их видела, и я их чувствовала прямо сейчас. – Он умрёт без тебя, принцесса Лея. Его кровь прольётся на песок в канун Рождества. Если он там будет, а ты – нет, он умрёт. Ты слишком добрая девочка, чтобы это допустить, да?
Она улыбалась, мне становилось жутко от этой улыбки – именно так должен выглядеть всемогущий бог смерти, который изучает чужие судьбы и решает, какую прервать, а какая пусть продолжается. Я чувствовала себя богом, когда останавливала руками хлещущую из пациентов кровь, или ломала им рёбра, откачивая после