– А-а… – Тоннер хотел спросить про Кислицына, но на сей раз вовремя остановился.
Софья Лукинична и так, и сяк крутилась перед Тучиным:
– Фи! Даже на платье не взглянул!
– У меня срочный заказ! Не шевелись, Пантелейка!
Тучин успел зарисовать только Тимкино лицо; что ж, фигуру Гиацинта придется писать с казачка.
– Александр Владимирович!
Тучин вздрогнул, осторожно обернулся к двери:
– Ах! Это вы, Илья Андреевич! Слава богу! Очень рад!
Тоннер головой потряс – не снится ли? В последние встречи художник недвусмысленно выражал ему неприязнь.
– Добрый день! Я на секунду. Меня просили кое-что вам передать. – Доктор достал письмо Дашкиной и, только отдав его адресату, заметил Лаевскую: – Здравствуйте, сударыня!
– Здравствуйте! – с вызовом произнесла Софья Лукинична.
– Как ваше самочувствие?
– Как видите! – Лаевская смерила доктора уничижительным взглядом.
– Сударыня, я у вас случайно в спальне микстурку свою не забыл?
– Нет! – Софья Лукинична злобно сверкнула глазами. А затем вдруг улыбнулась: – Но можем пойти поискать! Вместе!
– Увы, временем не располагаю! – поблагодарил Тоннер. – Если вдруг найдется – не сочтите за труд…
– Огромное спасибо, Илья Андреевич! – Тучин, прочтя записку, сперва подпрыгнул, а потом на радостях обнял доктора. – А вы-то сами идете на маскарад?
– Увы, придется.
– И мне тоже. Но… – Тучин нахмурился. А вдруг Киршау его в лицо узнает? Обер-полицмейстеру по должности положено маскарады посещать. Как бы так одеться, чтоб не узнал?
– Всего хорошего! – поспешил раскланяться доктор. – Мне еще к Полине Андреевне надобно заглянуть!
– Ну что они в ней нашли? – разозлилась Софья Лукинична. – Сашенька! А ты, соколик, что нахмурился? Прямо как в детстве! Помнишь, тебя оса укусила, ты личико сморщил, заплакал, на коленки мои забрался, а я гладила тебя и дула. Не помнишь? Ты крошкой тогда был, еще в платьицах бегал…
Какая идея! В женском платье Тучина никто не узнает!
– Тетушка! – воскликнул обрадованный художник. – В вашем гардеробе что-нибудь для меня найдется?
– Ваша тысяча! – Кислицын развернул сверток, в котором ассигнации соседствовали с серебром и даже медью.
– Тяжело, поди, было такую сумму собрать? – сочувственно спросила Ирина Лукинична.
Кислицын вздохнул.
– Эх, Матвей, Матвей! От кого, от кого, а от тебя не ожидала.
– Прошу прощения, Ирина Лукинична!
– Понимаю, понимаю! Бес попутал! Что ж, с кем не бывает! Но что сделано, то сделано. Будем вместе ошибки исправлять.
– Я готов!
– И отлично! Со свадьбой, сам понимаешь, тянуть нельзя. Думаю до поста Филипповского сыграть.
– С какой свадьбой? – с замиранием в голосе спросил Матвей Никифорович.
– Твоей! Твоей с Оленькой! Везунчик! Весь банк сорвал. Все пятнадцать тысяч!
– Но Ирина Лукинична…
– Да не волнуйся так! Ребеночек, может, еще и помрет. Они часто дохнут! А денежки – все, считай, при тебе!
– Да послушайте! Не могу я на Оленьке жениться! Я Полину люблю!
– Хитрец! – Ирина Лукинична погрозила ему пальчиком. – Аппетит проснулся? Пятнадцати мало? Ладно! Давай так! Ежели ребеночек через годик не помрет, я тебе еще тыщонку подкину! По рукам?
– Ирина Лукинична! Я не торгуюсь! Поймите: я люблю Полину! И она меня! – Кислицин упал на колени. – Благословите!
– Что? Да какая это любовь? – злобно прошипела Ирина Лукинична. – У вас не любовь, у вас томление плоти! Любовь – это когда надежность, когда обеспеченность, когда положение в обществе! Полина к нищете твоей не привыкла! Да и мы не допустим! Костьми ляжем!
– Ирина Лукинична! Я наследство получу! Вот бумаги, взгляните…
– Не морочь мне голову!
– Господи! Что ж такое! Я же по-хорошему пытаюсь! Мы же все равно поженимся! Сбежим!
– Что? Да я… В порошок сотру! В долговую яму засажу!
Матвей придвинул к ней лежащую на столе кучку денег:
– Все до копеечки, пересчитайте!
– А те, что московским процентщикам задолжал? Ефросинья Михеевна пишет, разыскивают они тебя! Так я им сообщу, где искать!
– Это ваше право!
– Из дома тебя уже выставили, будешь упорствовать – и со службы выпрут! За тебя ведь Андрей Артемьевич хлопотал? Похлопочет об обратном!
– Честь имею! – Матвей Никифорович щелкнул каблуками.
– Опомнись…
Ирина Лукинична в ярости запустила в дверь подушкой. Очень она надеялась, что уговорит или запугает Кислицына. Что же теперь делать? За кого Ольгу выдать?
– Никанорыч! Где тебя носит, старый хрыч!
– Да здесь я! – Кислицын, выходя, стукнул дворецкого распахнувшейся дверью – тот, по своему обыкновению, подслушивал.
– Есть новости?
– Так, ерунда! К господину Тучину фельдъегерь приезжал. А сразу после Александр Владимирович приказали в кабинете Владимира Андреевича шторы раздернуть.
– Его высокопревосходительство что делает?
– Андрей Артемьевич? К маскараду одеваются!
– Что? И он туда же?! Батюшки светы!
Утренний рублик был реквизирован укушенной Аксиньей (пока Макар тащил ее к докторам, залезла, тварь, в карман). После унизительных просьб, клятв «никогда больше» и прочих калечащих душу обещаний ему было выдано на стакан.
А что такое стакан? Первый робкий шаг! Насмешка над трепещущим нутром!
Макар вымел у калитки яму, карауля Шнейдера. Тот явился под вечер.
– Опять рублик с вас! – заявил ему с ходу осведомитель.
Борис Львович скривился:
– Я в твоих услугах больше не нуждаюсь!
– Да вы послушайте! Я вам такое расскажу! Тут…
– Пропусти!
– Утром собака Тоннера жену мою покусала! Потом Тоннер обедать приезжал…
– Мне это неинтересно. – Шнейдер предпринял попытку обойти Макара.
– Откушал и снова уехал. Да! И Данилу с собой прихватил. А собака следом побежала. Тварь!
Шнейдер шел быстро, но сторож не отставал.
– Вернулись через пару часов, но только Данила с собакой, Тоннер – нет. Я стою себе мету, вдруг карета подъезжает…
– Киршау? – на всякий случай поинтересовался Шнейдер.
– Э-э-э. Если бы…
Макар все больше и больше отчаивался. Событие было так себе, ничего примечательного, но на безрыбье, как говорится, и сам раком станешь.
– Кто? – Шнейдер на ходу обернулся.
– Жандармского корпуса полковник! Из кареты не вылезал – выпимши потому что, а прямо оттуда приказал мне: «Доложи, говорит, что прибыл». Но тут Данила с Катей выскочили: «Федор Максимович! Федор Максимович!» Оказалось, в карете еще двое. Один иностранец, а второго вы видели. Художник, что вчера приходил.
– Ну и бог с ними! – сказал Шнейдер.
– Катерина их в дом звала. Давайте, мол, покормлю, мясо пожарю. Но те отказались, знают, наверное…
– Что знают? – спросил, зевая, Борис Львович.
– Как что? – удивился Макар. Он так часто слышал и сам пересказывал придуманную Аксиньей страшилку о том, что Тоннер питается человеческим мясом, что и сам в нее потихоньку поверил. – Илья Андреевич каждый день в морге кусочек отрубает и домой приносит. Аксиньюшку мою готовить заставлял…
– Клянись!
– Чтоб меня черти разорвали!
– Под присягой подтвердишь?
Макар зажмурился, а затем выпалил страшную цифру:
– Двадцать!
– По рукам!
– Серебром!
– Облезешь!
– Тогда рубль прямо сейчас!
– Будет тебе рубль! Только бумагу одну подпишешь!
В прихожей было не протолкнуться. Филипп Остапыч бегал из угла в угол, подавая господам верхнюю одежду. Возле крыльца их уже с полчаса дожидались кареты и экипажи.
– Чур, Сашенька со мной едет! – топнула ножкой Софья Лукинична, схватив Тучина за руку.
– Мы, кажется, не знакомы, сударыня! Позвольте представиться… – начал было генерал Лаевский, но его с хохотом перебила Ольга:
– Это же наш Сашенька! Александр Владимирович смеха ради в платье Софьи Лукиничны обрядился!
На стройном Тучине черное с кружевами платье сидело как влитое. Клок и шляпка с вуалью довершали картину.
– Не припомню, матушка, у вас такого платья! – заметила Полина.
– Сегодня в коробке нашлось! Я приказала утром открыть, думала, там розовое лежит. Ан нет! Его только к вечеру доставили! Безобразие!
Софья Лукинична оделась цыганкой: к платью, добытому с боями у Сиклер, присовокупила бусы, монисто, в прическу воткнула алую розу, а в руках держала пестрый веер.
– А вот и Матвей Никифорович! – обрадовался Андрей Артемьевич, завидев спускавшегося от Ирины Лукиничны Кислицына. – А мне сказали, что вы съехали!
– Так и…
Молодой человек не договорил. Его перебила Марфуша, внезапно появившаяся на лестнице:
– Возмездие грядет! Горе дому сему!
– Она что? Тоже на маскарад поедет? – удивилась Софья Лукинична.
Кликуша спускалась, патетически размахивая руками, с завыванием декламируя странные строки:
Пятый к первому придет!Рок!Ровно в полночь там умрет!Кровь!Да свершится страшный суд!Меч!Да погибнет грех и блуд!Тлен!
Чистый помыслами ангелПризван Господом карать.Трепещи! Грядет архангел,Михаилом его звать!Пятый к первому придет!Пятый к первому придет!Пятый к первому придет!Ровно в полночь он умрет!
– Ну и чушь! – воскликнула Софья Лукинична.