– Содомит?
– Я не виновен! – Тучин встал. – Я все сейчас объясню!
– Ребенка? – вскричал полковник, дочитав бумагу. – Ах ты…
Тучин вовремя сел, иначе полковник выбил бы ему зубы.
– Фамилия, сословие?
Тучин молчал.
– Будешь говорить?
Художник мотнул головой.
– К Яхонтову! – коротко распорядился Киршау. – А я иду обедать! – Полковник гневно посмотрел на адъютанта: – Проследи, чтобы Лютиков подношения забрал! И сигары верни! Думаешь, не видел?
Следствие было кратким, а результат – неутешительным. Пока порученец искал Яхонтова, явились люди купца Лютикова, и адъютант зашел с ними в кабинет полковника, дабы они там ничего не сперли. Воспользовавшись его отлучкой, Тучин подхватил корзину с фруктами (подношение полковнику от Лютикова) и вместе с ней покинул дом обер-полицмейстера. Ни внутренняя, ни внешняя охрана не обратила на него никакого внимания.
Больше всех был рад Яхонтов – и тому, что Киршау осрамился, и тому, что от выгодного дельца, которое придумал хитрюга Митрофаныч, наконец-то и он, Петр Кузьмич, начнет получать долю. Слышать про аферу доводилось, а вот подступиться да лапу наложить пока не получалось. Теперь попляшут, черти! Кто виноват, что содомит сбежал? А? Квартальный надзиратель, который у преступника не удосужился фамилию выяснить!
– Вас господин губернатор вызывает! – сообщил удрученному обер-полицмейстеру адъютант вскоре после того, как Петр Кузьмич отбыл на Садовую.
Гражданский губернатор обитал на той же Большой Морской, и Киршау решил пройтись пешком. Никаких бумаг с собой не брал – разве угадаешь, зачем вызвали? Полиция за все в ответе! Может, государь верхом катался, кучку лошадиную приметил, вот высочайшее неудовольствие и высказал, мордой в ту кучку губернатора потыкал. Теперь черед Киршау, а через час – полицмейстеров. Главное правило служебной лестницы: награды оставляй себе, а нахлобучки дели с подчиненными – Карл Федорович неукоснительно соблюдал.
Гражданский губернатор Санкт-Петербурга Крабовицкий прогремел еще в прошлое царствование. Виданное ли дело: получил из казны 350 тысяч на закупку зерна (в Орловской губернии, где тогда вице-губернаторствовал, случился неурожай) и не только страждущих обеспечил, но еще и 180 тысяч вернул! Император был потрясен! Наградил бессребреника Анной и назначил вице-губернатором в Первопрестольную. Не забыл Крабовицкого и Николай Павлович, этим летом перевел с повышением в столицу!
Развалясь в глубоком кресле, Иван Семенович Крабовицкий пыхтел гаванской сигарой. И обер-полицмейстеру предложил, вальяжно открыв недавно початую коробку. Кабинет, словно не ноябрь, а жаркий август за окном, был заставлен фруктами. Дыни, яблоки, груши, виноград в обрамлении персиков, сливы трех сортов, алыча! Все это великолепие еще пару часов назад украшало кабинет самого Киршау. Ушлый Лютиков времени зря не терял! Да и Крабовицкий, видать, тот еще бессребреник!
– Как дела в городе? – ласково осведомился гражданский губернатор. Отказавшись от сигары, Киршау осторожно ответил:
– Все как обычно. За последние три дня семь ограблений, тринадцать драк, два самоубийства…
– Да, да! Читал! – рассеянно кивнул губернатор. – Граф Ухтомцев, барон Баумгартен. Государь очень расстроен! Впрочем, ничего удивительного! Не так ли? Ухтомцев был разорен, Баумгартен – удручен гибелью приятеля. Как бишь его… Репетина. Кто вел следствие?
– Яхонтов!
– Яхонтов? – переспросил Крабовицкий. – Ну, тогда разве могут быть вопросы, Карл Федорович? А? Разве могут быть какие-то вопросы?
Киршау похолодел:
– Нет!
– А почему тогда какой-то квартальный за спиной Яхонтова, – Крабовицкий поднял указательный палец, показывая, как высоко он оценивает Петра Кузьмича, – ходит и по новой вынюхивает, свидетелей допрашивает?
Отпираться было глупо:
– Сомнения имеются!
– В Яхонтове?
– Нет! То есть… Сомнения, что самоубийства… Уж больно подряд. Верхотуров – из окна, Репетин – с лошади, Ухтомцев застрелился, Баумгартен повесился…
– Ах, у вас сомнения?! – Крабовицкий вскочил с кресла. – Черт побери! Вы полковник или девица?
– Полковник!
– А раз полковник, засуньте сомнения в ж…! Сомневающиеся служить не способны!
– Но господин губернатор! За два месяца четыре странные смерти…
– Нет, не четыре! В Петербурге вашим попустительством с начала года двадцать странных смертей! Именуемых убийствами! Так? Так! А за весь прошлый год сколько? Молчите? Восемнадцать! А еще два месяца впереди! Нас с вами, Карл Федорович, зачем назначили? А? Чтобы мы эту страшную картину исправили! Переломили, как говорится, ситуацию в столице! А вы? Что вы творите?
– Мы… Мы всеми силами. Трупы – за окраину или в речку. Согласно ваших…
– Тсс! Не хочу даже слышать! Сами виноваты! Не нужно было все подряд регистрировать! Думать надо было с самого начала! А теперь особенно! Вот зачем вы этого Пушкова, – Киршау поразился осведомленности Крабовицкого, – отправили на квартиру Ухтомцева?
– Так ведь дворяне погибли…
– Ну, какие дворяне! Позор, понимаешь, а не дворяне! Не с бабами, а друг с другом!.. Ладно, в молодости, с кем не бывает, но ведь взрослые люди!
– Я только проверить, убедиться…
– Да ведь каждый, кого Пушков опросил, сразу болтать начнет: «Ухтомцев не застрелился, Баумгартен не вешался!» День-другой – и до государя дойдет!
– Виноват!
– Виноват он… Так карьеры и лопаются, Карл Федорович! А я, признаться, на свою столько сил и средств положил, что никому, слышите, никому не позволю!.. Самолично загрызу! Понятно?
– Так точно!
– Следствие прекратить!
– Слушаюсь!
– От купца отстать! Как его? Лютиков?
– Но он же дом против правил…
– Против каких правил, Карл Федорович? Мы с вами устанавливаем правила! Вопросы?
– Никак нет!
– Кругом!
Глава двадцать первая
Моська с достоинством принял награду – большую сахарную косточку со щедро оставленной мякотью. Грызть сразу не стал, оттащил к себе в миску и вернулся в столовую. Сев подле Тоннера, склонил голову набок, выставив вперед ухо: вдруг еще похвалят?
Катерина, подав подкопченные сосиски с тушеной капустой, возмущалась Аксиньей:
– Заранее все обдумала! Потому и плясать потащила. Я-то, дура, еще удивилась: с чего мне такая честь?
– Все-таки не понимаю! За что? Почему? Расплачивался всегда вовремя. – Тоннер был очень удручен воровством бывшей кухарки. – Никогда не мелочился! В счета не заглядывал…
– От нищеты! Ребятишек пятеро, а муж пьяница! – попытался оправдать несчастную женщину Данила.
– Ах, от нищеты?! – возмутилась Катерина. – А почему тогда я не ворую?
– У тебя муж хороший!
– Не оттого они воруют, что нищие, а оттого нищие, что воруют! Господь наказывает!
Тоннер вздохнул. Слова Катеринины – да Богу в уши! Богаче всех на Руси не купцы, не помещики, а господа чиновники! И вовсе не умом, не трудами праведными их богатства нажиты, а исключительно воровством казенных средств.
Моська тоже горестно вздохнул. Илья Андреевич наклонился, ласково потрепал пса. Тот радостно заурчал и стукнул пару раз об пол хвостом-бубликом.
– Ну, а ты как съездил? – Илья Андреевич повернулся к Даниле.
– Марта Андреевна, как вы просили, очередь к Марфуше выстояла, а как зашла, сразу по-французски к ней обратилась. «Мол, купец Кубышкин вам в наследство тыщу рублей оставил. Надобно через час в их дом явиться и получить».
– А Марфуша что?
– Сразу объявила, что больше не принимает, и через полчаса укатила на извозчике.
– К Кубышкину?
– К нему самому! Я у его лавки с одиннадцати утра дожидался. Приехала в траурном платье, на голове шляпка с этой…
– Вуалью…
– Вот-вот! Я следом за Марфушей в лавку вошел. Глядь, она уже на полу корчится! Как Кубышкина живого-невредимого увидела, тут же и грохнулась. Я задерживаться не стал, сразу домой побежал.
– Молодец!
Тоннер задумался, а Моська беспокойно завертел головой. Его тоже назвали «молодцом», а после того косточку кинули! Неужели Данилу сосиской угостят? Запах невиданного кушанья с самого утра волновал пса, каждые десять минут он забегал в дом, нюхал. Так и наткнулся на Аксинью! Но доктор сосиску съел сам. Видно, на вкус она хуже, чем пахнет, – даже не облизнулся!
Потом Илья Андреевич пил кофий, курил трубку. Моська, закрыв глаза, дремал у кресла.
Как только доктор встал с кресла, Моська встрепенулся.
– Данила! – кликнул Илья Андреевич слугу. – Лови пролетку!
– Ужин во скольки готовить? – поинтересовалась Катерина.
– К полуночи! Я вечером на маскараде буду, – сообщил доктор.
Данила вернулся минут через десять:
– Насилу поймал! Куда ехать, спрашивает.
– Сам скажу! – Тоннер наморщил лоб и задумчиво посмотрел на слугу. – Поехали-ка со мной!
Моська решил, что речь о нем, и направился к двери.