Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

— Добрые гости — хозяину отрада, — сказал боцман.

На том они и простились. И, направляясь к себе на Слободку, чтобы, как всегда после рейса, навестить Лаврика, Елизар Саввич припомнил и озабоченно дважды повторил эти слова начальника: «Чем больше народу, тем приятней».

«И верно, что приятней, — подумал боцман, — а только где их, гостей, разместить?»

В этой большой заботе и встретил он у Слободки Елену Михайловну и решил посоветоваться с нею. Как обычно, внимательная, чуточку строгая, она почему-то развеселилась:

— Значит, юбилей? Отлично!.. Молодчина Корявин, помнит ветеранов.

При виде Елизара Саввича и капитан заметно повеселел:

— А, без пяти минут именинник! Садись рассказывай…

Однако вникать в обстоятельства боцмана он не стал, прервал на полуслове:

— Быть именинам, Саввич, и пускай подушка у тебя под головой не вертится. Осмелюсь предсказать, достопочтенный, что все согласуется и устроится, как… в сказке.

Елизар Саввич вернулся на палубу и в сердцах тихонько чертыхнулся. Ничего себе, «как в сказке». Может, и похоже, только есть же и смешные сказки! Все же, подумал он, берег всегда преподносил ему если не одну, так другую заботу, и хорошо, что лихтер долго не задерживался у причала, а в море и суеты поменьше, и спокойнее на душе.

Итак, еще один рейс, и возвращение к давно знакомому причалу, а на причале, ближе, чем обычно, ярко освещенный автобус. Все свободные от вахты матросы, мотористы, механики, штурманы, с ними и капитан, чистенькие, приодетые, веселые, заняли свои места. Передняя скамья, что рядом с водителем, оказалась свободной, и на нее указали боцману.

Шофер и не спрашивал, куда везти, видимо, знал заранее: вымчал на Главную и вскоре тормознул у подъезда нового большого дома.

Неторопливо всходя по лестнице, боцман не мог не приметить, что матросы шли так уверенно, словно уже бывали здесь.

Перед свежеокрашенной дверью второго этажа боцман помедлил, взял за локоть судового плотника Кирюшу.

— Куда это мы?

Смешливый Кирюша знающе подмигнул.

— В квартиру.

— А чья она?

— Да разве вы не знаете?

— В том-то и дело.

— Как же, не знаючи, идете?

— Ну, куда, команда, туда и я…

— Интересно, — снова подмигнув, шепнул Кирюша. — У меня точно такое же положение.

Кто-то уже нажал кнопку звонка, дверь широко распахнулась, и, войдя в просторную прихожую, оглянувшись по сторонам, Елизар Саввич невольно и с облегчением вздохнул: гостей встречали празднично приодетая Елена Михайловна и затянутый в военный китель, а потому казавшийся еще более высоким, ее муж.

«Ясно, — подумал боцман. — Это и есть хозяева. Ну, что ж, они давно к себе приглашали». И не успел он раскланяться с хозяевами, как откуда-то сбоку объявился двоюродный брат Стратон Петрович, тихонько засмеялся, щуря веселые глаза, приблизился, молвил загадочно:

— Все это, знаешь, и приятно, и трогает, а тем не менее нашу Слободку мне жаль.

— При чем тут Слободка? — удивился Елизар Саввич. — Что ее жалеть?

— Я и сам себе не отвечу, — смущенно признался Стратон Петрович. — Действительно, что ее жалеть? Может, потому, что привычка?

Появился необычно чистенький Лаврик и повис у деда на руке:

— Пойдем, я тебе что-то покажу! Ух, дедушка, и красотища!..

Пришлось прервать неожиданный и непонятный разговор с двоюродным братом и проследовать за внуком в соседнюю малую комнатушку. Здесь стояла детская кроватка, невысокий яркого тона столик и под его цвет два маленьких стула. На столе лежала знакомая книжка про Робинзона, а на подоконнике белел уже порядочно исцарапанный, а все же красивый Лавриков теплоход «Северное сияние».

В беспокойной жизни Елизара Саввича было много неожиданностей, и он привык встречать их сдержанно. И на этот раз, стоя у праздничного стола, гляди в знакомые лица матросов, грузчиков, управленцев порта, штурманов, механиков, капитанов — людей, с которыми ему действительно доводилось делить пополам краюшку хлеба и горстку табака, он лишь немного побледнел, но, казалось, не был особенно взволнован.

От него ждали речи, а он запнулся и молчал, и только наблюдательная Елена Михайловна заметила, как по седому его виску, блеснув, сбежала капелька пота, и поняла, что ему это молчание было трудно.

Позже у него нашлись слова, много слов, и все хорошие, сильные, но уже говорили другие.

Внешне суровый, но сегодня по-домашнему простой, Корявин сказал негромко и задумчиво:

— Вечер-то какой особенный, друг Елизар Саввич!.. И, смотри, как неприметно идет швартовка. Значит, прибыл твой житейский лихтер к тихому, спокойному причалу. Что ж, грустить не приходится — таков порядок, у каждого есть время вахты и время отдыха.

Потом встал капитан лихтера — коренастый, неторопливый, с бурым от солнца и от ветра лицом.

— Я в эти минуты пытаюсь представить нашу «коробку» без Елизара Саввича, — не получается. Он прямо-таки сросся с лихтером, с командой, с портом, с флотом, не просто оторвать. Сорок пять лет на море — не шутка. Поэтому я и говорю вам, именинник: в любое время года, в любой час дня и ночи вы, боцман, у нас на лихтере — желанный гость.

Потом говорили и другие, и в их речах, то нескладных, то бойких, то веселых, то грустных, непременно мелькали словечки «тихая гавань», «спокойный причал», «отдать якорь» и прочее, а боцман терпеливо кланялся и улыбался, решив достоять и эту вахту до последней минуты, без каких-либо ЧП.

Были и песни, и медленный вальс под баян, сольное «яблочко», и «Ойра», и, дважды вызванный на «бис», Елизар Саввич отстукал «сербияночку», — вообще весь свой юбилей выстоял образцово. Только после полуночи, решив приспать Лаврика, прилег он рядом с внучком в малой комнатушке, да и сам немного вздремнул. Их, конечно, никто не потревожил.

В два часа ночи моряки с лихтера встали, по знаку своего капитана, из-за стола, откланялись другим гостям и отбыли в порт. Им бы еще повеселиться — такие задушевные торжества памятны на долгие годы, но лихтер не должен опаздывать ни на минуту: в рейс ему предстояло отправиться в пять утра.

В двадцать минут шестого из нового дома, с балкона квартиры Елизара Саввича, старый моряк Корявин первый заметил лихтер, выходивший за ворота порта. — Значит, пошли… — молвил он почему-то с грустью. — Впервые без деда Елизара пошли!

Елена Михайловна тоже некоторое время смотрела вслед кораблю, а потом возвратилась в квартиру, неслышно ступая, приблизилась к двери малой комнаты Лаврика и стала прислушиваться. В комнате было тихо, и она осторожно поплотнее прикрыла дверь.

Именно в те минуты, бодрствуя, как обычно в начале рейса на мостике, капитан лихтера поднял бинокль и легко отыскал на зеленом откосе у моря большой новый дом. Окна одной из квартир все еще были ярко освещены… Находясь под впечатлением доброго и дружного веселья, он заметил вахтенному помощнику:

— Боюсь, загрустит наш боцман на берегу.

Вахтенный штурман не присутствовал на именинах, оставался на судне, и, видимо, потому не понял капитана:

— А чего бы ему грустить?

— Привычка — великое дело, — сказал капитан. — Нет, это не просто раз-два — и сошел на берег. Боцману, я знаю, не легко было расстаться с лихтером.

Штурман удивленно поднял брови.

— Расстаться? Но боцман здравствует у себя в каюте. И не один, с мальчонкой.

Палуба мостика была идеально ровная, а капитан словно бы споткнулся.

— Что?.. Вы… шутите? Прошу повторить, что вы сказали?..

…Через пять-шесть минут Елизар Саввич стоял перед капитаном и, хмурясь, поглядывал в сторону, на море.

— Так получилось, капитан, извините. Умаялся. Чуток вздремнул. Слышу, внучек расталкивает; «Деда, а деда… время вахты! Как же там лихтер без тебя?» Вскочил, оглянулся: батюшки! Незнакомая квартира, и где-то близко баян поет… Помню, что снимаемся ровно в пять. Глянул на часы, тут меня потом и прошибло: половина пятого! А со мной еще и Лаврик, куда его? Правда, никто нас на лестнице не задерживал, спасибо, да еще, к счастью, попутная трехтонка встретилась.

Капитан нахмурился и дважды молча прошел туда и обратно вдоль мостика. Боцман растерянно ждал его решения. Вахтенный штурман еле сдерживался, чтобы не прыснуть от смеха: он заметил на рукаве своего кителя пятнышко и принялся его счищать.

Капитан уже в третий раз оказался на крыле мостика и кивнул оттуда штурману:

— Сообщите радиограммой в порт, Корявину, что на борту лихтера прежний боцман. Да, следует в составе экипажа. И что у нас один малолетний пассажир…

Лаврик сидел в дедушкиной каюте, в настоящей корабельной каюте, и, прильнув к стеклу иллюминатора, смотрел на море. Длинный щербатый мол уже отодвинулся в сторону, а впереди поблескивала, зыбилась, играла окрашенная утренней зорькой волна. Море было так близко — беспокойное, почти осязаемое, живое, и, чем ярче зорька, тем оно чудеснее… как в сказке.