Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

Мы сидели с ним в новенькой моторной лодке, собираясь переправиться на дальний песчаный остров на рыбалку; день был просторный и синий, и река несла на своей гладкой шири удивительно четкие облака.

— Верно, нас встречали здесь друзья, как победителей, — говорил он негромко, глядя на реку и хмурясь от солнечных бликов. — Были поздравления, добрые речи, играл баян…

— Еще бы!

Опустив загорелую, обнаженную до локтя руку за борт, он зачерпнул пригоршню воды и смотрел, как стекала она, поблескивая, с ладони.

— Но мы допустили ошибку. Да, в наших подсчетах. И не в сторону преувеличения открытия, нет, мы приуменьшили его. Это понятно: наша группа обследовала лишь часть района, и потребовались большие работы — целая серия экспедиций и проходка еще десятка глубоких скважин, чтобы наконец-то ответить на вопрос, что же это такое — Уренгой?

Осторожно ступив на корму, бородач включил мотор, прислушался к его негромкому равномерному стуку, и уже дрогнул и стал отдаляться берег.

— А городок, смотрите-ка, весь открылся! — сказал он, привставая со скамьи. — Я и отсюда вижу свой домик. У меня с ним, знаете ли, «особые отношения». Случается, ухожу на целые месяцы, и тогда — вот еще одна «неразгаданная загадка» — он снится мне обязательно и непременно.

— Значит, вы любите свой Уренгой?

Приподняв голову, он задумчиво смотрел на удалявшийся город.

— Домик мой, видите, белеет на берегу реки? Да, вы спрашиваете — люблю ли Уренгой? Странно, об этом я и не задумывался. Можно ли сказать, что я, мол, люблю этот воздух, которым дышу? Он — и необходимость, и условие существования, и наслаждение. Человеку свойственно привязываться к тем местам, где им приложен старательный труд и пережиты добрые треволнения.

Он болезненно поморщился.

— А сейчас вы, наверное, подумали: еще один философ! Приятели — спутники в дороге, парни веселые и дружные — частенько разыгрывали меня: «Что, братец, снова тихий домик снился и опять на философию повело? Это, братец, старость и, значит, плохи дела». Я, конечно, отшучивался, но, признаться, и тревожился: неужели действительно… старею?

Я невольно посочувствовал ему:

— Какая же это старость, если вам, наверное, чуть-чуть за сорок?

Он снова поморщился, но согласился:

— Верно. Только за сорок, это если с бородой.

— Ну, а если побриться?

Он махнул рукой.

— Если бы не Вася-охотник — есть такой «дяденька» в Уренгое, — я был бы старейшиной нашего города. Этот Вася обогнал меня на целые два года; ему сегодня тридцать три!

— Неужели население города так молодо?

Он повел широкими плечами:

— Сами удивляемся, но факт.

— В таком случае, — заметил я, — имеется предложение.

Бородач кивнул:

— Догадываюсь.

— Нужно побриться. Старейшину Васю вы все равно не догоните, а городу достаточно и одного патриарха.

Он согласился с готовностью:

— Согласен. Принимается. Но… комары?

— Значит, естественный накомарник?

— О, природа мудра!

— А ведь скоро начнутся заморозки и комарам — конец.

Он лихо тряхнул головой:

— Тогда мы обязательно помолодеем.

Круто развернувшись, лодка вышла на тихую ширь плеса. Мне было интересно слушать его, и я спросил:

— А к зиме вы, наверное, возьмете отпуск?

— Да, — подтвердил он мечтательно. — Неплохо бы. Жаль, это невозможно. Впрочем, и не жаль. Некогда.

— Разве опять… в дорогу?

— Непременно.

— И как далеко?

Бородач не отрывался взглядом от дальней синей каемки тайги.

— Мой домик, — я уже сказал об этом, — стоит на берегу реки. Здесь еще многое не исследовано, не найдено, не распознано. И потому странно это слово — отпуск; может ли быть отдых от любимого дела и от… мечты?

Лодка тихо скользила прозрачной гладью плеса, и полные отражения легких и чистых облаков плыли нам навстречу, будто белые лебеди.

Бусинка

Девушка работала в раскопе. В руке она держала металлическую лопаточку, наподобие мастерка, и осторожно снимала тонкими слоями землю. Из пласта жирного и влажного чернозема, местами прохваченного прослойками золы, кое-где обнажились толстенные, обструганные, черные от времени бревна, полусгнившие доски, внушительных размеров остатки строений.

Вокруг, по всему приречному выступу берега, росла густая, высокая — в рост человека — жесткая трава. В ней то белели, то синели робкие цветы севера. Их, конечно, никто не сеял, но они были здесь кстати, на руинах некогда деятельного и шумного города, канувшего в небытие.

Да, здесь возвышался город, и с башен его кремля, шире, чем сегодня с кромки этой высокой кручи, открывалась плавная излучина полноводной реки Таз, стальные проблески озер на бескрайней заречной равнине, синие перелески, очень далекий горизонт… Все же славные предки наши — первопроходцы Сибири — знали толк в красоте и место для города выискали что надо!

Я осматривал раскопки вместе с пилотом вертолета, Данилой Петровичем, внешне грубоватым, компанейским рязанцем, веселым и любознательным, влюбленным в Север.

Здесь работали ленинградские студенты, крепыши, и девушки им под стать, и Данила Петрович сразу же перезнакомился с молодежью, забрался в палатку и потащил меня за собой, доказывая, что нужно в конкретности представить образ жизни «интеллигентных бродяг» нашего времени — археологов.

Он упросил ребят показать нам мангазейские находки, и мы бережно перебирали забавные монетки времен Ивана Калиты, нательные крестики, подковки для каблуков, обломки посуды, поплавки для сетей, сережки безвестной красавицы, пуговицы и многое другое, что Север хранил для молодых искателей около четырех столетий.

— Я тут чего-то недопонимаю, — сказал мне Данила Петрович, когда мы остались вдвоем. — Все же на эти поиски тратятся огромные усилия и большое время.

— Это и вознаграждается находками.

— Трудные они, находки, и высокая им цена! Нет, я не о деньгах: есть понятия и поважнее. Согласитесь, что археолог, если он действительно предан своему делу, — он всем своим существом уходит в ту эпоху, которую исследует.

Тут Данила Петрович и заметил девушку, которая работала в раскопе.

— Минутку… — шепнул он значительно. — Зачем будем гадать, если можем спросить и послушать, что нам ответят.

Ловкий и сильный, он легонько спрыгнул в раскоп.

— Извините за вторжение, уважаемая, но, во-первых, здравствуйте, а во-вторых, позвольте поинтересоваться, что вы здесь так старательно разыскиваете?

Девушка едва взглянула на него из-под бровей, увлеченная своим кропотливым занятием.

— Если бы я заранее знала, что найду…

— А как давно вы в этой траншее трудитесь?

Девушка вздохнула:

— Четвертый день.

— Сочувствую, — сказал Данила Петрович и засмеялся.

Девушка отложила свой несложный инструмент, отвела со лба светлую прядь и прямо, спокойно посмотрела на летчика.

— Сочувствуете? Ну, это новость!

— Да ведь нелегко, — быстро заговорил Данила Петрович, всматриваясь в мощный и влажный массив чернозема. — И потом, что же оно, счастье? Можно, знаете ли, тонну земли по крошке перебрать и ничего не найти.

В карих глазах девушки теплился смех.

— И тем не менее, почему вы вдруг… сочувствуете?

Летчик махнул рукой и присел в раскопе на торфяной выступ.

— Что ж, я даже согласен извиниться, если… да, если вы тут что-то интересное нашли. Ой, девушка, не пустая ли работенка? И верно, покажите-ка нам свои трофеи!

Плечи ее дрогнули, она усмехнулась.

— Ладно. Извиняться не обязательно. Можете взглянуть.

Как-то неприметно в руках у нее оказался чистенький батистовый платочек, она осторожно развернула его, и мы увидели ее находку. Это была бусинка — свежая, пронзительно-голубая бусинка, размером с пшеничное зерно.

Летчик протянул руку, желая прикоснуться к зернышку, но девушка отстранилась и бережно свернула платочек.

Заметно разочарованный, он спросил:

— И это… за четыре дня работы?

— Я очень довольна, — серьезно сказала девушка.

Он покачал головой.

— Что касается меня… Нет, я не был бы доволен. Скажу вам откровенно: чего-то я в земляном вашем деле не уясняю. Вы радуетесь бусинке? Что она для вас? Крупица далекого времени? Верю, занятно. И вы, конечно, знаете, и когда этот город был заложен, и почему так назывался — Мангазея?

Девушка смахнула со щеки назойливого комара и внимательно взглянула на собеседника.

— А вы это хорошо сказали: крупица далекого времени. Так оно и есть: мы собираем крупицы далекого времени. Зачем? Чтобы лучше знать историю Родины. Вот и вам интересно: и когда здесь город был основан, и почему такое замысловатое название носил? Что ж, извольте, отвечу: Мангазея была основана в 1601 году, а ее имя — от названия ненецкого племени, которое здесь обитало, — Мангазес… — Она слегка поклонилась нам. — Нет, не стоит благодарности, тем более, что уже сегодня у вас возникнет множество новых вопросов: и почему решено было строить город в такой дали, и чем он славился, и при каких обстоятельствах исчез?