Читать интересную книгу И-е рус,олим - Елизавета Михайличенко

И я, отгородившись от страха чувством долга, повернул обратно. В паре сотен шагов, справа от тропы, рос инжир. Я заметил это дерево еще по пути к сосне. Оно росло из пещеры, и сейчас, когда листья опали, казалось, что дерево растет перевернувшись, запустив корни в белесое ватное небо, высасывая из выси энергию и передавая ее куда-то вглубь, во мрак не просматриваемого с тропы грота... Грота. Да, конечно же! Я пробежал мимо этого дерева, почти не обратив на него внимания, не только потому что спешил окончательно не найти (C). Мне не хватало этого ключевого слова "грот", с которого начиналось стихотворение. А теперь необычность этого дерева-перевертыша ощущалась так резко, словно ветви-корни вспыхнули для меня неоновым светом. Надо было лезть в грот. Посмотрим же, что за птицы поют в корнях-ветвях этого дерева-антипода!

Я спустился внутрь и сразу почувствовал, что там кто-то есть. Глаза быстро привыкали к полумраку. Я уже угадывал границы грота и выделял контуры двух человек. Они сидели на полу, близко друг к другу и молчали. Я, как мог дружелюбно, сказал:

-- Шалом!

И словно сам же себе и ответил:

-- Шалом.

Голос, ответивший мне, мог бы быть эхом. Это был как бы мой голос, но прозвучавший извне. Да и вообще, были это люди, или корни, или тени, или сгустки чего-то такого, говорящего...

-- Что тебе надо, брат мой? -- спросили меня.

Это были бомжи, наверное.

-- Да не знаю,-- сказал я.

-- Вот и мы тоже.

Бомж говорил с восточным клекотом. Он предложил мне сесть. Словно я был у него в гостях, а значит так оно и было. И я подчинился этой глупой логике гостеприимства и подошел, и сел на грязное покрывало -- о, Господи, этот лес просто запеленывает меня своими покрывалами -- я подумал, что думаю о них во множественном числе, чтобы не подумать, что это может быть ТО САМОЕ покрывало, а оно вполне могло им быть -- бомж мог найти его утром и притащить сюда, в логово. Грот напоминал логово, конечно. Не человеческое, не звериное. Другое. А второй человек -- женщина. Да, это логово.

-- Куда идешь, господин мой?

-- Мне некуда идти, я возвращаюсь.

-- Ну да...

Со мной согласились так же легко, как я мог бы согласиться с очевидным.

-- Только я не уверен, что мне надо возвращаться.

-- Ну если бы возвращались лишь те, кто уверены...

Женщина встала, освещение сначала намекнуло, а потом уверило меня в том, что на ней лишь передник. Нет, на голове еще было что-то намотано. Логово. Передники... женщины были бесстыжи или не знали стыда настолько, что неся пищу могли завернуть хлеб в передники, задрав его, а больше на них ничего и не было надето... Иевусейки это были, что ли... геллы ханаанские... Женщина села.

-- Иевусейка,-- сказал я.

-- В том-то и дело, брат мой, в том-то и дело...

(C)

У (C) было свое дупло. В него остальной мир иногда подкидывал им подарочки. Именно этим локер в почтовом отделении кардинально отличался от почтового ящика у подъезда, в который приходили штрафы за парковку, требования налоговых инстанций поделиться, просьбы благотворительных организаций дать сколько можешь, рекламный мусор, а главное -- с монотонной неотвратимостью поступали немалые счета, оставлявшие у (C) тяжелое ощущение, что главное занятие их жизни -- включив свет, кипятить воду на газовых горелках, разговаривая по телефону.

Так что, при оптимистичном взгляде, почтовое дупло можно было считать "рождественским чулком". Но чаще, открывая маленькую стальную дверку, четвертую сверху в шестом ряду, (C) воспринимали ее, как колумбарий, где хранился пепел сгоревших надежд на то, что их слово будет услышано и отзовется. Почтовый локер был заведен, когда у (C) вдруг появилась наивная уверенность, что уж на этот раз они сумели, да-да, сумели попасть даже не в вену, а в нерв. Чтобы дать всем желающим возможность заказать изданную за свой счет книгу, но оградить себя от незнакомых людей, выплескивающих эмоции прямо по месту жительства авторов, (C) сняли на год абонентный ящик -- узкий лаз для заслуженной славы. С той стороны прямоугольного стального дупла была дыра в странную неизвестность, там всегда горел свет, что в обычной темноте прогулочного времени воспринималось, как чье-то хроническое дежурство в котельной, греющей сердца обладателей почтовых ячеек. Но год подошел к концу, а тираж нет. И (C) оставили себе дупло, как стимул для прогулок. И радовались каждому письму или заказу, забывая порой вкладывать на счет мелкие случайные чеки.

В этот раз остальной мир подкинул квитанцию на нечто заказное. Возвращаясь из леса, (C) успели проникнуть на почту за минуту до того, как охранник закрыл дверь и получили большую плоскую бандероль с двумя одинаковыми солидными кирпичами на иврите. Где-то там была и их новелла. О проекте издания на иврите "русской" антологии они, конечно, знали. Даже подписали когда-то какой-то договор, присланный им по почте и отправленный с подписями обратно в неизвестность. Потом был один единственный телефонный звонок на иврите:

-- Анат? Здравствуйте! Вам звонят из издательства "Едиот ахронот". Хотим уточнить факты вашей биографии для антологии русской литературы. Как называется ваша последняя книжка стихов? Вот тут у нас есть справка, в ней написано, что книжка вышла в Санкт-Петербурге, а названия нет.

-- Да. Называется... По-русски -- "Точечная теплота виска".

-- А на иврите как будет?

-- Ох...

-- Алло? Алло?

-- Ыыыыыы...

-- Алло? Вы меня слышите? Как это на иврите будет?

-- Н-не... не знаю.

-- Ну хотя бы примерно.

-- Ну по-русски это "висок", а на иврите я, простите, слово это не знаю. Это на голове такое место специальное -- сбоку на голове, причем симметричное, с двух сторон, ближе к лицу, на границе с волосами.

-- На границе? На какой границе?

-- О! Вот помните -- Давид Голиафа убил? Так именно в это место он его и ударил.

-- А! Поняла! Это -- висок!

-- Да! Да!

-- И что у нас с виском?

-- Ну... так вот в этом виске есть тепло.

-- Тепло?

-- Да, не сильное, а такое, местное тепло, локальное.Там еще кровь стучит.

-- Где локальное тепло? В виске?

-- Да. Извините, но это такая строчка из моего стихотворения. Извините еще раз. Я, наверное, зря так книжку назвала. Это, наверное, вообще перевести нельзя.

-- Госпожа, перевести можно все, только я секретарша, а вам нужен специалист.

-- А знаете что? У меня идея! Напишите, что просто вышла новая книга стихов в интернет-издательстве "Геликон-плюс".

-- Что это "интернет-издательство плюс"?

-- Нет-нет, я пошутила. Напишите просто -- новая книга стихов в санкт-петербургском издательстве "Геликон".

-- Ну вот, так бы сразу! Видите, все можно перевести, когда все просто. Вышла книга стихов в санкт-петербургском издательстве "Голиаф".

-- "Геликон".

-- Да ладно. А вот еще вопрос -- как правильно называется город, где родился Макс?

-- Мне очень неудобно, но -- Днепродзержинск.

-- Простите?

-- А что делать? Да. Я могу медленнее. Дне-про-д-з-е-р-ж-и-н-с-к.

-- Что это?!

-- Город, где мой муж родился.

-- Да, и как он называется?

-- Есть такая река -- Днепр. Первая часть слова -- Днепр.

-- Дьнепрь...

-- Да, а вторая часть слова -- от имени коммунистического деятеля, соратника Ленина. Его фамилия была Дзержинский. Значит -- Днепро-дзержинск.

-- Дьнепрь...зд...жз...зд....к?

-- Точно. Пишите -- родился на Украине.

-- Окей! А ваша фамилия как правильно произносится?

-- Еще хуже. Михайличенко.

-- А, так это как раз легко! "Михаэли" -- это наше имя. А "ченко" я уже научилась! Михаэли-ченко!

Тогда (C) посмеялись и решили, что нет смысла бороться за достоверность биографий. Поскольку писатели-ватики уверяли, что нечто подобное периодически пытались издать в Израиле уже лет тридцать, да так ни разу и не довели до конца. И (C) не то, чтобы ничего хорошего от этой затеи не ждали, а вообще ничего не ждали, то есть практически забыли обо всем этом, а может быть просто суеверно затаились, не признаваясь даже друг другу. Ведь хотелось увидеть свой текст, набранный не банальной кириллицей, а теми же буквами, что и Книга. И вот -- произошло. Без предварительного уведомления, без работы с переводчиком, без верстки.

Потрясенные внезапным падением кирпичей, (C) стояли под фонарем, каждый со своим авторским экземпляром.

-- Название-то... дааа... "Призраки Израиля",-- сказал Макс с непроявленным отношением к предмету.-- Умри, про эмигрантских писателей лучше не скажешь.

-- Как считаешь, призраки отмечают такие события?

-- Призраки всегда отмечают призрачные успехи.

Отмечать решили немедленно, просто тут же повернули и пошли в центр, где люди веселятся, выпивают и закусывают в милых обжитых заведениях.

Тут возник вопрос -- действительно ли идти в обжитые, или обживать новые, как подобает ищущему наблюдений писателю.

-- Ведь писатель рыщет в поисках наблюдений, как акула,-- сказал Макс.-- Акула постоянно движется в поисках пищи и поэтому не тонет. То есть, остановится -- утонет.