Читать интересную книгу И-е рус,олим - Елизавета Михайличенко

-- Никакого лицемерия. Чтобы лицемерить, надо хотя бы сохранять лицо.

-- Или хотя бы морду. Для мордомерия.

-- Наша морда существует не для мордомерия, а для мордодейства.

-- Для мордопоэзии эта рыжая морда существует.

-- А он нас не замордует? На своем поэтическом конвейере. Такой должен быть продуктивным...

-- Мы превращаемся в сфинкса с этим котом. Скоро начнем размахивать лапами и драть кору.

-- Сфинксом -- это еще неплохо. У сфинкса зато есть лицо.

-- И оно сохраняется тысячелетиями...

-- Скажи "мяу".

-- Нуу... Мяукать надо ночью. Страстно. Влажной ночью. Грот ночи жаркий, влажный. Прибой веселой страсти.

-- Соответственно... Я буду нежен с каждой, любой дворовой масти...

Кот

Мир до сих пор цел. Крошится себе с прежней скоростью. Сойка мяукает с дерева, тварь, семейство вороновых, длина тридцать четыре сантиметра... Сколько?! Тридцать четыре сантиметра? Кто бы мог подумать! Да на хрена мне знать какого она семейства, и какая ее средняя длина, и сто с лишним способов как ее мог бы добыть вертикал, если она по-прежнему меня дразнит, а я тут схожу на говно! Как отравляла раньше отдых на любимом месте, так и продолжает доставать. Да, привычки и реакции прежние. А знание, действительно, лишь умножает скорбь.

И в Городе ничего не изменилось. Жизнь слепым котенком как тыкалась бестолково в поисках молока, так и тычется. Горожане спешат утром на свои мусорки, а вечером возвращаются на подстилки. Коты, впрочем, делают то же самое. Собаки служат. Голуби гадят. Никому нет дела, что я стал... стал Красным Котом. Когда это испытываешь на своей шкуре, а не видишь чудесное воплощение в затуманенных героизмом котеночьих мозгах... Город мой, Город, как же так все совпало по-идиотски? Для героизма и свершений. Красный. Кот. Да, я стал! Раньше я интуитивно ощущал -- что-то такое должно случиться. Я -- это он?! Страшно. И что теперь?

Я теперь даже сам не знаю всего, что знаю. Как если бы случайно проник в пыльный зал библиотеки, и в этот момент на меня обрушился весь запас книг, то есть не на меня, а в меня. И размахиваю лапами, чихаю, пытаюсь прорваться из этой информации на дневной свет, но где он тоже не знаю. То есть знаю, конечно, поскольку обладаю информацией. Завалами информации. Как сидел на мусорке, так и сижу, на бескрайней информационной мусорке. А эта пернатая тварь все мяукает... Значит, на мусорке. Это даже смешно, вот скажем, подумаю я о... ну, о рыбе в тесте... рецепты, рецепты, тридцать пять тысяч одних рецептов, калории, кухня от Елены, пиво на Куличках, рестораны... один выход -- быстро смигнуть весь этот хвост.

Теперь надо быть очень осторожным, очень. Тихо-тихо красться внутри себя же. Потому что любая мысль вызывает сход информационных лавин. Даже ассоциативных лавин. Хорошо, хоть научился смигивать.

Допустим, я -- Красный Кот (панк-текст, генетический анализ, выставка экстремалов породы, ник участника политфорума, мифология, смигнул), должен шнырять по информации, как по родному подвалу. А почему, собственно, должен? Никогда я никому ничего не был должен. Не желаю быть должен. И не буду! Не буду... Если это от меня зависит. Болонке понятно, что скорее всего не зависит. Что получил я во владение эту информационную мусорку не просто так, а вместе с долгами. Которые, конечно же, вылезут как глисты (гельминты -кошачья двуустка, аскариды, острицы...смиг!) в самое неподходящее время. И взыщутся. Так начнут зудеть, что будешь готов сделать что угодно, лишь бы избавиться. И не надо от этого абстрагироваться, думая о себе, дорогом, в третьем лице единственного числа. Это -- я. Я! Со мной! Мне! Про меня! Ужас. Но... ведь и для меня! Ассоциации все равно выскакивают, как блохи из-под половиц, или лягушки из-под лап идущего на водопой. Стать поэтом, что ли, как и хотели Аватары? С такими-то чертиками ассоциаций это как два байта переслать. Собственно, что значит "стать"? Я уже поэт. Аватары тут ни при чем. Ну, почти ни при чем. Я им, дорогим, еще покажу что такое каталектика, катахреза и катрен. Им еще придется мной гордиться. И испытывать комплекс неполноценности. Простипома, пелядь!

В последнее время мне страшно спать,

а, значит, и страшно жить.

В моем настроении явный спад -

разбиты сна витражи.

И в черные дыры с осколками слов

хлынули ужасы сна

с монстрами, мистикой, криками сов,

проклятием колдуна.

Мне снится упорно, что я человек -

серый, усталый, злой,

выдавший другу фальшивый чек,

свернувший с дороги домой.

И вот я уже в тоскливом лесу,

ноги вязнут в грязи.

Я на спине чье-то тело несу,

оно мертвечиной разит.

Но тело живет, поскольку оно

шепчет мне жарко:"Брат!

Расслабься, устань, прокисло вино,

меня отнеси назад!"

И я не пойму -- почему я, кот,

несу некошачий груз,

и что мне семьдесят пятый год

и бывший Советский Союз.

И что за колдун у меня за спиной

командует, как мне жить.

Серые сумерки правят судьбой,

закручивая виражи...

Из сна вырываюсь, чтобы упасть

в бездну другого сна,

где щерит сука слюнявую пасть,

клянется, что мне верна,

и дышит в затылок, воняя тоской,

и псиной, и течкой, и всем -

всем тем, что поток суеты мирской

снесет с осажденных стен.

Но вот просыпаюсь. Звезды и лай.

Антенна, труба, провода.

Богатый район, этот кошкин рай...

Мне страшно и в шкуре кота.

И эмоции тоже как-то сдвигаются. Раньше мне нравилось обозревать окрестности и чувствовать себя каменным сфинксом -- надменным и равнодушным. А главное -- находиться на одном уровне с человеческим взглядом. Я заглядывал проходящим вертикалам в глаза на равных. И мне нравилось, когда они первыми отводили взгляд.

Нравится и сейчас. Но это уже не важно. Теперь я смотрю по-другому, как микробиолог, ювелир, астроном, у которых специальные приборы. У моего взгляда появилась когтистая лапа, которая инстинктивно, как из аквариума рыбку, цепляет из них трепыхающееся прошлое. Не прошлое их "железа", а прошлое их мягких душ.

Не так уж это и интересно. Духовный опыт большей частью однообразен, ошибки типичны, раскаяние стандартно, повторные грехи банальны и предсказуемы. Этакий альпинизм. Учеба, маршруты, ошибки, срывы и в конце -покоренные вершины, соответствующая квалификация и право спокойно повесить кошки 8Ж) и ледоруб над камином. Ледорубом убили Троцкого. Настоящая фамилия Троцкого -- Бронштейн. Бронштейн Давид Ионович -- международный гроссмейстер, претендент на мировую шахматную корону в 1951 году... смиг.

Какая гадость эти сравнения из чужого опыта! Ассоциативные цепочки волочатся за каждой мыслью, как кишки из свежей мыши. Но мать моя кошка! Кишки из свежей мыши -- это же не гадость!

Знакомый вертикал. Со второго этаже. Содержит собаку-болонку-идиотку, которая все время смотрит на меня масляными черными глазками и каждый раз хрипловато просит объяснить разницу между собакой и кошкой. Вертикал этот один раз на меня замахнулся, когда я прилег на его новый дверной коврик. Я бежал, но потом вернулся и коврик пометил. Тогда мне это казалось важным. А сейчас? Пожалуй, и сейчас я поступил бы так же. Это важно -- поступать так, как тебе представляется правильным. А душонка у этого болонкодержателя под стать жирному негибкому телу. Ленивый такой софт, потому всегда неопытный, тупо делающий одну и ту же ошибку уже несколько воплощений подряд. Безмозглый и безнравственный жирный софт, который и ошибки-то своей понять не способен, а может лишь просыпаться в предрассветной тоске и скулить, как болонка: "За что, Господи, что я тебе сделал, дай мне больше, лучше, мягче, вкуснее, а все хреновое не давай, а мешающее забери". Этот софт еще долго будет проворачиваться в мясорубке, так ему, собственно, и надо -- нечего пинать чужих котов на общей лестничной площадке.

Еще вертикал. Снова знакомый, это к Аватарам. Тот самый, Похититель. Который украл меня из Старого Города. Который приходит к Аватарам, а смотрит на меня, как на огонь. Соглядатай. Мне уже не терпелось заглянуть ему в глаза. Я даже чуть не спрыгнул на землю, чтобы побежать навстречу, но утерпел. А он шел мимо меня, глядя под ноги, как нарочно. Мне пришлось мявкнуть над его ухом, громко и властно, чтобы он обернулся.

Такие софты мне еще не попадалась. Я даже оторопел на миг. Он целиком не просматривался, такой был длинный. Длинный во времени. Старый. Я не мог сказать откуда он начал жить и когда, там было мутно. Вот, значит, откуда выражение "дымка времен". И даже сколько он прошел оболочек тоже сказать точно не мог. Много. В самой мути и дали я различил, как он воплощается меж лап сфинкса, у недостроенной египетской пирамиды и срывается через четверть века, склонившись в пустынной безысходности перед Золотым Котом.

Ага, потом он уже был тверд в вере. Крепкий военный софт, не боящийся ни смерти, ни ответственности за содеянное, один из самых твердых в сорокатысячном войске Иехошуа Наввина. Он слишком спешил. И во время Иерихонской резни не всегда добивал противника, чтобы тот не страдал. За эту черствость его через несколько дней сняли с маршрута, вместе с тридцатью шестью такими же, борзыми, убитыми при первой атаке на Ай.