Читать интересную книгу И-е рус,олим - Елизавета Михайличенко

Так, а потом, через несколько веков, странная история с иевусейкой... отвернулся, гад. А жаль, не надо было лезть так глубоко -- и видно плохо, и детали стерлись. Надо было сверху вниз просматривать, бурить, добывать жирную черную нефть разложившегося прошлого. Вот учила когда-то дорогая мама -- сначала хватать надо то, что плохо лежит, сверху и близко.

Ужасный, конечно, софт. Усталый, упрямый. Оборванный, перекореженный, растерянный. Софт-БОМЖ. Отставший от сверстников, давно уже обретших покой у камина. До сих пор не понимающий "за что". Надо бы его еще порассматривать. И кстати, зачем он меня украл из Старого Города?

Значит, не добивал иерихонцев во время резни... Теперь до меня дошло, что знать -- не значит понимать. Вот вертикалы чего только не наворотили вокруг убийства. Больше всего напридумывали про убийство и про любовь. Но про любовь -- понятно. Придумывать про любовь -- в кайф. Вообще-то в любви вертикалы так себе. Хоть и круглый год, но вяло. При такой активности вертикалам и конкурировать за самок никакого смысла нет. Но агрессивность и жажда собственности заставляют конкурировать. И что им делать? Ясно что -любовь-кровь. Срифмовали и убивают. И самоутвердились в убийствах. Забавна все же цивилизация, в которой специально обученный самец, при благоприятном для него, конечно, стечении обстоятельств, может в единицу времени уничтожить во много тысяч раз больше себеподобных, чем оплодотворить самок за всю свою жизнь.

Невротики! Сначала провозглашают: "Не убий!", потом понимают, что это невозможно, не совместимо с жизнью, с самим выживанием их биологического вида. И тогда они придумывают исключения. Много исключений. Сами они -исключение из фауны, массовые убийства не практикующей. Они сделали убийство профессией. Даже несколькими профессиями. А нас, дорогих, объявили хищниками! То есть, убиваешь единицы для пропитания -- алчный хищник, зверь. Убиваешь тьмы ради идеи -- пассионарий, харизматик, самый человечный человек (родился 22 апреля 1870 г. в Симбирске, ныне Ульяновск, ныне в мавзолее, шалаш в Разливе, "я поведу тебя в музей,-- сказала мне сестра", атомный ледокол, сифилис, смиг).

Дни трепета, этот март наоборот, раздувают тлеющий софт. Жжет. Потом должно стать полегче. Вертикалы надеются, что покаянными мыслями, молитвами, подаяниями и постом они могут перезаписать себя в файл жизни. Наивность их представлений, на фоне их технологических возможностей -- это что-то. Когда-то им попытались приоткрыть какие-то истины, адаптированные, конечно, к уровню тогдашних диких мусорных вертикалов. Боятся они этого духовного света, как мы огня, что ли? Почему они тормозят, почему довольствуются теми духовными крошками, которые им сбросили со стола? Вы же уже додумались до квантовой механики. Вы же уже знаете, что принцип неопределенности -- самый фундаментальный. Так неужели трудно допереть, что этот принцип всеобъемлющ. Ну какой Творец будет создавать себе детерминированную игрушку! Какой интерес создавать то, про что все заранее известно? Неужели трудно догнать, что никто вас в Рош а-Шана не разносил по файлам жизни и смерти, что сейчас своим покаянием, молитвами, подаяниями и постом вы можете лишь повысить вероятность пережить наступивший год, улучшить шансы в игре, перед тем, когда на исходе Судного Дня протрубит шофар, и файл с запланированными годовыми вероятностями гибели для каждой твари уйдет к администраторам...

Давид

Я шел к (C) по их круто спускающейся к вади улице. Но теперь вади нет, и получается, что улица течет к шоссе, в которое она даже не впадает. Шел, глядя себе под ноги. Я не был уверен, что правильно делаю. Сначала надо было пойти в лес, чтобы убедиться. Что все было. Или ничего не было. Найти это место и обследовать. Но мне было страшно идти туда одному, даже при солнце, поэтому я вспомнил, что (C) любят гулять в лесу. И позволил себе лазейку -- я подумал, что смогу уговорить их пойти с собой. Хотя я откуда-то знал... что значит -- откуда-то, от них же и знал, что гуляют они в лесу только вдвоем. С фляжкой и с блокнотом.

Над ухом страшно заорал кот, я шарахнулся. Это был Аллерген. Ясно, что он сделал это нарочно, что он поджидал меня на каменном заборе. И еще он уставился на меня наглыми круглыми преображенными глазами, как будто нацеливался запрыгнуть мне в зрачки. И еще мне показалось... мне это, конечно, только показалось, что я не сразу смог отвернуться, словно меня насадили на два силовых луча. Но потом я отвернулся, и все успокоилось. Но не совсем. Впервые (C) не было дома.

Я привык заставать их дома и считал это хорошей приметой, какой-то, что ли, маркировкой, подтверждающей правильность избираемого пути. У меня даже испортилось настроение. Я еще раз нажал на звонок -- вдруг они были в ванной и не слышали. Потом позвонил на мобильник. И не поверил своим ушам. Они уже были в лесу! Если бы я пошел сразу в лес, я бы их там, конечно, встретил -в этом я отчего-то не сомневался. А теперь мне надо было успеть застать их там. Зачем? Чтобы разбавить свой страх? Наверное не только, раз все так совпало. Зачем я себя буду мучить вопросами? Надо. Это очевидно. Вот только второй раз мимо Аллергена мне не хотелось проходить, а я отлично знал, что он сидит на прежнем месте и поджидает -- уж он-то был в курсе, что хозяев нет дома. Но не обходить же кота по газону. И я сумел бросить на него короткий колющий взгляд и сказать, как пароль:

-- Простипом!

Он даже ухом дернул и моргнул. То ли от неожиданности, то ли отзываясь на пароль и разрешая пройти мимо своего поста. Так-то!

(C), когда я им звонил, сказали, что выпивают у сосны Бен-Гуриона. И собирались возвращаться домой по улице Цветов очарования. Если они замешкаются, то я смогу перехватить их где-то на уровне вчерашнего места. И мы могли бы вместе его осмотреть, что почему-то было бы лучше. Но рассказывать о ночном происшествии я никому не буду. Даже Лее. Особенно Лее. А (C) можно будет сказать, что я потерял там... ключи.

Я торопливо шагал, задыхался и думал, что если Городской Кот признал за мной право проверять посты, как в миру, так и в Сети, а он вроде бы признал, ведь "простипом" был явным тому подтверждением, то это означает, что я -Страж. Или что я из Стражи. Но это новое знание лишь прибавило мне сомнений, потому что о своей роли я догадывался и раньше, но теперь надо было понять главное. Если я Страж, то я одиночка. И не на кого мне надеяться. Но если я один из Стражи, то мне предстоит найти других, таких. И схемы поведения должны быть совсем, совсем разными. Поэтому если я перехвачу (C), то мы, скорее всего, Стража. А если нет, то я одинок. Что гораздо хуже, что страшит меня и заставляет не думать о своей участи, а шагать быстрее.

Если бы Лея не определила, что я нормален, я бы считал все это полной шизой. Но теряет ли человек с нормальной психикой право на ненормальный образ мыслей? Конечно не теряет, а напротив -- скорее приобретает. Потому что не боится показаться никому ненормальным, а прежде всего -- себе самому. И это очень важное преимущество здорового человека перед больным. А других очевидных преимуществ у нас может быть даже и нет.

Когда я подошел к вчерашнему месту, я не стал спускаться с дороги вниз, а пошел дальше по асфальту, в надежде все-таки встретить (C). Увы. Одиночество мое становилось все очевидней и начинало захлестывать.

А вдруг они еще сидят у своей, вернее у Бен-Гурионовой сосны. Они ведь часто зависают в самых неожиданных местах. Выпили, что-то обсуждают, что-то записывают. Я решил дойти до сосны, чтобы исчерпать надежду.

Я свернул с асфальта и по каменным ступенькам полез в гору по широкой цивильной, но все-таки лесной тропе. Это был логичный маршрут, даже с указателями. Чтобы разминуться со мной, (C) нужно было бы специально свернуть на какую-нибудь боковую тропинку, что означало бы, что они не Стражи.

Я дошел до жалкой сосенки, посаженной когда-то Бен-Гурионом и оказавшейся такой же низкорослой, как он сам. И не увидел ничего. Ни (C), ни следов их пребывания. Может быть, они вообще зачем-то обманули меня, сказав, что пьют под сосной. Я заглянул в зеленевшую в углу площадки урну. В ней было относительно чисто -- хвоя, шишки, пара одноразовых стаканчиков, апельсиновые шкурки, скомканный листок. Листок я, конечно же, развернул. И прочитал:

Грот ночи жаркий, влажный.

Прибой веселой страсти.

Я буду нежен с каждой,

любой дворовой масти.

У лунного менялы

сегодня только грошик,

и потным покрывалом

укроет счастье кошек,

тем драным покрывалом,

где ночь течет в прорехах,

где кошка под диваном

ревнует человека.

Опять покрывало! И опять этот лес! Нечего было тянуть кота за хвост... вот именно, Кота! Надо идти к вчерашнему месту и все окончательно решить. А решив, действовать.

И я, отгородившись от страха чувством долга, повернул обратно. В паре сотен шагов, справа от тропы, рос инжир. Я заметил это дерево еще по пути к сосне. Оно росло из пещеры, и сейчас, когда листья опали, казалось, что дерево растет перевернувшись, запустив корни в белесое ватное небо, высасывая из выси энергию и передавая ее куда-то вглубь, во мрак не просматриваемого с тропы грота... Грота. Да, конечно же! Я пробежал мимо этого дерева, почти не обратив на него внимания, не только потому что спешил окончательно не найти (C). Мне не хватало этого ключевого слова "грот", с которого начиналось стихотворение. А теперь необычность этого дерева-перевертыша ощущалась так резко, словно ветви-корни вспыхнули для меня неоновым светом. Надо было лезть в грот. Посмотрим же, что за птицы поют в корнях-ветвях этого дерева-антипода!