ступеньку.
…Ах, как хорошо!.. До чего хорошо!..
К веникам, берёзовому и дубовому, Маня перешла только в «третий заход», последний. Когда она принялась шлёпать себя распаренными жаркими листьями по всем частям тела, Волька за дверью неистово залаял. Он и так не понимал, что делает обожаемая хозяйка, зачем томится в такой жаре, а потом прыгает в холодную воду, – он тоже полез было за ней, но тут же вылетел обратно, оскорблённый донельзя, такого подвоха он не ожидал! А уж когда Маня принялась лупить вениками, окончательно удостоверился, что на неё напали враги.
Но – к его облегчению и счастью, – хозяйка вывалилась из жара преисподней, в последний раз кинулась в речку и уселась на крылечке рядом с псом.
– Правда отлично, Волька?
Он посмотрел на неё, задрав остроухую башку.
Не знаю я, что тут такого отличного, словно бы говорил пёс, а вот ты лучше ответь, когда мы ужинать будем!
– Лёля-то наша? – продолжала Маня. – Вот даёт! Кавалера завела!.. С бородой!..
Волька плюхнулся на резиновый круглый зад и почесался. Его мало интересовали Лёлины кавалеры.
Маня долго бы ещё сидела на приступке и разговаривала с собакой – неловко до невозможности было возвращаться в дом к падшей Лёле и её бородатому кавалеру, – но заели комары.
За столом они, все трое, сидели чинно-благородно, ни дать ни взять – образцовая семья на даче.
Почти образцовая. Почти семья.
– Вы с братом совсем не виделись, Никит? – наконец спросила Маня, которой надоело чинно молчать и благородно ужинать. – Совсем?
Лесной человек вздохнул сильно как конь и почесал бороду.
– Ну… как сказать. Видались, конечно. А почему ты спрашиваешь?
Маня налила себе ещё брусничного чаю.
– Потому что его убили, – пробормотала она и взглянула на Никиту. – У меня на глазах.
– Да иди ты.
– Так и есть.
Никита подумал, а потом выпалил:
– Ты стрелка, что ль, срисовала?
– Да никого я не срисовала! – с досадой сказала Маня. – В том-то и беда. А теперь не знаю, как мне его найти, стрелка этого, убийцу. Так что ты мне лучше отвечай честно!
– Да я честно…
– Вы с братом поссорились?…
– Да ни фига мы не ссорились! Ну, ты ж понимаешь! Он в городе бугор, а я в лесу… топор. Всё больше топором работаю! Какие из нас родственники!..
Маня посмотрела на него:
– Ты поэтому вашу детскую фотку у себя в конторе держишь? Потому что Максим тебе никто? И Максим такую же на работе держал, я сама видела!
Никита уставился в окно.
– Что такое? – сама у себя спросила Маня. – Ведь человека убили, нормального, хорошего даже! У него семья, дети, заводы-пароходы, и всё прахом пошло, а мне все врут. Ну, или помалкивают из каких-то своих соображений. Никто не хочет помочь.
– Меня Женька не любит, – вдруг сказал Никита. – Терпеть не может. А я что? Я ж знаю, ночная кукушка дневную всегда перекукует!.. Вот и не лезу к ним.
– За что она тебя не любит? – спросила Лёля участливо. Ей хотелось Никиту жалеть.
– А за что меня любить-то?!.. Институт бросил, в армию ушёл, потом срок получил, отсидел.
Лёля изменилась в лице. К такому повороту она не была готова!
– Когда с зоны откинулся, Макс на Женьке как раз женился. Она ему и стала в уши дуть, зачем нам в семью этот… криминальный уголовник! Я раз пришёл, другой. Ну, она от меня убегает в другую комнату и не выходит. Макс со мной сидит, мается. Я и перестал приходить.
– Разумно, – оценила Маня. – А где вы встречались? Вы же с братом всё равно встречались?
– Ясное дело! – подтвердил Никита. – В баню он ко мне приезжал. Потом ещё пивняк один есть на Тухачевского, приличное такое место, туда тоже захаживали. Ну всякий год на птицу ходим, охотимся – это прям наше! Женька и не догадывалась.
– Или догадывалась, но виду не подавала, – вставила Маня.
– Или так.
– Никита, за что ты сидел? – Это Лёля спросила ужасным голосом.
Маня махнула рукой – она-то знала!..
– Они с приятелями киоск перевернули. С киоскёром внутри!
– Как?!
– Откуда ты знаешь? – поразился Никита. – Про киоск?
– От следователя Раневского. Он тебя ищет, между прочим.
– А чего меня искать, я ни от кого не прячусь. Всё время здесь.
Маня добавила себе ещё брусничного чаю и втащила на колени Вольку, который уже давно подпрыгивал возле её стула, просился на руки.
– Вот ты мне ответь лучше, зачем вы киоск-то перевернули?
– Да ну!..
– Нет, ты скажи!..
– Затем что дураки малолетние.
– Вот вы шли-шли по улице, вдруг – бац! – киоск. Вы его взяли и перевернули, так?…
– Да ну!..
– А тогда как?
– Никак! Там баба торговала, падла. Подошёл дедок какой-то, ну, бомжара. Ему на пузырь не хватало. Просит её, дай, мол, в долг, ты ж меня знаешь, я за магазином на пустыре живу. А она упёрлась и ни в какую.
– Её можно понять, – вставила писательница Покровская.
– Да нельзя её понять! – вдруг взбеленился Никита. – И дедок этот… смирный такой! Чистый даже! Ну, мы ему: на, отец, десятку, бери водяру и ступай на свой пустырь.
Теперь они обе – Маня и писательница Покровская тоже – слушали с интересом.
– А баба эта разоралась, что нечего тут бомжам ошиваться, одного отоваришь, они косяком пойдут, а у неё приличное место, бойкое, артисты из театра за папиросами приходят, там и вправду театр рядом. И не даёт!.. Ну, мы пузырь взяли, а киоск… того. Нахлобучили.
– Выходит, вы Робин Гуды, несправедливо осуждённые?
– Этого я не говорил. Судили, приговорили, я своё отсидел.
Лёля улыбнулась – за такое отсидеть не страшно! – поднялась и заново поставила чайник, а то весь выпили.
– Ты вышел, брат женился, жена его тебя невзлюбила, виделись вы от случая к случаю, – подытожила Маня задумчиво. – А родители ваши где? Живы?
Никита отрицательно покачал головой.
– Понятно. И тебе совсем его не жалко, Максима? И совсем ты не переживаешь?
– С чего ты взяла? – спросила Никита спокойно. – С того, что я слёз не лью?
– Может, и поплакать стоит.
– Вот у тебя, девочка, в городе собачку трамваем переедет, ты тогда и поплачешь. А мне не указывай, поняла?…
Маня моментально прижала к себе Вольку – от страха, что его может переехать трамвай.
– Да что ты взбеленился-то?!
– А ничего. Я одно знаю – легавые никого не найдут. Побегают-побегают кругами, и дело закроют. Я по своим старым связям быстрей найду. А там посмотрим.
– По… каким ещё связям? Ты обалдел, что ли?! Мало тебе одной отсидки, снова в зону