полно чудес, о которых петербурженка Лёля и не подозревала!..
Никита рассказывал, что здесь рылся кабан, а там прошли лоси – и всё это было тут же, рядом, следы кабаньих пятаков, отпечатки лосиных копыт.
– А вон там олешки. – Никита остановился и придержал Лёлиного понурого скакуна Ясеня. – Во-он за деревьями, смотри!
И она увидела «олешек»! Тоже очень близко, прямо за кустами.
Странное дело, они перемещались почти неслышно, лишь изредка хрустела ветка, и тогда олени – все разом! – поднимали головы и прислушивались, готовые в любую минуту сорваться с места и потеряться в лесу.
Потом они ещё увидали весёлых белок, да не одну, а целую компанию! Белки перелетали с ветки на ветку, расфуфырив хвосты, и казалось, что не долетит, промахнётся, но ловкая белка цеплялась за совсем никчемушный прутик, качалась, забиралась глубже и пропадала за стволом.
Лёля не смотрела на часы, ни о чём не думала, никуда не спешила – странное, непривычное состояние!
Ей всё время, каждую минуту, нет, каждую секунду было куда-то нужно – на работу, к Марфе, с которой оставались не слишком надёжные няньки, ибо где взять денег на надёжных?… Обязательно к врачу и к массажисту, Марфа ходила плоховато. На рисование, в класс, где занимались «непростые дети». Магазины, обед, стирка, ортопедическая обувь, в которую нужно было всякий раз особым образом вкладывать сложной конструкции стельки! Проверять тетради, заполнять формы, вести электронные журналы – всё это оставалось на глубокий вечер, и Лёля иногда засыпала над разложенными учебными пособиями и просыпалась в ужасе – до утра не успеет, не сдаст, и ей попадёт!.. Или – хуже того! – уволят из школы, как они с Марфой станут жить?…
Ей всё время хотелось спать и есть – на самом деле. На еду она почти не тратилась, подъедала то, что оставалось от Марфы, чтобы хватило и на рисование, и на стельки, и на массаж…
Когда наезжала Маня или они гостили у неё, пир был горой, и Лёля наедалась словно бы вперёд, хотя получалось у неё плохо, давным-давно привыкла есть мало, по чуть-чуть, подруга ругала: «Поклевала как птичка».
Лёля крутилась изо всех сил и никогда ни на что не жаловалась – жизнь сложилась как сложилась, изменить ничего нельзя, – и вдруг тут в лесу, с посторонним дядькой поняла, как много всего прошло мимо и ещё пройдёт!
Лошади, речка, бобры, берёзы.
Необязательные разговоры, теплынь, и некуда спешить.
Пальцы, на секунду сжавшие её ногу, и длинная стройная спина, в которую Лёля пялилась, потому что он ехал впереди.
…Но всё ещё оказалось впереди! И ничто не предвещало!..
Они вернулись в сторожку, Никита ссадил её с коня, подхватив за талию – Лёля сильно вздохнула, кровь прилила к щекам, – а уезжать всё ещё было не нужно, и он как-то очень интересно стал ей рассказывать о своём лесном деле и о деревьях, в которых он разбирался отлично.
Лёле в голову не приходило, что может быть столько всего интересного… в деревьях и древесине!..
Оказалось, лучше всего полируется груша, получается словно зеркальный блеск, а сама древесина почти розовая, хотя груша неказистая на вид.
Лёля осведомилась насчёт карельской берёзы – на этом её познания начинались и заканчивались, – и Никита покатился со смеху.
– Она в Карелии растёт, почти в тундре! И она-то совсем корявая, груша рядом с ней – кедр ливанский! У меня приятель есть, врач, в Москве работает. Рассказывал, как пришёл в лавку какую-то, а там стол красоты невиданной! Весь из себя жёлтый, солнечный, крышка наборная. Ну и стоит шестьдесят тыщ. Вот он стоит и думает, шестьдесят тыщ за стол – сдохнуть можно, но уж больно хорош стол-то!..
– Купил? – спросила заинтересованная Лёля, и Никита махнул рукой:
– Да куда там! Шестьдесят тыщ евро столик, не рублей! А сам как раз из карельской берёзы!
Почему-то и Лёле история показалось очень смешной и занятной, и они ещё поговорили про разные деревья, а потом Никита взял её за руку и поцеловал.
Вот просто взял и поцеловал.
По-настоящему, не как-нибудь, дружеским поцелуем.
Лёля обмерла.
Ей стало нехорошо, словно она на секунду оказалась в невесомости и вакууме – нечем дышать, не за что уцепиться, и очень кружится голова.
Она сделала шаг и уцепилась… за него, за Никиту. За оливкового цвета футболку, на которой было написано «Север в каждом из нас» и нарисованы снежные горы.
Он внимательно посмотрел ей в лицо, перехватил за шею и ещё раз поцеловал.
Лёля не хотела отвечать. Она вообще понятия не имела, что он такое делает! Она давно забыла!.. Или не знала!..
Она не хотела отвечать, но почему-то прижалась к нему и обняла. Вместо того, чтобы оттолкнуть.
Ей понравилось, как от него пахнет – кожей, травой, стираной футболкой и немного по2том. Ей понравились его волосы, которые она неожиданно для себя погладила, – жёсткие и длинные. Ей понравилось его дыхание – чистое и горячее.
…Да, но что происходит? Что он делает?! Что она делает?!
Легко, словно Лёля была сделана из травы и листвы, он подхватил её, приподнял так, что она оказалась выше, и стал целовать её в подбородок и шею. Она положила руки ему на плечи, откинула голову и увидела над собой небо – огромное и сияющее.
– Ты такая красивая, – сказал он наконец, и в голосе у него была словно бы гордость. – Никогда не видел таких красивых женщин.
Я, пронеслось у Лёли в голове, я красивая?! Что ты говоришь, как ты можешь так говорить!? Я – урод, худая, жёлтая, у меня кругом морщины! Я и в двадцать лет была совсем обыкновенной, а уж сейчас!
Тут вдруг ей пришла в голову страшная мысль. Настолько страшная, что она немедленно попыталась освободиться.
…На ней старый, позорный лифчик. С одного боку заштопанный. Заношенный до неприличной желтизны. Про трусы лучше вообще не вспоминать. У неё были с собой очаровательные, голубые, кружевные, даже с крохотным кокетливым бантиком на попе, но их сожрал Манин пёс Волька, и остались вот эти самые, что сейчас на ней, – трикотажные и тяжеловесные.
…Что делать?! Как быть?! Как спастись?!
Никита, которому, разумеется, в голову не могла прийти мысль о том, что Лёля до обморока стесняется своих страшных трусов, прижал её покрепче и вырваться не дал.
– Я бы за тобой ухаживал, ты не думай, – выговорил он ей на ухо, – но ведь ты уедешь, времени нет. Но я всё-таки поухаживаю… потом… ладно? Согласна?
От его бормотания Лёля позабыла обо всём