своего листа беспокойств.
НЕТА: Не это цель встречи.
– Хорошо, что напомнили. А какова цель встречи? – пробую слукавить.
– Ты уже справлялся несколько минут назад и, насколько помню, получил ответ, – Анна снисходительно улыбается. – Забыл?.. Повторить?..
– Не надо. Помню, – нехотя и виновато сдался я.
НЕТА: Итак, скоро ты научишься нас отличать.
– Я уже сейчас могу, но только когда вы вместе. В отдельности мне нужно больше времени.
АННА: Неужели действительно сможешь?..
– Убедитесь в этом через тридцать минут, если поможете, или через двадцать пять, если будете мешать.
АННА: Наоборот – если будем мешать, понадобится больше времени. Разве не так?
– Вы не знаете, как помогать. Помощь ваша пассивна. Сопротивление напротив – многое в вас раскроет – тут-то я вас и ждал.
МАРИ: Непонятно.
– Представьте: хирург оперирует – ассистент помогает. Существует единственный способ подать правильный инструмент в нужный момент в определенном положении. Десять хороших ассистентов сделают это идентично. Правильное поведение обезличено. Вообразите, сколько есть неправильных инструментов и неподходящих моментов. Если только уметь наблюдать, как много можно узнать о нерадивом ассистенте.
АННА: У тебя наивные представления о том, как мы можем помешать.
НЕТА: Мешать не буду. Помогать не буду, раз уж это тебя задерживает. Для меня это удача.
– Почему? – интересуюсь я.
НЕТА: Мари знает, как помогать. Анна – как мешать. Я представления не имею ни о том, ни о другом.
Бедная наивная Нета. Незнайка и неумейка. Перед кем ты выступаешь? Ты была разгадана в тот момент, когда я увидел тебя в центре «Т».
МАРИ: Если сможешь подобное сделать, то будешь первым. Обещаем, мы будем открыты и откровенны.
– Это хорошо, но не уверен, что сможете сдержать обещание, – бестактно усомнился я.
– Отчего сомнения? Мы никогда не нарушаем обещания, – по-прежнему с улыбкой, но чуть строже прежней, открытой и добродушной, заметила Анна.
– Не обижайтесь. Не сомневаюсь в ваших искренних намерениях. Но сделать это нелегко вопреки желаниям и усилиям. Вы и сами в этом убедитесь, – знаю, это излишне самоуверенно, но у меня был шанс предстать оракулом и не устоял перед соблазном.
– Не уверена, что понимаю, что это значит. Мы честно созна́емся, если у нас не будет получаться, – заключила Мари, чуть более устало, чем позволял ее этикет. Заметила оплошность и тут же исправилась. – Принимается? – не рассчитав, вложила больше энтузиазма, чем «принимается?» заслуживало и могло вместить в себя.
Это не исправило промах, а усугубило его. Если я правильно истолковал ее тон, то мы мусолим второстепенные мелочи, уйдя в сторону от чего-то более важного. Вступительная часть знакомства закончена. Контакт установлен. Доверие завоевано, причем, обеими сторонами. Время переходить к главному, а мы топчемся на месте, будто исполняем танец Кабуки.
Я (мысленно): «В чем дело? Я не мешаю. Рассказывайте. Я слушаю»
МАРИ (беззвучно): «Мы ничего рассказывать не будем. Ты должен понять сам»
Я (мысленно): «Вот оно что! Боже! Как же я не догадался?!»
– Принимается, – согласился я вслух, забыв, что последние три части диалога были немыми.
***
Не помню, когда начались наши «Хождения в Знакомство». Знаю только, это было любимой игрой детства.
Мы с мамой в осеннем приморском парке. Мне восемь или девять.
Фиолетовые, золотые, пунцовые листья бесцельно кувыркаются на мокрой земле. Аллея по-домашнему уютна и скрыта от случайных прохожих. Спешно пройти ее невозможно. Тот, кто торопится, сюда не заглядывает. По каким-то затейливым законам физики слышимость в растворе между деревьями и плотным кустарником исключительно хорошая, лучше, чем в овальном театральном зале. Только что вошедшие в аллею ничего про это не знают, а если узна́ют, то некоторое время спустя. Они попадают сюда из открытой эстакады набережной, где прохожие по известным и понятным законам физикам могут случайно перехватить одно-два слова чужой беседы, но не более, остатки фраз невозвратимо разлетятся на крыльях постоянно переменного бакинского ветра, скрывать секреты нет необходимости, ветер позаботится об этом.
Главные правила – говорить тихо, не привлекая внимания к исключительной слышимости, демонстрировать занятость и полное отсутствие интереса ко всему вокруг. Многие с удовольствием попадались в эту ловушку.
Четыре скамейки доверчиво располагаются неподалеку одна от другой. Первая победа в игре – усадить проходящих. Для этого мама сочиняла сценарий и вовлекала меня в его постановку. Мне требуется некоторое время понять, как она намеревается завлечь интересную, на ее взгляд, пару или группу. И, напротив, – избавиться от очередного одинокого и обычно неинтересного и нежеланного содейственика, или от молчаливой пары, которой нечего предложить друг другу, а значит, и миру. Поняв свою роль, каждый раз отличную от предыдущей, я начинаю активно ее исполнять.
Иногда она отчитывает меня за какую-то изобретательную проделку. Я понуро и виновато выслушиваю ее, используя все имеющиеся ресурсы контроля над собой, чтобы не улыбаться, а тем более не сорваться в смех. В редких случаях успеваю раньше нее состряпать либретто. Она с радостью принимает мою версию, которая несколько секунд спустя изменена до неузнаваемости, а я, смущенный скудным воображением, незамедлительно притворяюсь, что как раз это и имел в виду, а она мастерски делает вид, что верит мне.
Мы играем. Я читаю прохожих – по их взглядам, походкам, выражениям лиц, движениям тел и даже по одежде. Это очень занимательно само по себе, но куда интереснее позже узнавать их реальные истории от нее, ибо она знакома с каждым персонажем, Во всяком случае, у меня никогда не было в том сомнений. После моих наивных и скучных угадываний она рассказывает их реальные жизни.
Пожилая пара встретилась недавно после многих лет разлуки, им не надо даже начинать любить друг друга, потому что никогда не прекращали. Годы назад их жизнь раскололась на две одинокие полужизни. После бесконечных пересечений во времени или пространстве, ненароком сошлись во времени и пространстве. Она излучает радость воссоединения. В нем томится печаль упущенных лет одиночества. «Мы же вместе. Это все, что имеет значение. Не позволяй прошлому грабить настоящее». «Не буду» – соглашается он. По маминой иронической и чуть печальной улыбке догадываюсь – «Будет»
Женщина за сорок смотрится неестественно из-за нелепой косметики, неумело навороченной на лице. Она старательно высматривает плохо различимую тропу впереди себя и строго следует ее вертлявой траектории, хотя ступает по ровной гладкой и широкой асфальтовой алее. «Ей не за сорок – она моложе тридцати. Ее косметика выглядит нелепой, потому что она очень бледна, лицо высохло до остро выпирающих скул и подбородка. Она худа, больна и слаба. Сейчас у нее ремиссия, но не хочет признавать выздоровление, потому что знает: надежда – это