Отводя взгляд от Эйва, поднимаю глаза на Пресли.
— Я не знаю. Думаешь, мне стоит? Линкольн сказал, что не делал бы этого.
— Ты говорила с ним о сердце?
Пожимаю одним плечом.
— Да, ну, я имею в виду, он увидел шрам и спросил.
Именно в этот момент моя рубашка сползает, и обнажается синяк, который теперь у меня есть благодаря Линкольну.
— Что это за хрень? — Подруга протягивает руку и поправляет мою рубашку, ее глаза широко раскрыты. — Что случилось?
Я быстро поворачиваюсь, вырывая свою рубашку у нее из рук.
— Линкольн укусил меня и сосал мою кровь.
— Какого черта? Серьезно?
Мои щеки заливает румянец. Я вздыхаю, одновременно сглатывая, и давлюсь собственной слюной.
— Ничего особенного. И мне понравилось. Я попросила его.
Пресли прищуривается, глядя на меня.
— Что за причудливое дерьмо тебе нравится?
Пристально смотрю на нее.
— Может быть, Берт увлекается таким? Ты когда-нибудь думала об этом?
Она наклоняется вперед, внимательно глядя на меня, но ее губы изгибаются в улыбке.
— Расскажи мне больше. Типа, он на самом деле сосал твою кровь или просто слегка, ну, знаешь, любя покусывал?
Неудивительно, но Дилан слышит разговор и присоединяется к нам.
— Однажды я была с парнем, которому нравилось, когда у меня были месячные. — Кажется, на ее лице мелькает выражение, как будто она вспоминает тот период своей жизни, а затем хмурится.
— Мы встречались недолго.
— Я не удивлена, — бормочет ей Пресли, а затем снова поворачивается ко мне. — Может, мне нужно встречаться с твоим братом на более личном уровне?
Смеюсь.
— Он спрашивал о тебе.
Ее лицо сияет, словно солнце.
— Действительно?
— Ага. — Я снова поднимаю глаза на Эйва. — Но я думала, что вы с ним… — я замолкаю и киваю головой в сторону своего угрюмого брата. — …и так делаете это.
Пресли закатывает глаза.
— Да, но он выводит меня из себя. — Она оглядывается через плечо на моего брата с Мэл, когда они исчезают в его кабинете и закрывают дверь. — Я все еще думаю, что они трахаются.
— Не может быть, — говорит Дилан, но смотрит на дверь так, будто не совсем уверена в своих словах. — Ты так считаешь?
— Возможно, не прямо сейчас, — добавляет Пресли, — но я думаю, что они оба подумывали об этом раз или два.
Я не знаю, права ли она, и не уверена, что меня это волнует. Я бы тоже не удивилась, но ясно, что Эйв не собирается ничего мне рассказывать. Мои мысли возвращаются к Линкольну. Мое сердце неистово колотится в груди, бьется в отчетливом ритме.
Может, пришло время выяснить, кто такой Берт, узнать того, кто дал мне жизнь, когда его собственная подходила к концу? Может, пора хотя бы поблагодарить семью донора? Чтобы положить конец этой неуверенности и ощущению, что моя жизнь временна.
Начинаю думать, что, может быть, я нахожусь в той точке, когда мне нужно это узнать.
Следующим утром я приношу Флетчеру домой два кусочка торта, надеясь, что Атлас это оценит. Признаюсь, мне не терпится увидеть его снова.
Медленные раскаты далекого грома разносятся по городу, заглушаемые ревом волн. Дым столбами поднимается из дымаря, переплетаясь с утренним туманом и солеными брызгами туманного дождя. Флетчер открывает дверь, его седеющая борода подчеркивает зелень его глаз.
— Дорогая, что привело тебя к нам в такую рань?
— Я принесла вам торт. — Протягиваю ему тарелку, аккуратно накрытую пленкой.
Все еще одетый в пижаму и со спутанными волосами, Атлас выглядывает из-за головы Флетчера.
— Торт? — Он смотрит на дедушку. — Можно мне торт на завтрак?
— Почему нет? — Флетчер пожимает одним плечом, отступая назад, чтобы открыть дверь шире. Когда он улыбается, на его лице прорезаются глубокие морщины. — Заходи. Кофе готов.
В доме царит насыщенный дубовый запах и свежий аромат кофе. Атлас хватает меня за руку, сжимая маленькими пальчиками ладонь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— У тебя сегодня день рождения?
— Нет. — Флетчер выдвигает для меня стул, и я сажусь рядом с полкой с фотографиями у окна — У Кайло недавно был день рождения, но мы праздновали прошлой ночью.
Атлас сидит рядом со мной, глядя на торт, который Флетчер ставит на стол и кладет рядом вилку.
— Сколько ему лет?
— Восемнадцать, — отвечаю я, переводя взгляд на телевизор в гостиной. Передают новости, которые сообщают о грядущей погоде. Осень на северо-западе печально известна своими ураганами. Их пока еще не было, но сейчас уже начало октября.
— Вкусно, — говорит Атлас, и его ухмылка с ямочками становится еще шире. Мальчик с охотой ест торт, не заботясь о том, чтобы достать отдельную тарелку, а вместо этого убирает достаточное количество полиэтиленовой пленки, чтобы воткнуть в него вилку. Я какое-то время смотрю на Атласа, а затем снова поднимаю глаза к телевизору.
Читаю заголовок:
СЕВЕРО-ЗАПАД ТИХОГО ОКЕАНА ГОТОВИТСЯ К СИЛЬНОМУ ШТОРМУ С УРАГАННЫМ ВЕТРОМ.
— Это первый раз сообщают о буре? Я ничего не слышала о ней до сих пор.
Флетчер поворачивается на своем стуле, вдалеке потрескивает камин.
— Вчера мне пришло штормовое предупреждение, — отмечает он, и в его голосе нет ни капли беспокойства.
Я не могу перестать нервничать. Линкольн и Бэар где-то там.
Флетчер замечает выражение моего лица.
— Не переживай, милая. Я построил эту лодку своими руками, а Линкольн отличный капитан.
Я хочу почувствовать облегчение, но оно не приходит. Такого рода тревога не возникает просто так, из ниоткуда. Это тот вид тревоги, который похоронен глубоко в костном мозге, напоминая, что неважно, насколько хорош капитан корабля или как устроено само судно, иногда у матери-природы другие планы.
Мое колено подпрыгивает, а взгляд блуждает. Я натыкаюсь на фотографию братьев со своим отцом и на фотографию Афины вместе с Линкольном.
— Ты знала мою мамочку? — спрашивает Атлас, его губы покрыты шоколадной глазурью.
Мы встречаемся взглядами.
— Нет, я так не думаю. — Смотрю на Флетчера. — Она была отсюда?
Флетчер сидит, сгорбившись, у камина в центре комнаты, он наклоняется ближе огню, протягивая руки, чтобы согреться. Свет освещает его усталое, измученное лицо.
— Афина?
Я киваю.
— Нет, она была из Портленда. — Его внимание переключается на телевизор, когда он бормочет: — Линкольн встретил ее, когда жил там со своей мамой.
Я улыбаюсь Атласу и протягиваю ему салфетку.
— Держу пари, она была потрясающей.
На щеках Атласа вновь появляются ямочки.
— Думаю, что так оно и было. Но я не знаю точно. — Он беззаботно пожимает своими плечами и кладет вилку на стол. А потом исчезает в коридоре, оставляя меня наедине с Флетчером.
Держа чашку в руке, я медленно вдыхаю.
— Зачем ты дал нам деньги?
Флетчер переводит взгляд с телевизора на меня.
— Какие деньги?
— На бар. — Я не спускаю с него глаз, мне интересно, зачем он это сделал. Оглядевшись вокруг, вы бы не подумали, что у Флетчера просто так завалялось сорок тысяч долларов, и зачем отдавать их нам? Мы не были его семьей. Он мог отдать деньги Атласу или даже своим детям.
Какое-то время он не отвечает. Его дыхание сбивается, взгляд становится холоднее, чем раньше.
— Вам нужны были деньги.
— Но это большие деньги, — замечаю я, чувствуя, как мои щеки пылают. Может быть, это из-за камина, а может, мне неловко об этом спрашивать. Возможно, это оскорбление — спрашивать?
— Так оно и было, — соглашается Флетчер. Кажется, он обдумывает свои слова. Нахмурившись, прислоняется к каминной полке, скрестив руки на груди. — Я очень хорошо знал твоих родителей, и они бы сделали то же самое для моих мальчиков, если бы это было нужно.
Я облизываю губы, во рту пересохло, сердце колотится. Но Флетчер прав. Мои родители сделали бы что угодно для любого, не задумываясь. У них были золотые сердца.