– А вот и ваши соперники, – показал в окно штабс-капитан.
У входа в казарму двое военных в измазанных маскировочных халатах ножами счищали с сапог толстые комья глины. Солдат принес ведро с водой, и те стали умываться.
– К грязи и мокрому снегу быстро привыкаешь, – наблюдал за ними Кайданов. – А вот вши!.. Эта сволочь серьезно одолевает нашего брата. Солдаты шпарят одежду кипятком, бьют о камни, закапывают в снег, дерут лошадиной щеткой – и ничто ее не берет, проклятую… – Унтер-офицер из вольноопределяющихся граф Сумаров, – представил одного из них Кайданов, когда офицеры вошли в казарму.
Тот с извиняющейся улыбкой развел мокрые руки. На вид ему было не более двадцати пяти лет. Невысокий, худощавый, с веселыми огоньками в больших светлых глазах, он более походил на ученика гимназии, чем на армейского разведчика. Как поведал позже Кайданов, Сумаров прибыл из гусарского Ингерманландского полка, где служил при штабе переводчиком с чешского языка.
– Зауряд-прапорщик Михаил Баюш, – сам представился другой, смахивая капли с черных усов. Он был постарше, тоже невысокий, но крепкого телосложения, с мощной шеей и большими жилистыми руками. На груди красовалась медаль «За храбрость». Получил он ее за то, что притащил на себе из тыла противника австрийского полковника. Знание мадьярского языка добавляло ему очков как разведчику.
В тот же день Белинский приступил к подготовке; ему предстояло многое наверстать, чтобы догнать Сумарова и Баюша в умении проходить заграждения и минные поля, незаметно ползать по перепаханной снарядами нейтральной полосе, подавать световые сигналы, сходиться в рукопашном бою, умело работать финкой и ловко выхватывать из кармана наган. Разведчики усиленно тренировались, а рядом шла напряженная подготовка к штурму: солдаты, невзирая на погоду, днем и ночью долбили мерзлую землю, прокладывая в каменистом грунте ходы сообщения, устраивали новые землянки и укрытия, набивали землей мешки для укрепления брустверов, готовили штурмовые лестницы и специальные приспособления.
Главным источником информации о крепости для разведчиков был перебежчик унтер-офицер Бела Борши, бывший начальник полевого караула гарнизона. До войны он работал учителем в народной школе и хорошо знал немецкий язык. В плен к русским он привел с собой тридцать солдат в полном походном снаряжении. Свой поступок объяснил тем, что не счел вправе рисковать жизнью семейных людей «ради интересов господствующих в Австрии евреев». По его словам, положение в крепости выглядело довольно мрачным. Голод и холод, цинга и тиф косили ежедневно сотни людей. Возмущение военных бессмысленной обороной было на грани настоящего бунта, к чему и призывали появившиеся прокламации. Помимо этого, участились жестокие столкновения солдат разных национальностей.
Чтобы сохранить порядок, командование прибегало к крайним мерам. За упаднические настроения однажды ночью были расстреляны десять чехов. Все чаще стали применяться дисциплинарные наказания для солдат, так называемые szpange и slupka – подвешивание на столбах за запястья или с закованными в кандалы конечностями.
Многие из солдат такой палочной дисциплине предпочитали плен.
Очередной перебежчик – батальонный трубач – сообщил о готовящейся ночной вылазке частей дивизии генерала Тамаши в районе Медыки. В штабе решили использовать это для заброски разведчика.
Выбор пал на унтер-офицера Баюша, так как дивизия Тамаши была укомплектована в основном венгерцами. Накануне атаки ему надлежало в форме гонведа[187]пробраться на нейтральную полосу и, замаскировавшись, ожидать там появления венгров. При отражении атаки отступить с неприятелем за стены крепости. На всякий случай разведчика снабдили пузырьком с бычьей кровью, а на шее произвели имитацию входного и выходного огнестрельных отверстий, наложив чью-то разорванную кожу.
Однако дело закончилось прескверно. Когда Баюш вместе с двумя саперами пытался на месте оборудовать маскировочную позицию, его заметили австрийские наблюдатели. Последовал пулеметный и артиллерийский обстрел, и все трое были тяжело ранены.
Глава 50
В болоте
Очередной план заброски созрел в голове полковника Пневского, когда ему представили донесение поручика, сопровождавшего солдат в баню в городок Сосновичи. Тот слышал, как истопник бани хвастался между своими, что может свободно пройти в крепость через болото.
Истопник был срочно доставлен в штаб. Им оказался крестьянин сожженной австрийцами деревни в районе Заболоце. Он признался, что и в самом деле хорошо знаком с болотистой долиной, примыкавшей к восточной полосе укреплений крепости, и за обещанные ему сто целковых дал согласие провести разведчика в район между фортами XIII и XIV.
Идея проникнуть в крепость, не встретив мин, проволочных сетей и «волчьих ям», казалась настолько привлекательной, что никто не придал особого значения тому факту, что река Сан в тот год необычно широко разлилась по окрестностям и могла затопить природные ориентиры для проводника.
Настала очередь Белинского. Четыре версты предстояло идти при лунном свете, без фонарей и факелов через считавшуюся непроходимой топь, где каждый неверный шаг граничил с жуткой смертью.
Поздним вечером, вооруженные длинными шестами, двое вошли в студеную воду. Едва видимые островки камьттттей и одиноко торчащие из воды сухие стволы вскоре скрылись в густой пелене сырого тумана. Ветер последний раз встряхнул полузатопленные кусты и улегся в них вместе с мелкими пичужками до рассвета. Болотные звуки смолкли. Только стебли камыша шуршали о полы комбинезонов да трясина недовольно чавкала под ногами. Через час изнурительной ходьбы устроили короткий отдых: от постоянной борьбы с вязким дном ныли мышцы ног.
Но дальше стало еще труднее – вода поднялась до уровня груди. Проводник Иван начал сомневаться в правильности выбранного направления, решил вернуться и попробовать взять немного левее. Но там вода оказалась еще выше. Снова вернулись и взяли уже вправо, но и там было слишком глубоко.
Белинский осознал, что у них уже не остается времени; даже если они сейчас все-таки найдут выход из этой чертовой низины – до рассвета не успеть. Следовало возвращаться. Однако и это оказалось непросто: проводник решительно не знал, в каком направлении следует идти.
После мучительных усилий найти выход из болотного лабиринта они наконец ступили из воды на тонкий ковер растительности. Но и здесь их ожидало разочарование – на десятки метров кругом под ногами все опасно колыхалось. Крестьянин застыл в нерешительности. Затем повернулся к Белинскому и сказал, чтобы тот оставался на месте, а сам, перекрестившись, начал медленно продвигаться вперед и вскоре скрылся в темноте.
Капитан достал флягу и сделал несколько жадных глотков. Раньше ему уже приходилось выбираться из болота, когда он охотился с отцом в Полесье. Но это было днем, и ноги не коченели от ледяной воды. Ему вспомнилось, когда они благополучно вышли на твердую землю, отец весело сказал: «Болото забирает только плохих и жадных людей».
Неожиданно мерное хлюпанье проводника прервалось, донесся шумный всплеск и приглушенный крик.
– Иван! – негромко крикнул капитан в темноту. – Я сейчас, погоди.
«Наверняка угодил в яму», – подумал он и, не успев сделать и пару шагов, сам провалился одной ногой в трясину. Быстро выставив перед собой шест, он попытался ее вытащить. Но чем больше старался, тем глубже увязала вторая нога.
Из темноты донесся страшный вопль обреченного и громкие всплески. Скоро все затихло.
Тут же недалеко в небо взметнулись ракеты – очевидно, крик тонущего долетел до стен крепости.
«Не паниковать!» – приказал себе капитан. Надо собраться и прекратить сучить ногами, это лишь ускорит погружение в трясину. Он замер на несколько секунд, стараясь восстановить дыхание, затем, перегнувшись в поясе и уложив удобнее перед собой шест, снова принялся подтаскивать ноги. Мешал рюкзак; намокшие лямки врезались в плечи и не давали его сбросить. Между тем ноги все глубже погружались в трясину. Дотянувшись до ножа, капитан разрезал лямки рюкзака и бросил его перед собой. Затем лег на грудь, стараясь придать туловищу горизонтальное положение, и, вцепившись в шест, снова начал подтягивать ноги. Стало получаться. Медленно, очень медленно он подтягивал ноги одну за другой и, наконец освободив их, перекатился в сторону на твердую поверхность.
Несколько минут он обессиленный лежал на спине, глядя в едва озаряемое невидимым солнцем небо.
«Болоту не удалось взять меня в свои чертовы объятия, – думал он, – но скоро светает, и меня могут увидеть из крепости. Надо подниматься и идти». Доставать из трясины рюкзак, где лежала форма австрийского офицера, он уже не стал, решил сберечь силы.