— Почему? — заинтересовался Максим.
— Вам тоже нужна любовь, — фыркнул Кот. — Все эти сюсюканья: «кисонька», «котик», «пушистик». Вам хочется, чтобы мы лизали вам руки, будто собаки! Чтобы согревали своим теплом…
— Кто приходил спать в мою кровать? — спросил Максим.
— Я сам грелся! — возмутился Кот. — Мы, коты, знаем, что любовь — это ужасная ловушка. И не важно, кого любить, милую киску или человека! Все равно, любовь — рабство и страдание. А мы свободны и счастливы!
— Но ведь любовь — это еще и счастье, — сказал Максим. — Даже если она умирает! Человек, будто птица феникс, сгорает и перерождается в пламени любви. Каждая любовь — это целая жизнь, которую можно прожить!
— Чего стоит жизнь, начатая на пепелище и закончившаяся пожаром? — вопрошал Кот и подставлял брюхо. — Почеши мне живот.
Максим, глядя в кружащие звезды, почесывал мохнатое пузо.
— Вот видишь, — мстительно заметил Кот. — Ты меня любишь. И потому ты мои раб.
— Нет, — ответил Максим. — Я тебя люблю и потому — свободен. Пошел вон!
Кот медленно полетел на землю, лениво извернулся в полете, мягко опустился на лапы. Одобрительно произнес:
— Вот-вот! Ты на правильном пути, Максим!
Максим пил и смотрел на звездный танец.
Вначале он ждал обратный рейс корабля. Считал дни. Посмеиваясь придумывал, как именно станет веселить пассажиров — дикими воплями и плясками у корабля, криками о скуке и одиночестве.
Потом вспомнил, что на обратном рейсе будет не так уж и много пассажиров — несколько правительственных эмиссаров, несколько командированных, несколько самых слабонервных колонистов, наотрез отказавшихся жить на чужой планете. И еще — его сменщик, кто-то из немногочисленных ученых колонии.
Потом Максим просто забыл о возвращающемся корабле.
Через четыре месяца ему надоело все. Максим выключил самогонный аппарат — хотел даже его разобрать и вернуть детали на склад, но пожалел сменщика. Звезды над астероидом стали такими же скучными, как книги на экране.
Кот, ведущий жестокую войну с мышами, проигрывал — мыши брали числом. Кот растолстел, стал совсем ленивым и совершенно невыносимым в общении: начинал говорить, только когда Максим напивался до полусмерти. И твердо стоял на своем: любовь — это ловушка для слабоумных.
Максим обиделся и перестал разговаривать с Котом. Потом перестал и пить — неделю читал вперемешку Достоевского, Ницше, Бёлля и Ремарка, после чего стер с компьютера все тексты на русском. И проспал почти сутки.
— Человек не должен быть одинок, — сказал Максим своему отражению в зеркале, решив побриться. Последний раз он скоблил щетину две недели назад, и у него уже отросла изрядная бороденка. — Человек — он стадный.
Отражение не спорило.
Поборов небритость и приняв холодный душ, Максим честно попытался работать. Проглядел записи детекторов за последний месяц — компьютеры автоматически отфильтровывали все более-менее необычное.
Ничего выдающегося Максим не открыл. Звезды светили, пульсары пульсировали, квазары излучали. Человек болтался на куске камня меж двух звезд и не знал, чем ему заняться.
Максим отправился в шлюзовую. Проверил скафандр, пристегнул фал и вышел из купола. Оглянулся — сквозь толстую стеклянную плиту на него смотрела наглая кошачья морда.
— Прощай, котик, — сказал Максим, отстегивая катушку с фалом. В наушниках запищал тревожный сигнал, он его отключил,
Адгезивные подошвы неплохо держали на камне. Максим шел по прямой — мимо посадочной площадки, у которой через месяц возникнет корабль, мимо черных квадратов рентгеновских датчиков, уложенных на грунт. Странно, ведь маятниковый корабль на самом деле и сейчас находится здесь… пусть даже с исчезающе малой вероятностью. Дисциплинированно читают книги по агрономии молодые немцы, трудятся шоумен и психолог, возникают короткие путевые романы и бурные ссоры, экипаж контролирует работу систем жизнеобеспечения — потому что больше на корабле контролировать нечего. Романтики межзвездных полетов не получилось. Нет и в помине могучих звездолетов, чьи ревущие двигатели подрывают основы мироздания и законы физики. Нет нуль-транспортировки, чтобы мгновенно преодолеть путь от звезды к звезде. Только теснота, давка, запах потных тел и грязной одежды. Космические каравеллы ползут к новому звездному берегу, поселенцы и экипаж сходят с ума от скуки…
Максим специально свернул и прошел через центр площадки, где должен будет материализоваться корабль. Помахал руками, поулюлюкал.
И двинулся дальше, пока свет купола не исчез за близким горизонтом.
Там он медленно, не делая резких движений, лег на камни и стал смотреть в небо.
Все в мире оказалось пустым и ненастоящим.
Нет ни любви, ни приключений, ни чуда.
Максим подождал, пока яркая звездочка Солнца взошла над ним и сказал:
— Здравствуй.
Солнце не ответило. Даже у белой горячки есть свои законы — звезды не умеют говорить.
Под этим самым светом, что коснулся сейчас его глаз, Максим поссорился с Ольгой. Раз и навсегда. Любви не существует, Кот прав. Есть только ловушка для глупцов.
Стоило ли вообще рваться на Точку Равновесия? Ведь есть, наверняка есть нормальные астрофизики, которые дневали и ночевали бы у приборов, не пили самогон и не разговаривали с животными? Впрочем, таких не берут в космонавты. Науки нынче тоже нет. Вместо ученого — шут.
— Мне незачем к тебе возвращаться, — сказал Максим уходящему за горизонт Солнцу.
Солнце выплывало в зенит еще три раза. И каждый раз становилось все более и более обычной звездой.
Предупреждающе пискнул компьютер скафандра — кончилась половина запаса кислорода. Вскоре сигнал будет верещать не переставая. Плевать. Ходить за него скафандр не сумеет. Такие скафандры есть только в дурной фантастике — вместе с могучими звездолетами, хитрыми Чужими и настоящей любовью.
Почему-то не было страшно.
А потом включилось радио.
Максим даже вздрогнул от шороха. Там, на Станции, кто-то нажал кнопку на пульте. Максим догадывался, что кнопку нажала пушистая черная лапка — глупое животное постоянно норовило забраться спать на теплые приборы.
— Ну, зараза, скажи мне что-нибудь, — попросил Максим. В наушниках шелестело. Аппаратура прилежно усиливала слабые кошачьи шаги. Потом Кот лег и заурчал.
— Говори же! — крикнул Максим. — Почему ты молчишь? Кот мурлыкал — тихо, уютно. Наверняка, он слышал его голос. Но он никогда не умел говорить, потому что был всего лишь котом, любившим поспать на хозяйских коленях, полакать молоко или поохотиться за мышами.
— Ну скажи что-нибудь, — сказал Максим. — Скажи, и я вернусь. Еще успею, наверное… Скажи! Тебе же плохо будет, дурак, одному!
Кот мурлыкал. Он лежал на теплой приборной доске, слышал голос хозяина — недовольный голос. Хозяин сердится, что он лежит на приборах, — понимал Кот своим маленьким кошачьим умом. Но хозяин был где-то далеко и прятаться не требовалось…
— Ты еще не понимаешь… — прошептал Максим. Маленькая звезда — Солнце — снова взошло над его головой. — Любовь — она как воздух… ее не замечаешь, пока она есть. Вот если я не вернусь… а я ведь не вернусь.
— Хватит, — раздраженно ответил Кот. — Любовь и шантаж несовместимы!
— Еще как совместимы, — откликнулся Максим. — Ну, уговори меня!
— Возвращайся, — попросил Кот. — Никакой любви не существует, но… Два месяца, а вокруг — только мыши! Это ужасно! И я не смогу налить себе молока!
— Ответ неправильный, — сказал Максим. — Любовь — это не только эгоизм.
— Прошу тебя, — нервно сказал Кот. — У тебя еще есть шанс добежать. Я… я очень хочу, чтобы ты вернулся. Нет, я вовсе не люблю тебя, но мне нравится спать с тобой под одеялом.
Максим засмеялся:
— Ты повторил слова одной женщины, Кот, — сказал он. — Но ответ неверный. Любовь — это не только удовольствие.
— Здесь только камни и звезды, — сказал Кот. — Мыши не в счет. Здесь одиноко… даже для кота. Вернись!
— Ты почти прав, но не совсем, — ответил Максим. — Любовь — это не только страх. Ну?
Заверещал сигнал — кислорода осталось ровно на обратный путь.
— Я не знаю, что сказать, — признался Кот. — Я не знаю, что такое любовь. Я всего лишь кот. Ты бы еще мышей попросил с собой поспорить! Или конопляный куст, что растет в углу купола, на философский диспут вызвал! Я кот, кот, понимаешь? Животное, не умеющее говорить! Ты придумываешь себе собеседника и пьешь самогон. Ты даже решил героически задохнуться. А тебя на Земле ждет мама! И миллиард женщин — кроме той дурехи, что считала любовь ловушкой для простаков, эгоизмом, сексом и страхом одиночества! А та дуреха была всего лишь слишком молодой, чтобы полюбить! Ты пробовал снова с ней встретиться, Максим? Или думаешь, что все и всегда должны идти тебе навстречу? Я-то пойду, я лишь твоя фантазия. А она ждет, чтобы ты пришел первый. Пусть через год, два, три года — пришел!