Не говоря худого слова, я вскочил, и изо всех сил рубанул пожарным топором по вертикальному колену трубы. Девушки от неожиданности отшатнулись в разные стороны, но, не обращая на них внимания, я ударил еще раз. Алюминий подался, и глазам предстало черное отверстие диаметром примерно в полтора дюйма. Пенал сигнальной ракеты вошел в него так, словно изначально и был для этого предназначен.
Принцесса, заглянувшая мне через плечо, с легким хлопком соединила ладони.
- Да. Именно так.
Когда я выскользнул из люка по веревке, спущенной во внутреннем колодце телескопической фермы, холодный ветер мгновенно прохватил до костей. Дирижабль не мог похвастаться большой скоростью, но в пикировании набрал, наверное, не менее ста узлов - намного больше, чем при ленивом крейсерском ходе, под который мы с принцессой разговаривали на балконе. Теперь воздух неистово трепал одежду и волосы, раздувал рукава, завывал на тысячу голосов в металлических балках. Клочья мокрого облачного тумана поносились и исчезали в слабом свете, падающем из окон гондолы. Нависший над головой громадный корпус "Олимпика" был уже едва различим, рисуясь округлой циклопической тенью. Пусть и некстати, но по спине в очередной раз пробежали мурашки от благоговейного осознания: эта теряющаяся в облаках гора - плод человеческого гения. Именно люди своими слабыми руками построили воздушного исполина, размерами способного поспорить с творениями матери-природы. Если бы еще людям хватило разума не пытаться уничтожать друг друга с его помощью...
Вращаясь и стукаясь о балки, я съехал на десять ярдов и притормозил, чтобы не громыхнуть ногами по крыше рубки. Телохранительница уже ждала внизу, настороженно замерев над люком с пистолетом в руке. Поплевав на обожженные о веревку ладони, я вытащил топор, заткнутый за брючный ремень, словно у заправского пирата, и встал рядом. Кажется, мятежники пока ничего не заметили.
Подняв лицо, телохранительница махнула рукой. Вспышка четко высветила квадратный люк в брюхе дирижабля, и сверху донеслось приглушенное шипение, перешедшее в короткий свист. Звук мгновенно миновал нас, пролетев по трубе пневмопочты, и под ногами, внутри полусферического прозрачного пузыря рубки, ослепительно вспыхнуло и затрещало.
Темная рубка, где окопались мятежники, в один миг превратилась в яркий рождественский фонарик, бросающий красочные алые отсветы на проносящиеся мимо клочья облаков. Запущенная сверху сигнальная ракета влетела внутрь нее и заметалась, отражаясь от стекол и рикошетируя, завывая и рассыпая фейерверочные искры. Сквозь шипение донеслись испуганные вопли, и я не смог сдержать злорадную усмешку. Это был еще не конец. Принцесса наверху не собиралась останавливаться, и за первой осветительной ракетой последовали две сигнальные, призванные привлекать внимание своими роскошными дымовыми хвостами в дневное время. Новое шипение, новые хлопки, и праздничный фейерверк в рубке угас, задушенный плотными клубами дыма.
Не прошло и десяти секунд, как люк в крыше рубки распахнулся, и оттуда, едва различимый в дыму, выскочил отчаянно кашляющий матрос. В руке его был "томпсон", но ослепленные ракетой и слезящиеся от дыма глаза не дали ему различить нас во внешней темноте. Оказавшаяся у матроса за спиной телохранительница даже не стала стрелять - я увидел, как мелькнула рукоять перехваченного за ствол пистолета. Донесся глухой удар, и мятежник разом осел. Но снизу его подталкивал следующий, отчаянно пытающийся выбраться. Схватив первого матроса за шиворот, я дернул, вытащив его из люка, точно морковку из грядки, и откинул в сторону. Наверное, это была ошибка, поскольку прямо перед носом возник ствол автомата - второй мятежник, пусть даже ничего и не видя, поднял оружие на вытянутых руках, намереваясь выстрелами очистить себе дорогу. В последнее мгновение я успел схватиться за ребристый ствол и отвести его в сторону, так что очередь прошла стороной, выбив из металлических ферм визжащие рикошеты. Дульное пламя опалило лицо, заставив зажмуриться, а когда я открыл глаза, все было уже кончено. Матрос смотрел на меня снизу выпученными, остановившимися глазами. Пару секунд мы ошалело таращились друг на друга, потом глаза его закатились, мятежник обмяк и с грохотом свалился обратно в рубку. Резким движением стряхнув кровь с клинка, телохранительница прыгнула вниз.
Переведя дыхание, я последовал за ней, жмурясь от едкого дыма. Правда, неожиданный встречный порыв свежего воздуха стремительно выдул дым через люк. Прищурясь, я рассмотрел пару пилотских кресел со штурвалами и многочисленными циферблатами на приборных досках, решетчатый прозрачный пол, заставивший вспомнить балкон Хрустального атриума, и несколько пультов в задней части рубки. Застекленная обрешетка пола плавно переходила в наклоненные вовнутрь прозрачные плексигласовые панели, дававшие пилотам отличный обзор по всем двенадцати румбам. Но сейчас одна из этих панелей была опущена, впуская внутрь рубки поток холодного ветра. На краю, держась руками за раму, стоял старший помощник. Оглянувшись на нас, он злобно ощерился.
- Проклятые тюдоровские псы!.. Чертова кровь... стоит им щелкнуть пальцами, и со всех сторон бегут жаждущие услужить холопы!
Поскольку телохранительница, почему-то остановившаяся со шпагой наготове в паре шагов от фон Кёмница, явно не собиралась вступать в дискуссию, ответить пришлось мне.
- Звучало бы убедительнее, если б вы не пытались вместе с ненавистными Тюдорами угробить еще тысячу человек.
- Если бы ты знал, сопляк, сколько людей Тюдоры намереваются угробить в ближайшем будущем, то первым бы побежал мне на помощь...
- Вы действовали по приказу Сената? - холодным голосом перебила телохранительница. Помощник лишь криво усмехнулся.
- Даже если бы я и сказал, практического значения это для вас уже не имеет. Мы выходим из облаков, так что, с вашего позволения, я откланяюсь.
Опережая движение телохранительницы, он шагнул вперед и канул в пустоту. Я даже не попытался проследить его полет, завороженно глядя на открывшуюся за лобовыми стеклами рубки величественную и страшную картину.
"Олимпик" вывалился из облака, и внизу проступила темная земля мертвого континента, слабо подсвеченная убывающей луной. Щетина лесов, серебряные монетки озер, какие-то башни и неразличимые развалины в отдалении. А впереди, прямо по курсу, изъеденный временем гранитный хребет, вырастающий из лесных чащоб. Остроконечные, расслаивающиеся и осыпающиеся скальные останцы торчали густо, точно почерневшие зубы в челюсти старого, но все еще злобного великана-людоеда.