— Да.
— Вы считаете, что именно таковы в данный момент цели тьмы?
— Да.
— В таком случае вы, Дмитрий Анатольевич, извините, дурак. Церковь, кажется, совершенно недвусмысленно сказала, что ожидаемые проблемы связаны со светом. И мессия ожидается тоже светлый. Тьма же, наоборот, пытается сохранить существующее равновесие. Не допустить нового Дня Гнева. Аваддон сказал…
Я прикусил язык. Но было уже поздно.
— Ты говорил с демоном? — На лице шефа промелькнуло выражение, которое я назвал бы брезгливым отвращением… не относись оно ко мне. — Да еще и поверил его словам… Нет, Суханов, это ты дурак, а не я.
Действительно дурак. И зачем я только упомянул этого проклятущего демона?
— Шеф, — с трудом прошептал я, с трудом шевеля деревянными губами, — давайте обойдемся без высокой теологии и философии. Я… — Сказать это было трудно. Очень трудно. Но я все-таки сказал: — Я пришел к вам, как к командиру, как к учителю… как к другу. Я прошу совета… Что мне делать, шеф?
— Как командир и учитель совет я тебе уже дал, — сухо ответил Дмитрий Анатольевич. — А как друг… Уходи, Суханов. Уходи из моего дома. И из города тоже уходи. Иди куда-нибудь на юг. К таджикам или киргизам. Там, говорят, церковь слаба. Там тебя не достанут.
— Шеф…
— Я тебе больше не шеф. Уходи, Суханов. Быстрее. Все, что я могу тебе подарить как бывший друг, — это одну минуту. После чего я звоню по трем девяткам. Уходи.
Минута… Я сидел, будучи не в силах поверить. Минута.
Стальные глаза моего бывшего командира смотрели холодно и беспристрастно. В них не было набившего уже оскомину льда. Но взгляд их был тверд и решителен. По-человечески тверд и решителен, безо всякой помощи высших сил.
Игра в гляделки. Последний раунд. Глаза в глаза. Холод против холода. Решительность против решительности.
Воля против воли.
Я выиграл.
Но только потому, что мое время истекло. Минута прошла.
Шеф медленно поднялся с дивана. И, не говоря ни слова, потянулся к телефону. Снял трубку. И на мгновение задумался, прежде чем тройным стаккато пробарабанить по цифре девять.
Три девятки. Девятьсот девяносто девять. Цифра, перевернув которую, можно получить сатанинские шестьсот шестьдесят шесть. Меня всегда интересовало, почему инквизиторы выбрали для себя столь двусмысленный телефонный номер.
Три девятки…
Свет и тьма. Что мне делать?
Рифленая рукоять пистолета холодным металлом ткнулась в ладонь. И я шагнул вперед.
— Дежурный инквизитор слушает. Говорите.
Уверен, этого он от меня не ожидал. Даже сейчас, когда, по его мнению, я стал подлинным воплощением тьмы, не ожидал. Только не от меня. И только не этого…
Коротко, практически без замаха, я ударил шефа ребром ладони по шее. А когда он, захрипев, согнулся, добавил рукоятью пистолета в висок. Подхватил внезапно обмякшее тело. Прислушался, машинально нащупывая пульс.
Шеф дышал. Тяжело, хрипло, надрывно, но дышал. По виску, пятная коротко подстриженные волосы, медленно расплывалось темное пятно. Пульс наличествовал, ровный, хотя и редкий… Хорошо. Убивать его я не хотел. Дмитрий Анатольевич Темников был все-таки моим учителем.
И до недавнего времени — другом.
Расколотая телефонная трубка, не издавая ни звука, лежала на полу.
Кое-как уложив шефа на диван, я поспешно натянул куртку. Не свою — в мою был завернут меч — шефа. Погасив ночник, выглянул в окно. Пока вроде бы все было спокойно.
На часах — половина третьего. Времени еще полно. Я даже не знаю, куда его еще потратить. Бродить ночью по городским улицам — глупо. Спрятаться, вернуться обратно в ставшие мне временным пристанищем трущобы — тоже не самое лучшее решение.
Я взглянул на бессильно откинувшего голову шефа. В тусклом свете выбравшейся наконец из-за туч луны и по мере сил помогавших ей уличных фонарей запекшаяся на его виске кровь казалась черной. Грудь размеренно поднималась, и я слышал тихий свист его дыхания.
— Вы не правы шеф, — негромко сказал я. — Все-таки вы не правы. Будь я и в самом деле темным, то не стал бы рисковать. Я бы вас убил. А потом, лежа на диване, спокойно дождался рассвета, попивая ваш же чаёк… Я не с тьмой.
«Но и не со светом, — безмолвно возразил шеф, — потому что, будь ты со светом, ты бы не влип в эту дурную ситуацию».
И я не нашел, чем ему возразить.
Шеф был прав.
Тогда кто же я? Почему я?
Зачем я?
На ощупь отомкнув многочисленные запоры, я беззвучной тенью выскользнул из квартиры. И вздрогнул, услышав раскатистый щелчок запирающегося замка. Вообще-то дверь можно было не запирать, а просто прикрыть, но сейчас не то время, чтобы спать с открытыми дверями… Да и когда оно было, «то» время?
Разве что только в саду эдемском. Но тогда человечество просто не успело еще изобрести замки.
* * *
Ночь всегда сменяется утром, а утро — днем. Этот порядок установлен Господом еще до появления человека и наверняка сохранится после его уничтожения. Ночь — утро — день — вечер. И опять ночь. Так было всегда. Так будет всегда. Никаких исключений.
Во всяком случае, сегодня их точно не ожидалось.
Ночь — утро — день… Два часа дня.
В два часа дня я неторопливо шел по городской улице, позволяя текущему по тротуару реденькому людскому потоку нести себя, куда ему вздумается. Бродил я так уже довольно долго — чуть ли не с самого утра. Понимал ведь, что меня ищут, что очнувшийся шеф уже позвонил-таки по трем девяткам и, посадив на мой хвост инквизиторов, наверняка поднимает сейчас на ноги Управление. Понимал, что, шляясь здесь и бестолково любуясь прекрасно знакомой мне архитектурой, совершаю форменную глупость. Но все равно ходил.
Почему бы и нет, если уж мне так хочется попасть в подвалы инквизиторов? В конце концов, каждый сходит с ума по-своему.
Вот я, наверное, уже сошел…
Дом. Красивый, ухоженный… четыре да пять… девятиэтажный. Притулившаяся сбоку церковь, одна из многих десятков, украшающих наш город. Еще один дом напротив. Тоже красивый, с лепниной. Спрятавшееся за стеклянными окнами-витринами кафе. То самое судьбоносное кафе, в котором я в прошлый раз говорил с Еременко, прежде чем с головой нырнуть в омут неповиновения и ереси.
Может быть, стоит зайти? Просто зайти, и все.
Я вздохнул. Перешел улицу. Толкнул слабо скрипнувшую дверь… и, первым делом окинув взглядом помещение, вздрогнул.
За моим любимым угловым столиком, укрывшись от посторонних глаз туманным веером спокойствия и внешнего безразличия, сидела женщина. Сидела и, чуть прищурившись, смотрела, на меня. А за ее спиной мраморно-белыми статуями застыли две человеческие фигуры с вышитыми на рясах крестами: золотистым и черным. Неподкупные телохранители, верные стражи, цепные псы, оберегающие свою хозяйку от всех и всяческих неприятностей… Хотя на самом деле я не думаю, что конкретно эта женщина нуждалась в охране.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});