Но на душе тем не менее стало тревожно. Непонятно откуда накатило затмевающее рассудок марево. И темная часть моей души отозвалась на его появление всплеском холодной ярости и негодования.
Кинжал. Орудие тьмы, воплощение абсолютного зла, инструмент порабощения человеческих душ. Впервые я взял его в руки всего три дня назад. Лишь однажды я применял его, стараясь без нужды даже не смотреть в его сторону. Он разъедал меня изнутри, испытывал мою волю, искушал всемогуществом. Был ли он мне нужен?
Нет.
Но хотел ли я вновь коснуться его источающей неземной холод рукояти, ощутить в ладони пылающий скрытой силой и ярой ненавистью клинок?
Да.
Да! И будь я проклят за это. Всего три дня, а я уже не мог без него. Я чувствовал себя пустым, наполовину выжатым, неполноценным. Мне не хватало его, не хватало того ощущения скрытой мощи и ледяного самообладания, которое захлестывало меня, едва я касался грубоватой рукояти.
Это как наркотик. И как основательно подсевший на иглу наркоман, я уже не мог жить без него.
Тьма подвязала ниточки к моей душе. Аваддон действительно знал, чем меня зацепить… Моя давняя мечта — бесполезно пылящийся за стеклом легендарный меч шефа. И ее реальное воплощение — этот кинжал. Я ненавидел его. И в глубине души был бы рад, если б он действительно куда-нибудь пропал. Но в то же время я готов был свернуть горы, чтобы вернуть кинжал, оправдываясь тем, что он будет мне нужен. Нужен исключительно для благого дела…
Можно ли применить орудие тьмы ради достижения целей света?
Да. Нет. Не знаю… Какая разница.
Я должен был получить этот кинжал. Немедленно… Дурак, я собирался оставить его на целых три дня. Но прошло всего несколько часов и я, не ощущая его привычной силы, уже чувствую себя не в своей тарелке.
Мне плохо без него. Плохо. Плохо… Плохо…
— Алексей, что с тобой?
Почувствовав скользнувшую по плечу ладонь, я вздрогнул. И понял, что, подобно старому памятнику времен до Гнева, застыв на полушаге, неподвижно стою посреди комнаты вот уже, наверное, минут пять. Стою не мигая и даже, кажется, не дыша.
Неудивительно, что Ирина решила вмешаться.
Непонятно только, как она одним прикосновением смогла развеять захлестнувшее меня наваждение… Впрочем, я, кажется, забыл, кто она есть.
— Все нормально. — Я украдкой смахнул со лба выступившие капли пота и взял Ирину за руку. Непонятно почему вдруг вспомнились пустые дворы и ровные шеренги брошенных домов, мимо которых я тащил ее, точно так же держа за руку… Когда это было? Меньше недели назад. А кажется, прошла вечность.
Тогда она меня ненавидела. И, возможно, за дело. Я ведь убил… кто он ей был? Жених, брат, друг или просто знакомый? Сейчас это уже неважно. Прошлого не вернешь. Будущее… Будущее не изменишь. Волею Господа судьба связала нас вместе. По крайней мере, на ближайшие два дня. А что будет дальше, знает один только Всевышний.
Ненавидит ли она меня сейчас? Этого я не знал. Но подозревал, что уже нет. Получив умение видеть человечество в комплексе, трудно ненавидеть какого-то отдельного его представителя. Скорее уж можно возненавидеть весь мир сразу со всей его грязью, кровью и похотью.
Я бы возненавидел. А она — не знаю. Хотя, наверное, нет. Ведь она… она… Кто она? А кто я?
— Все нормально, Ирина. Все нормально. Только нам, кажется, придется пойти в другое место. Здесь, — снова оглядел пустой пыльный чердак, — здесь нас будут искать. Идем.
И я снова взял ее за руку. Она не протестовала, то ли полностью положившись на меня, то ли совершенно не опасаясь наверняка уже идущей по нашим следам инквизиции. И в самом деле, что ей инквизиция, что ей эти белорясые хлыщи с черными крестами на груди? Что они могут с ней сделать? Ничего. Ровным счетом ничего. Побоятся кары Господней. Даже пальцем тронуть не посмеют.
— Идем.
Но уйти мы не успели. Натужно застонала старая деревянная лестница, заставив меня дернуть из-за пояса пистолет. Послышались чьи-то шаги. А потом…
— Невежливо входить без стука в чужое жилище, — сказал Хмырь, обходя меня и тяжело плюхаясь в отчаянно заскрипевшее кресло. — Тем более невежливо делать это во время отсутствия хозяина.
На пистолет в моей руке он внимания не обратил.
— Извини. Дверь была открыта.
— Извиняю, — сохраняя высокомерно-важный вид, ответствовал Хмырь. — Вы пришли за тем, что ты у меня оставлял?
— Д-да. — Я почувствовал, что во мне вновь набирает силу то же самое стирающее разум наваждение, и стиснул зубы.
— Хорошо. Сейчас достану. — Голос Хмыря доносился как сквозь слой ваты. — Пару минут подождите.
— Подождем… — выцедил я сквозь зубы. А что мне еще оставалось? Только ждать. И бороться с самим собой за право контролировать свои действия.
Уймись. Уймись сейчас же! Если не уймешься, я эту дрянь в реку с моста вышвырну. Клянусь, я так и сделаю!.. Даже если ты потом заставишь меня прыгнуть за ней же, я все равно так и сделаю. Чертов кинжал… Чертова тьма… Выброшу, Христом Богом клянусь, выброшу!
Ирина спокойно стояла рядом, не говоря ни слова. На меня она не смотрела. Хмырь, отойдя в сторону, копался среди переплетения ржавых труб. Скрежетал металлом и что-то крутил. Я не видел что — там было темно. Да и не до того мне было.
Нащупав руку Ирины, я медленно сжал ее запястье. Медленно, но сильно. Возможно, даже слишком сильно. Ей наверняка было больно, но она ничего не сказала. Только, чуть повернув голову, взглянула мне в лицо. И в глазах ее что-то мелькнуло. Что-то мне непонятное, но тем не менее светлое и земное.
Наваждение отступило. Я наконец-то смог перевести дух.
Проклятье, да что же это такое? Сначала сны, потом галлюцинации наяву, теперь вообще не пойми что. У меня что, крыша ползет? Или это просто какая-то из сил решила поиграть со смертным человеком?..
— Вот. Держите свою посылочку. Не извольте беспокоиться, все в целости и сохранности.
Перетянутый куском проволоки сверток перекочевал из рук Хмыря в мои. Трясущиеся пальцы сомкнулись вокруг опутанной потрепанной тряпицей рукояти. Не нужно было даже разворачивать ее, чтобы понять: в свертке находится именно то, что я оставлял. Подмены не было.
Где он его прятал, я не мог себе даже представить. Я не мог не почувствовать кинжал, если он и в самом деле был здесь. Не мог!.. Но тем не менее не почувствовал. До тех пор не почувствовал, пока Хмырь не сунул его мне в руки.
Значит ли это, что мои чувства слабеют? Или же этот коренастый хитрец с неудобоваримым прозвищем сумел как-то замаскировать истекающую из кинжала тьму? Оба варианта мне откровенно не нравились. Настолько, что я даже не мог понять, который из них не нравится мне больше. Если верен первый — мне как чистильщику, как охотнику за тьмой и злом отныне грош цена. А второй… второй вариант означал, что Хмырь не только почувствовал истекающую из свертка тьму, но и нашел способ ее экранировать. Способ, который не знаю даже я сам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});