Курили молча. Смотрели вдаль. Слушали, как шумит дождь. Думали, что происходит внутри…
— Я психанул. Сам набрал. Достала морозить. Я же знал, что ей там хуево. Ты не представляешь, сколько раз я предлагал ей свалить. Ты не представляешь, сколько разных идеальных схем я для нас придумал. Я даже тебя бросить готов был, честно…
Гаврила заговорил первым.
— Мне уже похуй было, что там у тебя с кампанией. Справился бы. А у меня… Дура себя же убивает. Говорит, что по любви у неё не получилось. По договоренности тоже. Значит, должно быть так… А он прибухивает, дебоширит. Не привык к отказам. Унижать нельзя его. А Поля, как ты понимаешь…
Не закончив, мужчина вдохнул полной грудью, выпуская воздух уже вперемешку с дымом.
— Она отложила телефон, но не сбросила. И я слышал, как несется. Она на него, он на неё. Костя, блять… Я правда думал, что грохну эту гниду…
— Не грохнул? — Костя спросил, Гаврила смотрел задумчиво, потом перевел голову из стороны в сторону.
— Дело времени. Мне надо было её забрать.
И сказал ту правду, в которой, на самом деле, сомнений никаких. Такое не прощается. Такому не ищутся объяснения. Он правда мог и насмерть.
— Павловский в истерике будет.
Костя перевел тему, Гаврила хмыкнул только, снова глядя перед собой…
— Мудло старое…
Выплюнул, а скулы будто закаменели…
— Нахера он её отдал именно этому? Нахера она согласилась?
Костя спросил, Гаврила пожал плечами, не спеша отвечать. Снова затянулся, снова стряхнул на траву. Снова голову повернул:
— Это бизнес, тебе ли не знать. Он когда-то ребенка моего убил, чтобы иметь возможность Полю потом удачно инвестировать. Ты думаешь, его пара синяков смутила бы? А она… Я сам не понимаю. Я устал уже. Я не понимаю её. Но я не могу смотреть, как она позволяет себя убивать. Я ж люблю её… Дуру… Вопреки логике. Все запреты нарушая.
Гаврила сказал, усмехаясь на последних словах, а Костя понял, что ответить ему нечего. Он, наверное, вел бы себя так же.
Он, наверное, счастливый человек, что так вести себя ему не нужно.
Гордеев потушил сигарету о мокрое стекло, отбросил окурок, повернулся к другу.
— Если нужно будет что-то от меня — я в деле. Полина может быть здесь, сколько нужно. Только я с Агатой переговорю, чтобы не переживала. Павловского беру на себя. Пусть выебывается. Мне похуй. А ты делай, что должно.
Костя говорил хладнокровно, понимая ответственность, которую берет на себя, и не сомневаясь, что правильно будет именно так.
Гаврила кивнул, посмотрел в глаза, хмыкнул даже.
— Спасибо. Ты не в деле, Гордеев. Ты, сука, победить ещё должен, чтобы меня прикрыть потом. Сидеть я не хочу. И тебе это сейчас ни к чему. Я сам разберусь. Полю заберу, как только появится возможность. Ну и в долгу не останусь. Ты знаешь.
Костя знал. Костя кивнул, смотрел под ноги сначала, только сейчас осознав, что до сих пор босой, потом на Гаврилу, протянул руку…
— По-моему, пора переставать считать долги, — предложил, спокойно ожидая любой реакции. В частности, что вслед за «ок» от Гаврилы последует закономерное: тогда прости, брат, я дальше занимаюсь своей жизнью, а ты уж как-то сам…
Гаврила же сжал с силой, усмехнулся…
— Я знаю: предлагаешь только потому, что всё равно просираешь в счете, Гордеев… Хитрожопый больно всегда был…
И свел в шутку то, что было сказано максимально серьезно. Но важно другое: они друг друга услышали и поняли. Они больше не связаны долгами. Дальше — только по любви.
* * *
С врачом после осмотра Полины разговаривал Гаврила. Костя не лез — если что-то потребуется от него: ему скажут.
Предложил Гавриле одну из свободных спален, потому что врач сказал, что Полину обезболили, и скорее всего спать она будет долго и крепко. Значит, никакие разговоры не светят. Но Гаврила настоял на своем. Покукует рядом. Посторожит.
Это было тупо и необязательно, но Костя не спорил и не убеждал.
Пошел провожать врача, когда Гаврила скрылся за дверью спальни Полины.
Потом поднялся на второй, направился уже к своей, прекрасно зная, что Агата там не спит. Волнуется. Переживает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И это плохо.
Это значит, что он со своими обязанностями не справляется. Он же обещал ей, что здесь безопасно. А получилось…
Ещё Костя только сейчас осознал, насколько устал. И что дикая ночь сегодня не отменяет необходимость возвращаться в реальность завтра. В которой встречи, дела, заботы. В которой дикий темп и единственная отдушина…
Мужчина нарочно аккуратно открывал дверь на случай, если прогадал и Агата все же заснула.
Заглянул в спальню… Выдохнул.
Но не облегченно, а немного разочаровано.
Потому что она стояла у окна, следя, как с территории выезжает машина.
Оглянулась, посмотрела на Костю испуганно. Понеслась навстречу, тут же обнимая, впечатываясь своим по-прежнему трясущимся телом в его.
— Тихо… Ну чего ты… — Костя обнял в ответ, начал гладить по спине, стараясь говорить спокойно.
— Что случилось? Кто это? Кость, скажи мне…
Агата тоже шептала, но быстро и сбивчиво. Так, что никаких сомнений — за тот час с небольшим, что они разбирались с Полей, напридумала себе невероятное множество ужасов. Один хуже другого.
И правда сейчас может не облегчить, а усугубить только.
Потому что… Однажды при участии Поли они уже всё разрушили. А теперь она в его доме. И как может сложить в голове это ревнивая Агата — ясно. Только иначе Костя не мог.
— Полина. — Сказал, почувствовал, что Агата перестает дрожать, каменеет… — Павловская…
И дыхание затаивает будто, переваривая…
Несколько секунд так и стоит, а потом обнимает его за шею сильнее, снова начинает подрагивать, дыхание частит…
— Её избил муж, Агат… Сильно. Гаврила привез сюда, потому что территория охраняется. Никто нежелательный не сунется. Я просто гарантирую безопасность, веришь?
Слезы уже подкатили, поэтому сначала Агата начала хныкать, и почти тут же закивала, позволяя Косте чуть расслабиться.
— Спасибо, — он сказал негромко, целуя, куда смог дотянуться — практически в ухо.
— У неё… — Агата снова начала, но запнулась… — У неё всё плохо? — спросила со страхом. И Костя знал, откуда он.
Только Агата, наверное, может в полной мере осознать, как страшно то, что пережила сегодня Полина. И как ей повезло, что в жизни случился Гаврила. Которому не безразлично. Который рванул спасать, а не ждал указаний свыше… Не думал о том, как и на чем это может сказаться. Просто спасал человека. Просто делал то, чего Агата была лишена. Чего ради неё никто делать не захотел.
— Ссадины, ушиби. Ребра целы. Переломов нет. Могло быть намного хуже, но возвращаться туда ей нельзя.
Костя ответил максимально сухо, но и без особой утайки. Агата дробно закивала.
— Я понимаю… Нельзя… — после чего затараторила, вряд ли обращаясь к нему. Скорее к себе. — Ни за что нельзя…
Думая о Полине через собственные воспоминания. Потом же замерла, затаилась, даже дышать на время перестала. А потом заплакала. Тихо и горько.
Из жалости. Ко всем Полинам. И ко всем Агатам.
— Так не должно быть… Так просто ни с кем не должно быть… — в перерывах между всхлипами говорила очень примитивную и абсолютно правдивую вещь, на которую и не ответишь-то толком, но которая, на самом деле, должна сидеть в каждой голове.
— Ты права, Замочек. Ты абсолютно права.
Глава23
Глава 23
Той ночью заснуть было сложно. Агата с Костей провели время до привычного Гордеевского будильника, лежа в обнимку.
Не разговаривали особо. Агата больше не плакала. Вспоминала свой личный ужас, но впервые по-новому. Впервые, чувствуя себя в безопасности и искренне веря, что не повторится.
А Костя, наверное, просто о чем-то много думал.
Однажды в дверь спальни стучали.
Костя поднялся быстро и резко. Сам вышел. Это был Гаврила, они говорили, не отходя далеко, Агата одновременно хотела разобрать и боялась услышать что-то такое, что заставит нервничать.