сказала мне, что работают только за наличные.
Все, что я видела — это конец боли.
А потом я стала клиентом таблеточной фабрики.
Я возвращалась каждый месяц, как по маслу, за следующей партией, за которую платила доктору Митчеллу Эндрюсу пятьсот долларов, чтобы он выписал мне рецепт. Пятьсот долларов за рецепт.
На пару часов становилось лучше, прежде чем мне нужна была еще одна доза. А потом еще одна. Как по маслу. Это стало такой привычкой, что я даже не задумывалась, когда тянулась за пузырьком с таблетками, действительно ли она мне была нужна или нет. Прошло совсем немного времени, прежде чем желание принимать таблетки возникло вовсе не из-за боли — просто избитая, старая добрая зависимость.
Это делало меня уродливой.
Это заставило меня забыть о работе.
Забыв о работе, я потеряла свою зарплату.
А без зарплаты, ну, как, черт возьми, я собиралась заплатить доктору Митчеллу эти пятьсот долларов за мой следующий рецепт?
К тому времени, как я подсела, у меня был целый день ломки — меня тошнило, все тело болело, я царапала кожу, медленно сходила с ума, как мне казалось. Я никогда раньше не испытывала ничего подобного, даже близко. Мне было так плохо, что мне даже в голову не приходило, что моя спина больше не болит. Ни малейшего укола боли. Ничего.
Я была полноценным наркоманом.
Это было так легко, без усилий, непреднамеренно.
Как это часто бывало.
И эта ломка, она украла мою гордость, мое достоинство, мою обычную повседневную личность. Из-за этого мне пришлось ехать в офис доктора Митчелла, дважды съезжать на обочину, чтобы меня вырвало, и я оказалась там вся в поту, пропитавшим мою мятую одежду двухдневной давности.
За стойкой никого не было, и позже я узнала, что это произошло потому, что у девушки с сальными волосами и выпученными глазами была передозировка в ванне, в результате чего она утонула, и ее нашли только через три дня, когда сосед пожаловался на запах.
Гламурную жизнь вели наркоманы.
Почти всегда с трагическим концом.
Но я не думала об этом, когда стояла там, дрожа на кричащих ногах, и с кричащей болью в спину, пока доктор Митчелл не вышел, окидывая меня взглядом, с улыбкой, которую я не распознала как злую на его губах.
— Я выпишу тебе, — сказал он, кивая, и облегчение волной прокатилось по моему телу, достаточное, чтобы на мгновение заглушить симптомы отмены, — в обмен на то, что ты будешь здесь работать.
Выбора действительно не было.
Мне нужно было не чувствовать себя так плохо.
Любым необходимым способом.
В тот момент, если бы он попросил меня упасть на колени чтобы ударить, я, возможно, была бы достаточно на дне, чтобы сделать это. Как бы сильно это ни заставляло мой недавно протрезвевший желудок скисать от одной только мысли об этом.
— Тебе платили неофициально, — сказал он странно, заставив меня стряхнуть воспоминания, которые были настолько яркими, что я поняла, что мои руки сжались в кулаки, а сердце бешено колотилось.
— Что?
— Я попросил Рива позвонить Джейни и Алекс, чтобы они поискали про тебя информацию, чтобы мы могли попытаться найти тебя. Они не нашли никакой текущей работы.
— Да, они э-э… платили мне не официально, за вычетом стоимости моих рецептов.
Он кивнул на это, не осуждая, понимая. Его рука двинулась вверх, мягко касаясь места рядом с моим глазом. — Но зачем им делать это?
— Потому что, работая на них, я узнала их секреты.
Взгляд Лазаруса стал настороженным; его тело напряглось, и, если бы я не была так близко к нему, я, возможно, не заметила бы перемены. Как бы то ни было, ошибки быть не могло. Он пытался взять себя в руки, чтобы не выдать никакой внешней реакции на ответ на свой предстоящий вопрос.
— В чем был их секрет?
— Этот Митчелл был не просто владельцем таблеточной фабрики, — продолжала я, зная, что лучше всего просто выложить все это, — это была целая система. Крис был тем, кто искал новых клиентов, помогал им привыкнуть к случайному употреблению таблеток, следил за тем, чтобы никто на самом деле не стал зависимым, чтобы у них не было реального страха перед этим. — Это так хорошо подействовало на меня. Я даже ничего не заподозрила, когда Митчелл дал мне рецепт, потому что я знала, что так хорошо поправилась с теми, что было выписано Крисом.
— Он дал тебе ложное чувство безопасности.
— Вот именно. А потом оттуда тебя отправляли к Санни, его брату. Который работал с вами, давал вам некоторый прогресс. А потом, когда все подумают, что они наконец-то на пути к выздоровлению, он делал это… ну, он намеренно причинял еще большую боль, а потом заявлял, что терапия — это не выход, и отправлял тебя к Митчеллу. Оттуда, что ж, для тебя не было никакой надежды. Тебе было так больно, что все, о чем ты мог думать — это как выбраться из этого.
Тишина после того, как я закончила говорить, была резкой и болезненной для моих ушей, я не могла понять, о чем он думал, что он думал о ситуации, обо мне.
— И поскольку ты работала на них и знаешь все это, ты представляешь угрозу не только их медицинским лицензиям, но и их свободе. Последние пару лет закон жестоко обрушивается на таблеточные фабрики, — он сделал паузу, снова слегка поглаживая пальцем мой синяк под глазом. — Кто из них это сделал?
— Санни, — автоматически сказала я, — это он привык причинять людям боль.
Его челюсть снова напряглась при этих словах, так сильно, что я могла слышать, как он скрежещет зубами в течение долгой минуты, прежде чем он снова взял себя в руки и расслабил ее.
— Просто чтобы все было ясно, — сказал он, когда снова успокоился, — ты понимаешь, что какой бы дерьмовый план у тебя ни был насчет возвращения к ним, чтобы я не вмешивался…
— Лазарус, это не твоя проблема…
— Они наложили руки на того, кто принадлежит мне, — оборвал он меня, — что делает это моей проблемой. И видя этот ущерб, милая, да… это не делает его проблемой. Я буду чертовски счастлив заполучить их в свои руки, показать им, каково это, поднимать руки на того, кто знает, как, блядь, дать отпор.
— Лазарус, я не хочу,